8 марта, зараза!

2(7)

Перехватываю его взгляд. А там — колкие и ломкие углы растаявших льдин, мятная прохлада и…грусть. С чего бы? Что с ним?

Но — словно снова набегает северный ветер — глаза леденеют, а красивые губы кривятся в ехидной усмешке.

— Поэтому и решил на ней жениться, — говорит вроде бы серьёзно, но я чувствую в голосе насмешку. — Познакомься с моей невестой, Рус — Алла Альбертовна Нибиуллина. — Он специально выделяет мои отчество и фамилию, и я вижу, как Ржавый меняется в лице, отступая к столу.

— Ты шутишь? — он плюхается на стул, а Асхадов помогает мне сесть. Сам же — вальяжно устраивается рядом, положив руку на спинку моего стула. Будто обнимает. Очерчивает территорию. Показывает мою принадлежность ему.

Высокобюджетная вещь.

— Разве я бы стал шутить такими вещами? — продолжает ёрничать Асхадов. — Ты же меня знаешь! Но если не веришь — вот, — и кладёт на стол мой… паспорт.

Точно помню — документы оставались в квартире, в сумочке, я её не забирала, когда мы уходили оттуда. Значит, успел съездить туда и забрать. Ну да, мы же жениться собираемся. Для этого нужен паспорт! Наверное, уже и заявление за обоих подал!

Ржавый внимательно изучает документ, возвращает Асхадову и, ероша непокорные рыжие волосы, бормочет:

— Но как? Как вы вместе…

— О, — тянет Асхадов, — у нас очень интересная история знакомства. Расскажешь, дорогая? — он вроде бы покровительственно касается моей ладони, но меня пронзают сотни ледяных игл. Его руки холодны, как у мертвеца или… робота. Машины. Металлического изделья. — С момента, где отморозки Ржавого ворвались в квартиру Альберта Нибиуллина, избили его, а дочь собирались пустить по кругу…

К моему удивлению — второму за этот вечер — Ржавый тушуется и бледнеет.

А я улыбаюсь и ловлю пас, брошенный Асхадовым.

— Нет, милый, — начинаю, глядя только на него, — лучше я начну с того, как отморозки Ржавого устроили аварию Римме Нибиуллиной. Она просто ехала домой на своей старенькой окушке. А её перемесили внедорожниками.

Ржавого дёргает, ладонь, лежащая на столе, трясётся. Он судорожно то сжимает её в кулак, то разжимает.

Но я сегодня безжалостна, поэтому говорю прямо:

— Вы всегда воюете с женщинами, Руслан? Вешаете на них долги мужчин?

Он мотает головой — растерянный, раздавленный, виноватый.

— Никогда… что вы… — бормочет, заикаясь, — то, что вы говорите… не может… правдой…

— Но это правда, — холодно режет Асхадов и вытягивает из внутреннего кармана медицинское заключение о состоянии моей мамы.

Меня окатывает волной ужаса — того, что испытала, когда только услышала это известие. Того, от которого глохнешь, слепнешь и летишь в бездну. Тебе страшно-страшно, потому что самый дорогой твой человек, тот, кто всегда берёг и защищал, вдруг оказывается на грани смерти.

Кажется, я кричу, схватившись за голову.

Ледяные пальцы с силой сжимают мои плечи.

Меня встряхивают, как тряпичную куклу.

Но это помогает, я прихожу в себя.

Хлопаю глазами, судорожно сглатываю, а потом — вымучиваю улыбку. И снова вижу в лице Асхадова что-то такое, чего не должно быть — тревогу? беспокойство? сочувствие?..

— Алла Альбертовна, — хрипло произносит Ржавый, — вы не подумайте… это не мои методы.

Асхадов хмыкает.

— Тогда, Рус, всё ещё хуже.

Тот удивляется, вскидывает рыжие брови.

— Что это значит?

— Значит, друг, что твои подельники болт клали на тебя и твои принципы. И вертели тебя на нём.

Ржавый меняется в лице — куда девается солнечный мужчина, этакий растерянный интеллигент. Выражение становится жёстким, злым, скулы хищно заостряются, желваки так и ходят. Теперь передо мной хищник. Этому я бы никогда не подала руку, из боязни, что она будет откушена по локоть.

Ржавый берёт свой айфон и торопливо набирает номер, успевает включить громкую связь.

— Семён, — начинает он, — как твоё ничего?

Тон — вроде бы дружелюбный, но даже меня, которая впервые видит этого человека, не обманет.

Семён — тот, лысый, что командовал у нас в квартире — видимо, тоже не обманывается. Выдаёт показную весёлость:

— Ничего. Живём-дрыгаемся.

— Что-то я смотрю, ты не торопишься ко мне с отчётом по делу Альберта Нибиуллина. Или вестей нет?

— Босс… Тут такое дело. Твой знакомый, этот пижон Асхадов, всё похерил. Сказал, сам тебе заплатит.

— Семён, я не понял, — недовольно произносит Ржавый и барабанит длинными пальцами по столешнице, — почему я узнаю это только сейчас? Где твоё рвение? Почему не поспешил с докладом?

— А потому, — хмыкает трубка в его руке, — что ты, Ржавый, лох и больше мне не босс. Вы с этим Асхадовом свои игры ведёте — нам отвечай. Только вы разойдетесь, как друзья, а мы огребём. Не дело это, Ржавый. Парни недовольны. Ни денег не поимели, ни девку. За это мы твоего хлюпика взяли, Лёшку. Цыкнули на него — он там всю базу твоих должников и слил, — довольный гогот. — Так что бывай, Ржавый. Не хворай и ушами не хлопай.

Семён отключается.

— Решили самодеятельностью заняться, ублюдки. Имя моё вымарать! Ну что ж, я их погорелый театр по кирпичику разнесу, — Ржавый поднимается, а меня буквально вжимает в стул тяжёлой энергетикой абсолютной злости.

Асхадов поднимается следом:

— Я с тобой.

— Нет, — говорит Ржавый, — у тебя свадьба. Невеста-красавица. Что она будет делать?

— Ждать, — бросает в мою сторону. — Алла, иди в машину, — он так запросто перешёл на «ты», хотя, наверное, выкать в нашей ситуации и дальше было бы глупо, — поезжай домой и ложись спать.

— А ты? — включаюсь в его стиль и то же перехожу на «ты».

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга. И мне кажется, что-то происходит. Он оттаивает. Потому что произносит куда мягче, чем обычно:

— Я скоро вернусь.

Киваю, подчиняюсь, иду к двери, потому что не могу ему не верить…