Танец первой жены

Эмир не видел очевидного. Ослеп на оба глаза и оглох на оба уха. Только голос Мадины имел для него значение. Чем же эта сирена его пленила?

Я и дети отошли на второй план. Хотя какой второй план? Раздражающий фон!

Родители стали терять авторитет. Раньше Эмир никогда не отзывался об Азамате с таким неуважением и не разговаривал так с матерью.

Новый Эмир мне был неприятен. С ним я не хотела иметь ничего общего.

Роль соломенной вдовы меня вполне устроила бы. Только ради детей я готова терпеть его присутствие в своей жизни. После разговора по поводу вмешательства Мадины, я поняла, что оставлять детей с ним нельзя. Тихой сапой Мадина пыталась подменить меня в глазах Айзы. Стать доброй мамой, которая ничего не запрещает. Хорошо, что я вовремя заметила странности в поведении дочки. Дети легковерны. В силу отсутствия опыта не могут отличить плохого от хорошего.

Я рассказала Руфине о том, как Мадина гоняла Айзу, подкупив телефоном, сухо добавила, что Эмир не видит в этом ничего плохого. Это я сделала, не откладывая в долгий ящик. Как только все разошлись после завтрака по своим делам. Я побоялась идти сразу к Азамату. Мне нужен был союзник.

Но Руфина повела себя совсем не так, как я ожидала.

Она подскочила с табуретки, отшвырнула нож, которым только что чистила картошку.

– Я сейчас все космы ей выдеру, спущу за волосы с лестницы и вышвырну за порог. Пусть идет к своей семье, раз не научилась вести себя по совести.

Я не узнавала Руфину. Ноздри ее раздувались от гнева, а глаза метали молнии.

– А ну дай сюда, – я машинально уступила ей припорошенную мукой скалку, а когда поняла, для чего она ей, пришла в ужас.

– Сейчас всю дурь из нее выбью, и пусть говорят, что Руфина поколотила невестку. За дело – можно!

– Мам, вы что? Не надо, – я бросилась за ней из кухни.

– Я не потерплю в своем доме гадюк!

– Мам, она беременна! – я схватила Руфину за край платка.

Свекровь оглянулась.

– Откуда я знаю? Может она мне карточку камня в почке показала? За деньги тебе столько липовых справок напишут! Я поверю, если сама увижу, своими глазами на экране. И чтоб врач был мой знакомый.

– Мам, прошу вас! Не надо!

– Она меня за дуру считает. День окна помыла, и ей уже работать нельзя! Вышвырну ее как собаку шелудивую!

– Мама, Эмир…

Она оборвала меня:

– Эмир в себя придет. Разведется с ней и вернется к тебе, – с упрямой уверенностью сказала она. – И будет все как раньше.

– Не будет. Я не люблю его больше.

В глазах Руфины мелькнула растерянность. Не такое хотела она услышать от невестки о своем сыне. Но другого я сказать не могла.

– Это обида в тебе говорит, – она нашла для себя приемлемое объяснение. – Он повинится, купит подарки, на коленях ползать будет и ты его простишь. Ты не можешь так говорить. У вас семья, детки. Вы должны быть вместе.

– Я хочу отдельный дом, жить там с детьми и видеть Эмира как можно реже.

Пальцы, сжимавшие скалку, медленно разжались. Она покатилась с грохотом по полу. Но Руфина этого даже не заметила. Стояла как оглушенная, хлопая глазами.

Потом покачала головой, будто отметала то, что только что услышала.

– Сама доготавливай обед, – сказала грубо, будто выплюнула, и ушла в свою комнату.

Наверное, нужно было быть хитрее. Не говорить в лоб такие вещи. Какой матери понравится, что невестка не хочет жить с ее сыном. Как бы она ко мне хорошо ни относилась, сын всегда будет роднее. Матери даже убийц не перестают любить, а тут всего лишь взял вторую жену, которая не пришлась ей по душе.

Вряд ли она теперь поддержит меня в разговоре с Азаматом.

Я приготовила обед и продолжила заниматься домашними делами. Радионяня молчала, значит, Лейла в моем присутствии пока не нуждалась.

Работа помогала отвлечься мне от невеселых мыслей, восстановить душевное равновесие.

Я вошла в котельную. Здесь у нас была организована постирочная: большая стиральная машинка, напольные сушилки. Тут же белье и гладили. Все было продумано для максимального удобства.

Разобрав вещи из нашей корзины по цветам, я запустила светлое на стирку. Носочки Айзы, которые из белых стали черными на подошвах, пришлось замочить в тазу с отбеливателем. Потом буду отстирывать их руками и лишь затем отправлю в машинку. Такую грязь никакой порошок не возьмет, даже самый разрекламированный.

Сполоснув чистой водой и вытерев руки, я стала снимать высохшее белье. Чтобы было не так скучно, напевала под нос нехитрую песенку

– А мое, конечно же, так и не постирала. Такая принципиальная? – я вздрогнула от неожиданности, услышав голос Мадины.

Она стояла в дверях, поглаживая ладонью дверной косяк.

– Свои вещи стирай сама, – огрызнулась я.

– Неужели тебе не жалко сына твоего мужа? Я могу его потерять, если буду перенапрягаться. Или ты тоже не веришь, что я беременная?

Я прекратила складывать полотенце и уставилась на нее.

– Я тут кое-что случайно услышала. Спускалась позавтракать, а тут эта старуха устроила концерт. Совсем из ума выжила. Орала так, что у меня чуть кровь из ушей не потекла.

– Прояви хоть немного уважения к матери своего мужа, – процедила я.

Мадина фыркнула:

– А она меня уважает? Хотела избить беременную, оттаскать за волосы, выставить за дверь. Хороша свекровь, ничего не скажешь! Ты поладила с ней, потому что язык в жопу засовывала да глотала все ее указания?

– Не неси чушь!

– Чушь? – Мадина рассмеялась и достала из кармана телефон, нажала на экран, и я услышала голос Руфины: «День окна помыла, и ей уже работать нельзя! Вышвырну ее как собаку шелудивую!»

– Как думаешь, что сделает моя родня, когда узнает? Что скажут тетушки, когда услышат запись? Вряд ли старуха захочет огласки. Будет улыбаться мне как миленькая, в рот заглядывать будет. А что там она будет думать обо мне на самом деле, да кого это волнует?

Мадина улыбалась, наслаждаясь своей сообразительностью.

Повинуясь внезапному порыву, я подскочила к ней и выхватила телефон из рук. От неожиданности Мадина даже не сопротивлялась. Времени на раздумья не было. Я не знала, что делать дальше с телефоном, не убегать же от Мадины с ним. На глаза попался таз с мыльной водой, и я швырнула его туда.

– Что ты натворила, убогая? Достань его оттуда немедленно!

Какое-то время она стояла неподвижно, ожидая, что я и впрямь брошусь выполнять ее поручение. Потом подбежала к тазу, присела на корточки, но залезть руками в черную пенную воду не решилась. Пару минут она бегала, думая, чем достать телефон так, чтобы не замарать рук. Наконец она приметила деревянные щипцы для белья. Поохав, она все же умудрилась достать несчастный смартфон. Мадина протерла его полотенцем, сорванным с сушилки и попробовала включить.

– Не работает! Да ты знаешь, сколько он стоит? Сколько там фотографий, контактов! – кричала она. – А я тебя еще жалела, помогала в отдельный дом переехать. А ты чокнутая, как и старуха!

Я молчала. В груди поднималось глубокое чувство удовлетворения. Крокодильи слезы Мадины вызывали только улыбку.

– Улыбаешься? – Мадина выпрямилась. Ее губы искривила усмешка. – Думаешь, выслужилась и тебя погладят по головке? Аха-ха! Знаешь, почему старуха не хочет тебя отпускать? Да потому что ты тут служанка! Принеси, подай, вот спасибо, не мешай. А на мне не поездишь. Вот я и не понравилась ей.

Она медленно подошла ко мне:

– Думаешь, они тебя любят? Они просто пользуются тобой! Держат тебя на поводке, потому что ты удобная. Что ты там про Айзу вчера пела? Я воспитываю ее доброй, а не удобной, – передразнила меня. – С таким воспитанием она вырастет такой же никчемной как ты!

Хлесткая пощечина взорвала тишину. Я чуть не вскрикнула от боли в пальцах. На щеке Мадины алел след от удара. Она схватилась за щеку и ахнула.

– Не смей открывать свой поганый рот в адрес Айзы! – рявкнула я.

Мадина тяжело дышала, в ее глазах стояли слезы.

– Бешеная псина! Ты пожалеешь, – прошипела она и выскочила из котельной.

– Мама! Папа! Она меня ударила! – разнесся по коридору ее звонкий жалобный голос.