Четверо за спиной

Глава 16.

Наш отряд влетает в собственный лагерь затемно, воеводу споро выгружают и затаскивают в палатку. Кто-то из мальчишек заносит заблаговременно приготовленную горячую воду, я достаю из рюкзака порезанные на бинты полосы ткани, аптечку. Краем глаза вижу, что в палатке кроме Горыныча еще несколько старших вояк, молча стоят в стороне, не мешают. Мои ребята остались снаружи, ждут указаний. Для максимального удобства скидываю с себя жилет и рубаху. Подаренные браслеты небрежно скидываю туда же, на кучу одежды. Остаюсь в одной футболке и штанах, чтоб не заляпаться. Засохшей кровью Беригор перепачкан с ног до головы.

Начинаю осматривать лежащее на походной кровати тело на предмет – с чего начать. Снаружи слышна какая-то возня, шум, крики.

- Горыныч, подь сюды. Мы тут вора споймали!

Вояка стремительно выходит, с кем-то негромко переговаривается, пока я осторожно осматриваю колото-резаные раны на груди и животе, руках. Живого места на воеводе нет от слова совсем. Кровь присохла, раны воспалены, некоторые гноятся. Ладно начнем с тяжелой артиллерии.

Поворачиваюсь к аптечке, начинаю доставать антибиотики и шприцы. Что ж, когда мама -фармацевт, в этом есть свои плюсы. Сначала ты с детства разбираешься в лекарствах, лучше, чем в игрушках. Потом учишься делать уколы и капельницы, чтоб помочь друзьям и соседям. А мне ко всему прочему взбрело в голову закончить курсы медсестер. На фестивалях, как ни страхуйся – обязательно что-то происходит, имеющийся врач не всегда успевает помочь всем пострадавшим. А с моей обостренной жалостью мне физически становится плохо, если не могу помочь всем, кто нуждается. Пусть даже и не просят об этом. Потому аптечка в моем рюкзаке всегда занимает места гораздо больше, чем одежда и косметика.

Полог шатра откидывается и заходит Горыныч в сопровождении худого оборванного старика с острым лицом и седыми, забранными в низкий хвост волосами. Его глаза мгновенно останавливаются на лежащем воеводе. Смотрит жадно, вижу, что хочет броситься к нему, но сдерживается.

- Это слуга воеводы - Хелиг. Схоронился, когда на отряд напали. Ждал помощи, а сейчас сам к нам пришел.

- Мой руки, помогать будешь, - киваю я старику. Мне не до церемоний, здесь работы за глаза. Готовлю шприцы с антибиотиками и литическую смесь – сбивать зашкаливающую температуру. На мои манипуляции мужчины смотрят с широко раскрытыми глазами, но молчат. Верят.

Вытирающий руки слуга подходит ко мне и начинает промывать заскорузлые раны на загорелом теле. Вдруг лежавший неподвижно Беригор начинает хрипеть, тело выгибает дугой и обессиленно опускается на постель. Побледневший слуга подносит ладонь к носу, потом ухо к груди хозяина и смотрит на меня с ужасом и болью.

- Не дышит. Испустил дух воевода.

Воины в углу шатра рычат от отчаяния и бессильно сжимают кулаки.

- Да как так-то? Не мог Беригор….

- Ох, боги пресветлые!

Меня захлестывает такая волна злости на несносного вояку, что я едва могу говорить. Это что – все зря было?!

- Не в мою смену! – рычу я. - Сдохнет, когда я скажу! Отойди и не мешай!

Запрокидываю голову Беригора, складываю ладони на грудине, как учили, и начинаю делать непрямой массаж сердца. Да, желательно, чтобы реаниматоров было двое, но мне учить и объяснять некогда. Сейчас дорога каждая секунда. Делаю десять быстрых, ритмичных нажимов на грудину, потом зажимаю его нос и выдыхаю в него воздух, плотно прижимаясь к его потрескавшимся губам своими. И снова жим, и снова искусственное дыхание. И снова. И снова. Я не вижу и не слышу ничего, передо мной только тело, которое я должна вернуть к жизни. Во чтобы то ни стало.

- Я не разрешаю. Слышишь? Не разрешаю тебе уходить, - выдыхаю я при очередной серии массажа, - давай, дорогой! Давай! Ты сможешь! Давай!!!

Я потеряла ощущение времени, в голове только счет, на который я должна прерывать массаж и выдохнуть в него очередную порцию воздуха.

- Мы сможем. Давай! Дыши, зараза лохматая! Или я тебя сама убью! – и в этот момент Беригор сделал вздох. Хрипло, надсадно, но задышал. Проверяю – пульс есть.

Выпрямляюсь, с трудом разгибая усталую спину. Ко мне бросается старик и начинает целовать сапоги.

- Ты с ума сошел? Прекрати!

- Госпожа, такое только богам под силу. Ты одна из них, да? Как благодарить тебя?

- Ярушка! – ко мне подходит Горыныч и стискивает в медвежьих объятьях, - и как же ты это? Из Нави выдернула! Спасла негодника.

А на очереди за ним еще несколько благодарных зрителей с восхищенным бормотанием и горящими глазами. Только этого мне не хватало.

- А ну-ка, прекратили! – бешусь я, - Добрыня! - рявкаю в сторону входа, - проводи всех отсюда. Внутрь никого не пускать. Хоть кто ломиться будет.

Выпроводив восторженно гудящих наблюдателей, я, с помощью Хелига, начинаю ставить уколы, потом капельницы. Дозировку лекарств делаю поменьше, кто его знает как организм отреагирует. Это в нашем мире мы с детства к фармацевтике привыкшие. Температуру удалось сбить, промываем и обрабатываем раны, некоторые пришлось зашивать и перебинтовывать. Слуга беспрекословно выполняет все мои указания, хотя то, что некоторые уколы я делаю в мягкое место воеводы и вызвало у него поначалу оторопь. Но после столь чудесного спасения хозяина – он готов есть у меня с рук.

Когда мы закончили с оказанием первой помощи, Хелиг самолично принес мне воды умыться и вымыть руки, ибо потекшая косметика и разводы крови, наверняка сделали из меня чучело. Пока я умывалась, он взял нож и направился к хозяину.

- Эй, ты чего? – я отбрасываю полотенце и бросаюсь на перехват. Неужели зарежет? После того, как мы столько всего сделали для спасения? – Отойди от него, порву!

Несмотря на возраст, старик оказался довольно прытким. В несколько прыжков оказался у изголовья Беригора, одной рукой намотал на кулак его гриву, и мгновенно полоснул ножом. Максимально близко к корням. Оказываюсь рядом через секунду и инстинктивно выбиваю нож из ладони. Он не сопротивляется. Наоборот, опускается на колени, виновато понурив голову. Левая рука все также продолжает сжимать срезанные пряди.

- Прости, госпожа. Так нужно было. Чтобы хворь ушла с волосами. Можешь теперь меня убить, если хочешь.

- А сразу сказать нельзя было?!

- Я боялся ты не позволишь. А для хозяина это спасением будет.

- Спасение для хозяина - лекарства, что я вливаю.

- Как скажешь, госпожа. Но у нашего народа так принято хворь лечить.

- Внезапный, ты, Хелиг, как… Вот скажи: как тебя после такого с ним наедине оставить? Может еще чего выкинешь по доброте душевной.

- Ничего более, госпожа. Я умру за господина своего.

- Сегодня никто не умрет. Ступай.

- Но…

- Иди. Я тут останусь. Добрыня, - вызываю своего верного помощника, - проводи его и принеси поесть. И свечей побольше. Здесь на ночь останусь, присмотрю за раненным. Остальные как, кстати?

- Хорошо. Помылись, поели. Перевязали кого надо. Переломанные, но таких тяжелых как воевода, нет.

Добрыня споро принес чашку с горячей едой и ломоть хлеба. Хоть и отпустила, но попросился остаться со мной. Помог скоротать время, рассказывая про свое детство и проделки с братом. Хороший все-таки парень, открытый, светлый. С ним даже молчать приятно. Но при этом надежный. Его очередное предложение меня защитить ценой собственной жизни, заставляет присмотреться повнимательнее. За личиной весельчака и балагура вырисовывается мощный, сильный характер.

Пока я лечила воеводу, Хелиг подобрал скинутые мной вещи и аккуратно сложил, поместив сверкающие яркими гранями наручи сверху. Мой помощник в шатер не был допущен, но, разумеется, успел все разузнать. Кивнул на украшение.

- Командир, ишь какие богатые наручи тебе валорский княжий сын подарил.

- Ага. Как думаешь, это же ничего не значит, просто подарок?

- Наверное, а что?

- А кто их знает с их валорскими обычаями. Вдруг это обещание жениться? – ухмыляюсь я.

- Еще чего! - мальчишка вскочил, гневно сверкая глазами, - не получит тебя, пусть и не мечтает даже! Я ему сам башку снесу за такое!

- Пф-ф, сядь, не шуми, - засмеялась я, - даже если захочет – быстро пожалеет.

- Не захочет! Я не позволю! – не унимался парень.

- Бушевать прекрати, защитник. Раненный спит. А замуж я ни за него, ни за кого другого не пойду.

- А почему? – он присаживается рядом и растерянно, как брошенный щенок, смотрит мне в глаза.

- Не нужно мне это. Здесь – так точно, я же уеду рано или поздно. А дома…

- Дома ждет кто?

- Нет, скорее наоборот, - я задумываюсь и понимаю, что дома нет ничего и никого. Неожиданно пришедшая в голову мысль неприятно поразила. А ведь действительно – возвращаться не к кому. Работа, квартира – это все декорации, антураж, который не дает ни душевного тепла, ни смысла в жизни. Даже удовлетворенные амбиции, увы, не греют. Они разлетаются хлопьями золы, не оставляя после себя ничего. Пепелище. А как же я? Получается тоже не нужна никому?

- Тогда… может и не надо возвращаться, командир? – осторожно прерывает мои размышления Добрыня.

- Там – дом мой, - упрямо гну свою линию, - а здесь я – кто? Приживалка в княжьих хоромах.

- Ты… да ты что? Ты же – сразу после князя с его матушкой идешь. И в княжьем доме и вообще! Тебя знаешь, как все уважают? И прислуга, и вон даже княгиня – самолично с дочерьми пояса нам расшивала, потому как тебе это нужно было для присяги. А в городе про тебя только и говорят, как про диво дивное. Что помогаешь и люд простой в обиду не даешь.

- Уважение – это хорошо. Но у меня ни угла своего, ни копья за душой.

- Так для этого тебе муж и нужен. Чтобы обеспечил всем, заботился… - паренек как-то сникает, уходя в свои мысли. Наверняка, мать уже подбивает жениться. Здесь в брак вступают рано, да вот только за душой у мальчишки, как и у меня, ничего нет, кроме родительской избы да жалования гридня. С другой стороны —наживное это, он умница большой – ради семьи расстарается, всего добьется. А я – помогу.

- Добрыня, ты иди уже. Я пока покемарю пару часов, ночью у воеводы точно свистопляска начнется. Глаз да глаз будет нужен.

- Может остаться? Помощь какая нужна будет? – вижу, что парень хочет помочь и отчаянно ищет предлог остаться.

- Ступай. Справлюсь. Скажи лучше - гонца к князю отправили уже? Волнуется, наверное.

- А как же. Горыныч сразу отослал, как вернулись мы. Такие новости хорошие. То-то князь обрадуется за воеводу своего и за воинов!

- Хорошо. И Добрыня, удвой охрану из наших. На дальних подступах – рассади разведчиков с луками по деревьям. Сам Джанибек не нападет, но из его окружения - могут. Не зря говорят, что мстительные. Вдруг кто из приближенных разозлился или обиду затаил.

Мальчишку я все же выпроводила, как он ни напрашивался в помощники. Разрешила только свечи зажечь, никак к их огниву не приспособлюсь. Однако демонстрировать перед ним то, что я колю иглой в разные части Беригора, как-то не хотелось. Нечего парню нервную систему расшатывать. И без того думает обо мне невесть что.

Покемарить удалось не больше часа. А вот потом началось веселье. Была ли это реакция на лекарства, которые я применила, или начало борьбы собственными силами, но горел Беригор по страшному. Я сделала жаропонижающий укол, когда поняла, что не помогает – начала обтирать заранее приготовленным уксусом. Тоже почти без результата, но я не опускала руки. Полотенце, смоченное холодной водой, лежало у него на лбу, а тряпицей, смоченной в уксусе, я, присев на кровать, протирала руки-ноги и широкую грудную клетку, стараясь не задеть раны. Потому – внимательно разглядывала его тело, невольно отмечая разворот могучих плеч, крепкие руки и роскошную мускулатуру, заработанную судя по шрамам, в жестоких битвах. За таким точно, как за каменной стеной. Если бы не его несносный характер. Следовало признать, что даже князь выглядел щуплым рядом с Беригором. Настоящий медведь.

И вдруг он неожиданно открыл глаза и схватил меня за руку.

- Ты…

- Я.

- Неужто сама пришла? – растерянно пробормотал он, и я поняла, по лихорадочному блеску голубых глаз, что бредит. Удивительно, но в глазах не было привычного раздражения и злости. Что ж, хоть какая-то польза от температуры. А тоска от чего-то была... Глухая, звериная.

- Болеешь ты, воевода. Вот я и пришла.

- По имени. Назови меня! – он неожиданно прижал мою ладонь к своей щеке и с мольбой посмотрел. - Хоть раз…

- Беригор, - мягко позвала я, удивляясь, как же сильно его накрыло, что даже про ненависть ко мне забыл. И глупости какие-то просит. Хотя, чего скрывать, ёкнуло внутри от обожания в его глазах. Пусть и горячечного.

Он счастливо улыбнулся и вдохнул полной грудью.

- Теперь и помереть не страшно. А то гонишь меня, как пса подзаборного.

- Да где же гоню? Вот, рядом я. Лечу тебя.

- Так то - сон, я знаю. Каждую ночь снишься… Душу мне всю вытрясла! – с горечью воскликнул он

- Прости, не буду больше сниться.

- Нет! – он широко раскрыл глаза и с силой прижал мою ладонь к своей щеке, - я хоть так видеть тебя могу. Одну, без ухажеров твоих. Вьются вокруг тебя Драгомир да князь. Зачем они тебе? – рыкнул он.

- Тихо, Беригор, тихо, - я погладила его второй рукой по бородатой щеке, успокаивая буйного пациента. На удивление, короткая борода было мягкой, захотелось взъерошить ее пальцами.

- Скажи, что не нужны они, - лихорадочно попросил он.

- Не нужны, - согласилась я.

- Пусть и я тебе не нужен. Но и они не нужны. Ведь так? Или ты княгиней хочешь стать, в шелках и золоте ходить? – нахмурился воевода.

- Не хочу. Успокойся, Беригорушка. Ты поспи пока, а мы потом поговорим, да?

- Так бы век слушал, как ты меня называешь, - он улыбнулся и послушно закрыл глаза, - а ежели о поцелуе попрошу – совсем исчезнешь?

- Если пообещаешь поспать – поцелую, - зачем-то ляпнула я.

- Правда поцелуешь? – он вновь открыл глаза и с затаенной надеждой посмотрел своими пронзительными, пробирающими до глубины души, голубыми глазами. Как я не замечала раньше, что они - яркие? На посеревшем лице выделялись словно два топаза, пробирая до неловких мурашек. Как оказывается приятно, когда мужчина на тебя ТАК смотрит. Особенно - суровый и мрачный. Закралась шальная мысль: а любил ли он хоть когда-нибудь?

- Глаза закрой.

- Даже во сне командуешь, - вздохнул он и послушно смежил веки.

А я наклонилась и прижалась к его сухим губам. Осторожно провела по ним языком, чтобы хоть немного увлажнить, вызвав глухой стон Беригора. В эту же секунду его лапища оказалась у меня на спине, практически распластав на нем, после чего он впился в меня губами так, будто его мучила невыносимая жажда. Воевода словно отпустил вожжи своей железной воли, целовал жадно, собственнически, отчаянно. Но настолько фантастически, что у меня закружилась голова. Я поймала себя на том, что сама прижимаюсь к нему, стараясь продлить этот поцелуй как можно дольше. Так властно, жадно, до мурашек, меня еще никто не целовал. Хотелось чувствовать эти могучие руки на своем теле, чтобы эти губы спустились по шее, потом еще ниже… Далеко не сразу я отстранилась, с трудом переводя дыхание. Не похож был этот поцелуй на помощь болезному. Он был… да не на что он не был похож!

Я растеряно смотрела на Беригора, внезапно замечая притягательную мужественность его лица: прямой нос, широкие дуги густых темных бровей, четко очерченные губы и твердый, жесткий подбородок, скрытый короткой бородой. Это что сейчас было-то? Кто кому акт гуманизма оказывал?

- Ох, как сладко целуешь, - пробормотал воевода, проваливаясь в дрему, - вся сладкая… вся…

Чтобы прийти в себя, отошла в угол шатра и умылась холодной водой из бадьи. Хотя велико было желание засунуть туда голову целиком. Горячка у Беригора, а земля из-под ног от обычного поцелуя у меня ушла. Где мозги?? Где мои мозги, здравый смысл, ехидство мое наконец? Сидят в уголочке и недоуменно озираются. Им тоже непонятно – какого это было? Мне все-таки не шестнадцать. Да и Беригор был последним, кого я целовать хотела. Но губы горели, предательски напоминая, что мне это не привиделось. И если бы он не был ранен и в бреду, неизвестно куда бы все зашло. Жаркое желание бежало по венам, требуя большего. Я хотела его, именно его. Но как же так? Почему из всех мужчин именно он заставил голову кружиться, а грудь ныть, требуя ласки его губ? Так быть не должно, это неправильно. Черт, ну почему именно он, а? Я бессильно застонала.

Ладно, самокопанием займусь потом. Сейчас главное – болезного выходить. Когда вернулась и положила ладонь ему на лоб, он уже был не горячий, температура спала. Я промаялась еще немного, потом усталость начала брать свое. Стянула резинку с волос, устало помотала головой, кое-как их расправляя. За расческой в рюкзак лень было нырять, оставила их свободно лежать по плечам. Чтобы не уснуть, присела на покрытый шкурами пол у низкой походной кровати. Положив голову на свою согнутую в локте руку, разглядывала лежащую рядом перевитую мускулами лапищу Беригора. Даже князю до него далеко, подумала я и предательски закрыла глаза, уверенная, что просто медленно моргаю.