Заноза

17

Я прокручиваю в голове те дни, которые прошли с того момента, как я стала замечать странные изменения в поведении барина, но не могу вспомнить ничего, что натолкнуло бы на мысли о проделках этих двоих. Зато раньше, ещё в день рождения Валентины Игнатьевны, я точно помнила, как Сашка ненавязчиво подтолкнула брата в мою сторону, попросив помочь мне с гирляндами. Тогда её просьба не показалась мне подозрительной, потому что мне и в самом деле нужна была помощь — разве что я предпочла бы в роли помощника кого-то другого… И эта просьба хозяйки к Стасу, чтобы он меня отвёз… А что ещё они успели провернуть за моей спиной, о чём я не знала? Они вряд ли признаются, но наверняка это были не единственные разы, когда они дружно приседали ему на ухо в отношении меня.

Внезапно до меня доходит, почему именно Стас так неожиданно спросил меня о моих чувствах. И дело было даже не в том, что он чувствует симпатию — возможно, то, что он чувствует, и не симпатия вовсе, а простое влечение, — а в том, что ему со мной проще, с какой стороны ни посмотри. Одно дело, когда человек сам понимает, что кто-то занял особое место в его сердце и жизни, и совсем другое, когда тебе это мнение навязывают. То, что Инга нежеланна для родных барина, для меня не новость, но я никогда не думала, что Сашкина фраза о том, что она собирается хорошенько повеселиться, выльется в такой итог.

Так я, выходит, была для неё лишь средством достижения цели?

Мне становится дурно, совсем как в тот день, когда я застукала Макса с Мариной, а может, даже хуже, но это только моя вина. Я привыкла доверять людям, потому что сама стараюсь быть предельно честной и открытой, и за своё большое наивное сердце вечно получаю в спину колюще-режущие предметы. Однажды я уже зареклась верить людям — после предательства лучшей подруги — но, встретив Макса, дала слабину: видимо, жизнь ничему меня не учит, раз я снова и снова наступаю на эти грабли.

И почему всё не может быть так же легко и просто, как в фильмах?

Видимо, Сашка понимает, что они с бабушкой сболтнули лишнего, и зажимает рот рукой, но реальность этот её жест не спасает, потому что память остаётся при мне. Я чувствую себя немного мерзко, но обижаюсь, скорее, сама на себя, нежели на них: у богатых как-то по-другому мозг работает, они любят придумывать всякие развлечения с участием других людей, когда им становится скучно… Это я должна была держать ухо востро, а не развешивать их, веря всему, что мне говорят или показывают, так что это будет мне наука.

Я просто молча встаю и выхожу за дверь, и слышу за спиной, как Валентина Игнатьевна останавливает Сашку, которая, очевидно, хотела ринуться за мной:

— Не нужно, дай ей время подумать и успокоиться, иначе вы друг другу лишнего наговорите. Не хочу, чтобы вы обе после жалели об этом.

Возвращаюсь в свою комнату и залезаю на кровати под одеяло. Раньше, когда была маленькой, я всегда чувствовала себя в безопасности, потому что могла в любое время спрятаться от всего мира под одеялом, и верила, что это поможет. С возрастом перестаёшь верить в такие вещи, но всем сердцем желаешь, чтобы они работали; к тому же, сейчас ничего лучше в мою голову не приходило, а мне действительно хотелось спрятаться и подумать, но не о том, о чём говорила хозяйка.

Валентина Игнатьевна, наверное, решила, что я обиделась за то, что они мне ничего не сказали, и это правда было так, но лишь отчасти, потому что я по большей степени злилась из-за того, что они сделали из меня какую-то разлучницу. Сами они не видели в этом ничего плохого, но имели на это право по той простой причине, что Стас им не чужой. В любом случае, после всего они могли бы оправдаться тем, что беспокоились за внука/брата, а что должна буду сказать я? Что я просто слепо пошла у них на поводу, забыв про собственный голос и мозги? Такое себе оправдание для двадцатилетней кобылы, как сказала бы бабушка…

Вспомнив прародительницу, мне стало стыдно. Последний раз мы с ней виделись летом в прошлом году; на новогодние каникулы я не приехала, потому что у меня были экзамены тридцать первого и пятого числа, и я всё время готовилась. Я даже оправдание себе придумала — мол, с постоянной зубрёжкой всё равно не до праздника будет, — но о самой бабушке совершенно не подумала. Мало того, что чуть не стала одной из тех, кого всю жизнь презирала, так ещё и начала потихоньку брать пример с мамы, которая забила болт на всех, кроме себя, и живёт припеваючи.

Сажусь, откинув одеяло и поджав под себя ноги: это было бы лучшим решением. Мне нужно переждать, пока все успокоятся и перестанут валять дурака, очнувшись и взявшись за ум. Скорее всего, уже завтра, на трезвую голову, Стас сам будет жалеть о том, что задал мне тот вопрос, и всё вернётся на круги своя. Да и Валентина Игнатьевна с Сашкой поймут, что спороли глупость, так что небольшой отдых друг от друга нам всем просто необходим.

Я только не могла решить, сейчас об этом попросить, или подождать до завтра?

Подумав, что нет необходимости тянуть коня за хвост, я возвращаюсь в гостиную хозяйки; Сашки уже не видно, но Валентина Игнатьевна ещё здесь, и смотрит на меня недоумённым взглядом: наверно, пытается понять, могла ли я так быстро отойти. Но я разочаровываю её, когда открываю рот, чтобы сказать:

— Могу я взять у вас больничный на неделю? Могу за свой счёт — так будет даже честнее.

Она некоторое время раздумывает о сути того, что я просила, а после на её лице отражается понимание. Она ведь и сама была в моём возрасте, так что должна примерно представлять, что я сейчас чувствую и почему прошу об этом. Не думаю, что она рассчитывала на моё быстрое «оттаивание», и потому моя просьба должна была показаться закономерной, хоть мне и было несколько стыдно: всё-таки, я не так давно работаю, чтобы выпрашивать себе выходные.

— Не нужно дорогая, — отвечает с печальной улыбкой. — Ни о чём не беспокойся. Бери столько времени, сколько тебе нужно.

— Спасибо, — благодарю бесцветным голосом и возвращаюсь обратно в комнату.

В привычную дорожную сумку умещаются только самые необходимые вещи; все не беру специально, чтобы не сложилось впечатление, будто я сбегаю, но и при этом сразу становилось понятно, что меня здесь нет. Я сразу же вызываю такси прямиком до бабушкиной деревни, потому что последний автобус ушёл час назад, и хотя это влетит в копеечку, меня это мало заботит: сейчас я могу позволить себе такую роскошь. Куртку на плечи, сумку на плечо, телефон и деньги в кармане — думаю, больше мне ничего не пригодится.

На улице прохладно, хотя на дворе уже май, и я мысленно бранила весну, которая всё никак не хотела наступать и подарить своё тепло. Машина приехала быстро, таксист попался молчаливый и опытный, так что до бабушкиного дома я добралась быстро и в комфортной тишине, потому что разговаривать ни с кем не хотелось. Расплатившись с водителем, выхожу из машины и словно попадаю в другой мир; здесь так тихо, спокойно и легко, что я уже чувствую, как расслабляются мышцы и успокаиваются мысли. Я всегда любила деревню больше города, который мог предложить работу и развлечения, но никогда не давал отдохнуть своим шумом и суетой.

С печалью смотрю на старенький деревянный забор с покосившейся калиткой и чувствую вину за то, что у меня такая непутёвая мать. С возрастом дети перенимают эстафету и стараются заботиться о своих стареющих родителях, но мама всегда думала, что такая жизнь — в заботе о ком бы то ни было — не для неё. После ухода матери я представляла, как буду вместо неё помогать бабушке, когда вырасту, и мы вместе с ней отгрохаем целую новую ферму и отличный дом с кучей слуг, которые будут помогать ей по хозяйству и присматривать за ней, когда меня не будет рядом. Но реальность оказалась такова, что не всегда всё идёт так, как мы планируем — потому ли, что мы прикладываем недостаточно усилий, или по другим причинам. Я надеялась, что хотя бы теперь смогу как-то исправить бабушкино положение, если не новым домом, то хотя бы отремонтированным старым.

В небольшом дворе царил идеальный порядок. В этом вся бабушка: всю жизнь была трудолюбивой пчёлкой, любящей порядок и чистоту, несмотря на стеснённость в средствах и небольшую площадь. Клумбы и грядки прополоты, трава скошена, на верёвках висит стираное бельё — даже возле сарайчика лежит аккуратно сложенная поленница дров, хотя за этим она наверняка обращалась к мужу нашей соседки. В кухонном окне всё ещё горит свет, и я набираю в грудь побольше воздуха, чтобы не растерять самообладание. Бабуля наверняка не станет задавать вопросов, прочитав все ответы на моём лице, но будет ждать от меня объяснений за столь неожиданный приезд, которые я ей обязательно дам — но только попозже. Сейчас не хотелось говорить о моей городской жизни; просто забыть на время о будущем и пожить спокойным настоящим, в котором нет богатых снобов с их капризными невестами и чрезмерно опекающими бабушками и сёстрами, которые разруливают свои проблемы за счёт наивных дурачков вроде меня.

Входная дверь открывается с тихим скрипом — должно быть, ба снова смазала петли растительным маслом, — и я вижу бабушку, которая замешивает тесто. Её белый передник как всегда чист, щёки раскраснелись, а руки испачканы мукой, и почему-то такой её образ заставляет меня почувствовать слёзы на ресницах. Она отвлекается от своего занятия, чтобы подсыпать ещё муки на столешницу, и, заметив меня, ненадолго теряется, чтобы в следующее мгновение улыбнуться.

— Аля…

Она раскидывает руки, и я, бросив сумку на пол, стискиваю её в объятиях, не боясь испачкать вещи.

— Привет, бабулечка.

— А ты чего не предупредила, что приедешь? Я бы приготовила чего-нибудь вкусненького, а теперь вот тут пирожками занялась…

— Да некогда было, бабуль, — бубню в её плечо, украдкой вытирая непрошенные слёзы. — Захотелось тебя увидеть, вот и приехала.

Она отстраняет меня от себя, чтобы просканировать своим проницательным взглядом, и по её глазам я вижу, что она не верит в мою легенду, но вопросов, как я и думала, не задаёт.

— Угу, как же, — кивает. — Клещами из тебя вытягивать не стану только потому, что знаю, что ты и так расскажешь, когда соберёшься.

— Я обязательно расскажу, как только отдышусь, — обещаю, но говорю совсем не об усталости, и ба это понимает. — Может, тебе помочь?

Она ещё некоторое время внимательно смотрит на меня, а после беззаботно улыбается.

— Вымой руки и на вот, приготовь начинку, а я пока с тестом продолжу.

Я выполняю её наказ и с облегчением принимаюсь за работу, порадовавшись, что можно переключиться на что-то, что не требует долгих раздумий или принятия сложных решений.

Думаю, я задержусь здесь на некоторое время…