Эмир не разделял моего желания быстрее разойтись. Он стоял, не сдвинувшись с места, и пожирал меня взглядом, жадным, как у голодного волка, что смотрит на аппетитного зайчонка.
В воспаленных глазах с красными прожилками читалась смесь сожаления и нежелания отпускать
Неприятные мурашки побежали по спине, и я невольно отступила на шаг.
– Я хочу у тебя спросить, – он поморщился, будто собирался говорить о чем-то болезненном, – если бы ты была на месте Мадины, ты ведь не оставила бы меня, избитого? Ты бы ухаживала за мной, даже если бы в доме тебя все ненавидели?
Я вздохнула тяжело и посмотрела в сторону мечети, где нас ждал имам. К чему эти пустые разговоры? Они только растравляли рану, которая и так не заживала.
Эмир ждал, переминаясь с ноги на ногу, но так и не дождавшись ответа, продолжил:
– Можешь не отвечать, я и так знаю, что ты не бросила б меня, не стала б искать благовидных предлогов, чтоб сбежать, – голос его дрогнул, и он опустил глаза, сгорбившись, как будто тяжесть вины давила на плечи.
– Слава Богу, я на своем месте, – ответила я холодно. — Я уехала без всяких сожалений. И молилась о твоем здоровье, только для того чтобы ты как можно скорее мог предстать перед имамом для развода.
По его лицу пробежала болезненная судорога – не такого ответа он ждал. Губы сжались в тонкую линию, он отвернулся на миг, моргая быстро, как будто слезы жгли глаза. Мои слова уязвили его глубже, чем кулаки Расула, – не нужно было обладать даром чтения мыслей, чтобы понять это.
– Я сам виноват во всем, – выдохнул он наконец хрипло. – У меня было много времени, чтобы обдумать то, что произошло с нами. Я разрушил все, что имел. Погнался за миражом. Хотел и синицу удержать, и схватить жар-птицу. Синицу я потерял, а жар-птица оказалась курицей.
Так вот кем я была для него. Синицей! Маленькой, скромной пташкой, которая не привлечет взгляд ни ярким оперением, ни голосом. Обычная, непритязательная, которой для счастья достаточно несколько зернышек в кормушке.
– Ты мне про пернатых собрался рассказывать? Пойдем к имаму, – сказала я резко. Одно только нахождение рядом с ним вызывало стойкое чувство тошноты.
Я обошла Эмира, но он схватил меня за руку. Его хватка была крепкой, и я замерла, а сердце бешено заколотилось в груди от страха и гнева.
– Постой! Я очень сожалею, – прошептал он, наклоняясь ближе, дыхание его было прерывистым, а глаза умоляли. – Я причинил тебе много боли. Если бы я мог все вернуть назад. Если бы ты могла дать мне шанс, хотя бы ради детей, чтобы у них была полная семья. Я бы выполнил все твои условия. Дом! Машина! Украшения! Все, что ты захочешь. Давай попробуем, дай мне испытательный срок. Я сейчас ищу дом для нас с Мадиной, пока мы живем на съеме, но я готов купить сначала дом для тебя. Так будет правильно.
Я вырвала руку, чувствуя, сдерживая слезы и выпрямив спину. Голос мой был твердым, хоть внутри все тряслось:
– Дом мне купит отец, а от тебя мне ничего не надо. Будешь платить, что указано в соглашении. Ни рублем больше. Какие могут быть шансы, Эмир? Это ты разрушил нашу семью, а теперь, считаешь, достаточно щелчка пальцев, чтоб все исправить. Ты сделал свой ход, когда женился, когда взял меня без согласия. Я сделала свой. Партию не переиграть. Мое единственное желание – покончить с нашим браком раз и навсегда. Будь счастлив с Мадиной.
Его лицо исказилось от боли, глаза потухли. Он кивнул медленно, отступая:
– Хорошо... как скажешь. Но помни, я сожалею. По-настоящему.
Я повернулась и пошла к мечети, не оглядываясь, несколько слезинок все же скатились по щекам.
В мечети воздух был тяжелым от запаха ладана.
Седовласый имам сидел на ковре, скрестив ноги. Он поднял на нас взгляд, полный мудрой усталости.
– Садитесь, дети мои, – сказал тихо. – Азамат рассказал мне о вашем деле. Шариат учит, что брак – это союз душ, но если души разошлись, то и цепи рвать надо с миром. Эмир, сын мой, ты готов произнести талак?
Эмир опустился на ковер напротив, лицо его исказилось, губы задрожали, но он кивнул.
– Да, имам, – прошептал хрипло, взглянув на меня краем глаза, как будто надеялся, что я остановлю его.
Имам повернулся ко мне:
– Амира, дочь моя, ты согласна на развод? Нет ли в тебе сомнений?
– Да, имам, — ответила я коротко, но твердо.
Имам кивнул медленно, вздохнул:
– Аллах видит сердца. Эмир, произнеси талак с именем Аллаха.
Эмир поднял голову, глаза его заблестели – неужели слезы? Или злость? Он сглотнул, голос его был надломленным и хриплым:
– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного... Я даю тебе развод, Амир.
Имам закрыл Коран, положил руку на плечо Эмиру:
– Свершилось. Идда началась – три чистых месяца. Живи в чести, Амира, и пусть Аллах даст тебе покоя. Эмир, сын мой, ищи утешения в молитве.
Мы встали, и имам ушел в боковую комнату, оставив нас наедине – только эхо шагов доносилось до нас в тишине мечети.
На выходе из мечети, я замешкалась, ища в сумке телефон, чтобы позвонить Азамату.
Эмир тоже остановился рядом со мной, протянул ко мне руку, но тут же опустил, будто вспомнил о том, что я ему уже не принадлежу.
– Амира, подожди... Я хотел бы... сохранить дружбу. Ради детей, ради того, что было хорошего между нами. Мы могли бы общаться, видеться... Не врагами же расставаться?
Я отступила, чувствуя, как от гнева вспыхнули щеки:
– Дружбу? После всего? Ты рвал меня ночью, Эмир, а теперь просишь дружбы? Ты мне не друг, Эмир. Если бы ты не был отцом моих детей, я бы предпочла тебя никогда больше не видеть.
Он сжал губы, глаза потемнели, как грозовые тучи, но он ничего не ответил.
Я пошла прочь. Позвоню Азамату после того, как отойду от него подальше. Не станет же он преследовать меня? Хорош друг!
– Думаешь, он лучше меня? – донеслось мне в спину.
Это было так неожиданно, что я остановилась.
Воспользовавшись этим, Эмир догнал меня.
– Я знаю, что он ездил к тебе.
После этих слов я стала понимать, что речь о Расуле.
– Я хочу тебя предостеречь. Он не такой, каким ты его видишь. Он обманет тебя, наобещает с три короба, луну да звезды с неба, овладеет тобой, а потом оставит у разбитого корыта.
– Ты говоришь странные вещи. Расул всегда относился ко мне как к сестре. Твоя ревность на пустом месте.
Эмир рассмеялся.
– Вот ты наивная! Он уже вьется вокруг тебя. А после идды станет настойчивей. Знаешь, почему? Не потому, что ты ему нравишься. А чтобы сделать больно мне, чтобы уделать меня. Мстит за то, что он был старшим, а я любимым. Я проказничал, а наказывали его. Он же ненавидит меня так, что убить готов. Ты для него просто трофей.
– Не говори ерунды, – я отмахнулась от него, как от назойливой мухи.
Он забежал вперед, не давая пройти.
– Да пойми ты, глупая, я же предостеречь тебя хочу. Если он позовет замуж, трижды подумай. Как считаешь, почему он не женился за все эти годы? Он до сих пор любит Зару. Ее насильно выдали за другого. А он поклялся ей, что будет ждать ее всю жизнь. Как только с ее мужем что-нибудь случится, он женится на ней. Он сам рассказал мне об этом. Больше никто не знает, кроме меня.
Я предполагала что-то такое, да и тетушки выдвигали похожую версию. Но почему-то сейчас, когда я услышала эту историю из уст Эмира, в груди что-то болезненно потянуло.
Должно быть, Эмир что-то увидел в моем лице, раз продолжил с воодушевлением:
– Он ждет, Амира, и ты для него – просто замена, жалкая тень Зары, чтобы заполнить пустоту, пока она не освободится. Ты – способ забыться и уязвить меня. Не верь ему, чтобы он ни говорил, – в его голосе промелькнуло что-то похожее на сочувствие. – Я видел, как он тайком смотрит на ее фото в телефоне, возможно, даже переписывался. Чем хочешь, поклянусь. Он женится на ней. Она будет его единственной, а ты останешься соломенной вдовой. Не соверши ошибку, не верь.