Заноза

28

Усадив меня на банкетку, секретарша вернулась за свой стол; я не видела её лица, потому что не могла оторвать взгляд от двери, но чувствовала на себе взгляд.

— Кто это? — Я не узнала собственный голос.

— Шутишь? — недоверчиво поинтересовалась Ульяна Витальевна. Я всё же нашла в себе силы оставить дверь в покое и повернула голову к говорившей; видимо, на моём лице был написан отрицательный ответ, потому что она продолжила: — Это Алексей Литвинов, отец бывшей невесты Станислава Андреевича.

К моему горлу подступил комок, мешавший нормально вдохнуть: не трудно догадаться, что сейчас происходит по ту сторону.

— Он такой… страшный… — ляпнула полушёпотом.

— Его и впрямь стоит бояться, — согласно кивнула женщина. — Но и наш руководитель не беззащитный мальчик, его не напугают никакие угрозы или устрашения. В противном случае Стас не был бы сейчас там, где он есть. Знаешь, это, скорее всего, надолго, тебе лучше вернуться к себе.

«И оставить его одного?» — чуть не спросила вслух.

Конечно, Стас меня не видит и даже вряд ли знает, что я всё ещё не ушла, но мне было важно знать, что он не один.

— Лучше я здесь подожду.

Ульяна Витальевна собиралась возразить, но, заметив на моём лице страх и искреннее беспокойство, вроде даже немного смягчилась.

— Хочешь, принесу тебе чай? Ты ведь сегодня ещё не обедала?

Киваю, скорее, по инерции, но ей хватает и этого, чтобы отправиться в комнату отдыха; в её отсутствие я нервно заламывала пальцы и теребила край любимой рубашки, а в голове проносились десятки возможных вариантов развития событий. Звукоизоляция в компании Стаса заслуживала отдельной похвалы, услышать, что твориться в его офисе, было попросту невозможно, и не то что бы я пыталась… Разбушевавшееся воображение подсовывало варианты — один другого хуже: как Литвинов угрожает уничтожить Стаса, если тот не вернёт Ингу в свою жизнь; запугивает тем, что с его семьёй может что-нибудь случиться, если он откажется это сделать… Даже избивает его до полусмерти, хотя это, конечно, маловероятно, но последняя картинка всё равно здорово меня напугала.

— Эй, ты чего это удумала? — строго спросила вернувшаяся секретарша. — Белая, как больничная простыня… Даже не смей мне тут в обмороки падать!

Я что, серьёзно так выглядела?

С благодарностью приняв от неё чашку, которая пахла мятой и мелиссой, я попыталась не думать о плохом. Не помню, что бы Стас упоминал о разговоре с отцом Инги после их расставания — выходит, это была первая встреча. Тогда попробуем рассуждать логически. Если бы он хотел его запугать, то не ждал бы так долго, а накинулся бы на несостоявшегося зятя в тот самый вечер, когда они с Ингой разорвали свою помолвку. Выходит, либо они там обсуждают что-то, что не связано с Ингой — бизнес, например, — либо решают, как быть с вложениями Литвинова в компанию Стаса. Это звучало настолько рационально, что мне даже удалось успокоиться, но ненадолго: в памяти снова всплыл холодный взгляд карих глаз.

С таким лицом не приходят беседовать на мирные темы.

Почти залпом осушив чашку, я попыталась собраться и не пускать в голову плохие мысли. В конце концов, Ульяна Витальевна была права: Стас не мальчик, которому нужна защита, он практически в одиночку поднял с нуля собственный бизнес, а этот мир достаточно жесток, и будь он слаб, то сейчас не руководил бы такой большой компанией.

В кармане джинсов завибрировал телефон; оказывается, мой перерыв закончился десять минут назад, и куратор пыталась разыскать меня, но я не могла сейчас уйти. Пока не узнаю, что там происходило всё это время, и как Стас, я попросту не смогу настроиться на работу, а значит, и толку от меня не будет. Поэтому я просто блокирую экран и прячу телефон обратно, но моя куратор тоже не собиралась отступать без боя и набрала мой номер ещё раза четыре перед тем, как сдаться и перестать мучать телефон. Не знаю, как буду объяснять ей, почему прогуляла послеобеденное время, но сейчас меня это и не особенно волновало.

Наконец, тяжёлая дверь отворилась, и в коридоре показался Литвинов; по его лицу невозможно было что-то прочесть, и, к счастью, в мою сторону он даже не глянул, иначе я бы точно растеряла остатки храбрости. Я всё сидела и ждала, что Стас покажется следом и со своей фирменной ухмылкой скажет какую-нибудь глупость, чтобы посмеяться над моим испуганным видом, но коридор был пуст и через пять минут, и через десять. От эмоционального напряжения тело плохо слушалось, но деревянные ноги всё же донесли меня до входа в офис, и я неуверенно толкнула двери без стука.

Стас стоял у окна, спрятав руки в карманах брюк, спиной ко мне, так что я не могла увидеть его лица и понять, о чём он думает. Он расстроен? Зол? Или просто размышлял о неожиданном визите несостоявшегося тестя? Я сделала несколько шагов в его сторону и от нерешительности замерла на месте.

— Стас?

Плохо, голос не получился — как будто ветер прошелестел листвой. Попробуем ещё раз.

— Стас!

Теперь он совершенно точно меня услышал… но абсолютно никак не отреагировал. Меня второй раз за последние полтора часа накрыло волной паники, но осознание вспышкой молнии пронеслось в голове. Всё это время меня пугало не то, что могу струсить и передумать — я боялась, что Стас, в конце концов, сам устанет от меня. Он ещё ничего не сказал, но воображение уже само нарисовало между нами стену, которая с каждой секундой становилась всё толще: ещё немного, и мне уже будет сквозь неё не пробиться. Я стояла на месте и впервые осознавала свою ошибку. Когда имеешь что-то, кажется, будто у тебя полно времени, чтобы хорошенько подумать, всё взвесить и принять правильное решение; но где-то в процессе этих размышлений ты понимаешь, что то, что ты имел, ускользнуло от тебя, пока ты тратила время, чтобы прийти к идеальному итогу. Ситуация со Стасом была именно тем «чем-то», которое я могла запросто упустить, пока сомневалась в себе и в нём и парилась из-за мнения окружающих.

Вот что это был за страх — потерять его.

— Не молчи, поговори со мной, — тихо попросила.

— Я не хочу сейчас разговаривать.

Его голос был совершенно бесцветным, безэмоциональным — наверно, это и стало катализатором. Поддавшись порыву, я обошла стол и импульсивно прижалась к нему, обнимая со спины и пряча лицо на его плече. Секунда текла за секундой, а от Стаса не было никакой ответной реакции, и нервы натянулись, словно тетива лука. В голове промелькнула мысль: «Сейчас оттолкнёт…». Упрямо продолжаю обнимать его; ещё несколько секунд… и я с облегчением чувствую, как его ладони накрывают мои руки. Он так крепко вцепился в них, что я поняла: меня не то, что не оттолкнут — в принципе ни за что не отпустят. Облегчение вылилось солёными каплями на его пиджак, но я быстро заставила себя собраться.

Так мы и стояли некоторое время — ничего не говоря и даже не двигаясь. Оно словно остановилось, хотя я и чувствовала вибрацию в заднем кармане, но для меня сейчас было важно только это. Стас внезапно зашевелился, потянув меня за руку и ставя перед собой; на моих ресницах ещё не высохла влага, и он смотрела на меня как-то осуждающе.

— Серьёзно думала, что я оставлю тебя в покое?

Не признаваться же ему, что я не просто думала — меня это до чёртиков напугало.

— Ты в порядке?

— Буду, — кивнул и как-то невесело улыбнулся. — Иди сюда.

Меня снова сгребли в охапку и прижали к себе так крепко, что я едва ли могла вдохнуть полной грудью, но возражать и в мыслях не было. В его объятия страх окончательно отпустил меня; мне стало так тепло и спокойно, что захотелось поделиться с ним этими ощущениями, но я почувствовала, как его спина снова начала напрягаться: видимо, моего присутствия было недостаточно для того, чтобы подбодрить его и заставить отвлечься.

Я лихорадочно пыталась придумать, как это исправить. Шутить в такой ситуации было неуместно, рассказывать какие-то истории глупо, да и он вряд ли станет слушать их внимательно. И тогда сознание подсунуло единственный вариант; к такому я сама ещё была не вполне готова, но что-то подсказывало, что это может сработать. Немного отстраняюсь от него и ловлю его взгляд, но Стас смотрит куда-то сквозь меня, полностью погружённый в раздумья. Собрав всю свою храбрость и решительность, на которые была способна, взяла его лицо в ладони и прижалась к его губам своими. Мои щёки моментально вспыхнули от смущения — я впервые целовала кого-то по собственной инициативе. Стас тут же вышел из своих мыслей и от удивления просто замер, но этот его ступор закончился быстро: словно очнувшись, он взял инициативу в свои руки и буквально набросился на мои губы. Этим поцелуем он как будто пытался выпить меня до самого дна; хотел вытянуть из меня все силы, энергию и любовь к жизни, и я безропотно отдавала ему всё, что он просил. Эмоции смешались в сумасшедше-гремучий коктейль — его гнев, раздражение и решимость, и моё отчаяние и страх.

Прежде я думала, что поцелуи нужны, скорее, для выражения чувств двоих друг к другу или для простого мимолётного удовольствия, но оказалось, что они умеют говорить громче всяких слов. Губы уже горели огнём, лёгкие отчаянно нуждались в кислороде, но мы не могли остановиться даже ради естественных потребностей организма. Слишком многое стояло на кону, слишком многого мы так и не сказали друг другу, и теперь все накопившиеся эмоции требовали выхода. Только сейчас мне начало казаться, что до этого момента я в своей жизни ни разу не целовалась — скорее, отбывала повинность и просто делала то, что обычно делают все парочки, но сегодня…

У меня словно открылись глаза.

Отлепившись от меня, Стас шумно вдохнул, и я последовала его примеру; мы хватали ртом воздух и не могли надышаться, но я готова была поклясться, что услышала, как внутри него перезапустились все программы. К нему вернулись собранность и трезвый рассудок, которые помогали посмотреть на вещи непредвзято, и в то же время Стас оставался спокойным. Немного переведя дух, он сделал так, чтобы наши лбы соприкоснулись, и на его губы наползла уже знакомая мне ухмылка.

Господи, кто бы знал, что я буду так рада её увидеть!