Глубоко вздохнув, чтобы сдержать то ли рык, то ли рев, я поднялась на ноги и почти бегом вернулась к себе. Противно на душе было, словно помоями облили. В ванной губы терла, чуть не содрала в кровь, все пыталась злосчастный поцелуй смыть. А он как клеймо горел, не давая успокоиться. Потом еще полночи не спала, крутилась, маялась. И злилась, и плакать хотелось от собственной глупости и унижения. Вроде уже большая девочка, а все туда же. Как допустила, что мне так в душу наплевали? Безжалостно и со смаком. Я же помириться хотела, сама руку протянула…
Встала утром злая и разбитая. Едва пожевала то, что Смешка принесла, как за мной слуга пришел, князь к себе зовет. Ах, что б тебя! Никого видеть не хочу.
Завели меня не в ту горницу, что и в прошлый раз, а скорее – в кабинет. Стол, заваленный свитками, за которым князь сидит, вершит дела свои княжеские. Вдоль стены лавка, на которой восседает воевода. Один. Зыркнул на меня своими светлыми глазами и отвел взгляд в пол. Лицо сделал равнодушное, только я же вижу, как желваки на загорелых щеках ходят. Не перебесился еще? Как же сдержаться и не придушить его?
- Вызывал, князь? – говорю я после приветствия. Держусь внешне спокойно, даже голос не дрожит. Ну, уж нет, не доставлю этому мускулистому нахалу повторного удовольствия.
- Узнать у вас двоих хотел, что вчера было?
- Ничего, - хором отвечаем мы с лохматым.
- Доложили мне, что рубились вы вчера не на жизнь, а на смерть, у меня на дворе, - князь испытующе переводит взгляд с одного на другого.
А я кошусь на воеводу. Тот отвернул светловолосую голову и делает вид, что настенной живописью увлечен. Гаденыш. Понимаю, что сейчас могу наябедничать и прилетит ему. Но он молчит, не пытается оправдываться, предоставляя мне право поступить так, как хочу. И почему мне кажется, что Беригор уверен в моей неминуемой сопливой истерике? Может у них тут девки и бегут своим ближним жаловаться, но мне доносительством заниматься унизительно. И как-то по-детски. Я свои проблемы сама решать привыкла. Война так война! Но – один на один.
- Неправду тебе говорят, князь. Тренировочный бой это был. Я сама попросила.
Беригор резко вскидывает голову, словно не верит собственным ушам. В льдистых глазах изумление стоит.
- Сама? – удивляется князь.
- Сама. Не спалось мне после пира. Вот и вышла подарок твой опробовать. А тут воевода мимо шел. Так что мы немного порубились. На деревянных мечах. Никакой опасности.
- И все? – подходит ко мне и щурится князь. Видимо в слишком ярких красках ему описали наш вчерашний спарринг.
- И все, - делаю я максимально честные глаза. Он всматривается, словно пытаясь прочитать что-то по моему взгляду. Убедившись, что я больше ничего не скажу, улыбается и кивает:
- Ну хорошо, ступай, - разворачивается и идет к столу. Я облегченно выдыхаю и поднимаю руку, чтобы лихорадочно поправить выбившуюся прядь волос. И как назло, широкий рукав рубахи сползает к локтю. Я понимаю в чем дело, когда непроницаемые льдистые глаза воеводы расширяются и в них мелькает … сожаление? Да ссадина получилась что надо, почти от локтя до кисти содранная кожа создала отвратительно-неприглядную картину. Да и болит, честно признаться. Все утро надо мной Смешка причитала, собиралась даже перевязку делать. Было бы из-за чего. И не такое со мной бывало.
Внутренне чертыхаюсь, опускаю рукав, пряча поврежденную руку, и почти выхожу из горницы. Хорошо еще, что князь этого непотребства не видел. Вот тут уж точно не отвертеться.
- Яра! – окликает меня князь. А у меня сразу в голове: «Штирлиц, а вас я попрошу …». Поворачиваюсь, старательно держа доброжелательное выражение лица. - Ты как с уроком закончишь, не уходи со двора. На конюшню пойдем, коня себе выберешь. Я слов на ветер не бросаю.