Как на крыльях возвращаюсь себе, к дверям горницы моей. У входа Горыныч верный стоит с обнаженным мечом и двое стражников.
- Ступайте домой, други. Те, что под окнами, тоже уходить могут. Нашел я душегуба.
- И кто это, воевода?
- Сказать не могу. Но поплатился знатно. За Яру пострашней смерти князь наказал.
Воины понятливо кивают, и далее я слышу только их удаляющиеся шаги по лестнице. Захожу внутрь и иду в опочивальню. Подхожу к кровати: спит моя голубка, но дрожит, как осиновый лист. Морозит ее от кровопотери. Оно и понятно. Понимаю, что согреть надо, а потому скидываю сапоги, рубаху окровавленную и к ней ныряю. Прижимаю свою веточку к себе, обнимаю руками покрепче. Она, словно тепло почуяв, сама ко мне прижалась, голову на грудь положила и затихла. А у меня внутри такое счастье забилось, аж дышать тяжело. Глажу ее по плечу, по руке, на моей груди лежащей, и говорю. Шепчу, что в душе накипело, что не живется и не дышится мне без нее. Думал, глаз не сомкну, буду сон ее охранять. Ан нет – уснул, ее к себе прижимая.
Проснулся, руки сами хрупкое тело прижали крепче. А на душе так хорошо, аж смеяться хочется. Целую осторожно в макушку, думаю, что встать бы надо, а сил нет от нее оторваться. И вдруг – глаза она открывает, поднимает на меня взгляд удивленный и вздох:
- О, нет!
Обидно, но кто сказал, что легко с ней будет?
- Доброе утро, Ярушка.
- Это что – сон? Или я перепила вчера? – отползает от меня и натягивает одеяло по шею.
- Ты что про вчерашнее помнишь? – ложусь на бок и подпираю голову рукой. Против воли ее взгляд скользит по моему открытому телу, а мне как горделивому дураку, грудь выпятить хочется, чтобы более ей понравиться.
- Вчера… те пятеро… Нет, шестеро, - она невольно переводит взгляд на свою забинтованную руку, - ты…
- Подоспел вовремя. Потом к себе в дом принес.
- Спасибо. И за то, что спас, - шепчет она, но через секунду глаза загораются гневом, - так, стоп! А ты почему в моей постели?
- Тебе холодно было, - ухмыляюсь я, - я просто грел. И это моя постель.
- Только этого не хватало! Эм-м, спасибо, что спас, перевязал. Но мне уже пора.
- Нет, - молниеносным броском оказываюсь подле нее, поставив руки по обеим сторонам ее головы так, чтоб не вырвалась, - добегалась. Никуда более от меня не уйдешь.
- Ты что себе позволяешь? – шипит дикой кошкой. А мне что с того? Давно я кошек не боюсь, особенно одну.
Наклоняюсь и делаю то, что давно хотел: целую ее в губы. Осторожно, но неотвратимо. Нежно касаюсь ее губами, чтобы не спугнуть. Первым движением отталкивает, а потом ее руки обнимают меня за шею. И она сама отвечает на поцелуй. Да так сладко, словно уносит куда-то водоворотом. Кто из нас первый смог оторваться – и не упомню уже. А я глажу ее по щеке и улыбаюсь, от того, что хорошо. И вдруг открывает она глаза, а в них гнев вспыхивает.
- Закончил? А теперь сполз с меня!
- Что случилось, Ярушка?
- Что случилось? – она отталкивает меня изо всех сил, - да ты ноги об меня вытирал с первого дня! Столько гадостей как от тебя, ни от кого не слыхала! А сейчас еще и целоваться полез? Опять гадость удумал?
- Я…
- Да, ты! Наглый, неблагодарный мужлан!
Ох, и не сносить мне буйной головушки, да стук в дверь внезапно раздается.
- Господин, утренничать не желаешь?
Дверь открывается и в щель просовывается голова Хелига. Глаза слуги округляются, увидев нас на одной постели. Он охает и исчезает за дверью. Провокационно улыбаюсь и медленно встаю с кровати. Открываю дверь, забираю у слуги поднос со снедью. Он молчит, но смотрит хмуро, с неодобрением.
- Не смотри так, - не выдерживаю я, - люблю ее. Жениться на ней хочу.
- Правда, господин? – в глазах старика вспыхивает надежда.
- Правда. А теперь ступай на княжий двор, скажи ее челядинке пусть одежи немного соберет и тебе отдаст. Не отпущу ее более.
- Бегу! Со всех ног бегу!
Возвращаюсь и ставлю поднос на постель.
- Тебе бы подкрепиться. Ты вчера крови много потеряла, - говорю миролюбиво.
- Ты что творишь? – шипит она, - обязательно было перед слугами полуголым ходить?
- Рубаха моя в твоей крови была, потому и снял. Да и видал Хелиг, что я здесь остался. Не мог никому доверить твои раны. Самолично перевязывал. Потом стражу оставил под дверь и пошел главного душегуба искать.
Яра напрягается, взгляд мгновенно холодеет.
- Как успехи?
- Можно я тебе одежу какую дам? Чтоб ты не замерзла, - позаботиться о ней хочу, но главное – сил мне не хватит на нее, едва одетую в моей постели смотреть и не наброситься. Это же мечта моя самая потаенная – и вот тут, рядом, руку только протяни. А Ярушка все же раненная, слаба еще. Не след на нее набрасываться, хоть и скулы сводит от желания.
Воительница кивает, и я выуживаю из сундука первое попавшееся. Помогаю надеть, чтоб не напрягала руку израненную.
- Заказчика нашел? – спрашивает она.
- Ты ешь. А я все расскажу.
- А сам почему не ешь?
- Потом я. Ты подкрепляйся, - осторожно, чтобы не спугнуть, присаживаюсь рядом, - Яра, я… для начала повиниться хочу. Что не поблагодарил тебя, за жизнь мою, тобой спасенную… Как дурак себя вел, оттого что тебе был обязан. Именно тебе. Мы с тобой не ладили, а тут вдруг долг крови на мне. Не привык я обязанным быть, вот и… Не знаю, как ты это сделала, но вечный я твой должник.
- И за укол не в обиде? – лукаво улыбается она.
- Ну… смущаюсь, но нет. Понимаю, что для пользы дела то было, а не смеха ради.
- А я смотрю раны твои хорошо затянулись, - она кивает на мою грудь.
- Это Драгомир. Он залечил. Хоть и ругал меня почем свет стоит за слова мои глупые.
Вместо ответа она кивает согласно. Нешто простила? Так легко? На душе словно солнечные птицы крылами машут.
- Так что с убийцами? Нашел того, кто тех шестерых нанял?
- Нашел.
- И..?
- Чаяна это оказалась.
- Сестра князя? Но зачем?
- Взревновала, что всем ты по сердцу, хоть и чужачка. А потом прознала, что ты предложила ее замуж за Джанибека.
- Так я не ее конкретно! Я просто предложила брак. А уж какую сестру выдавать – решать должны были сам князь с матерью.
- Не оправдывайся, Яра. Не известно, что у нее на уме было, раз она на убийство решилась.
- Мне кажется, что-то еще было. Чем просто нежелание на чужбину замуж уезжать…
Да уж, в проницательности Яре не откажешь. Но не хвастать же мне тем, что дурная девка за меня замуж захотела?
- Мы уже не узнаем.
- Почему? Ее что… – глаза Яры делаются огромными, а чувствую, что тону в них бесповоротно. - Беригор! – рявкает она, возвращая меня в реальность.
- А? Да жива она! Сослал князь ее в дальнюю деревню. Косу срезал и имени решил. Так что теперь ее никто замуж не возьмет. Не просто селянкой будет, а чернавкой да изгоем. Чураться ее люди будут, пальцем показывать и надсмехаться.
В этот момент за дверью слышится какой-то шум, дверь в опочивальню распахивается и врываются князь и Драгомир. Ну куда же без них. Эх… зря я зазнобе своей рубаху предложил надеть. Хоть и сказал мне князь вчера, что отказала она, да уж больно хочется, чтобы наверняка оба знали, что моя теперь. Весь мир знал.
У обоих вытягиваются лица, когда меня на постели рядом с Ярой и без рубахи видят. Но Драгомир приходит в себя первым. Холодно смотрит на меня, слегка кивает и устремляется к раненной.
- Ярушка, звездочка, ты как?
- Все хорошо, - улыбается она, - почти здорова.
- Не поверю. Давай-ка раны твои осмотрю.
- Нет! – рявкаем мы вдвоем с князем.
- Может вы все же выйдете? Я помочь пришел, – настаивает Драгомир.
Сие не нравится ни мне, ни князю. Хоть и навроде брата он ей, однако как-то не верится, что обуздал волхв свои чувства. Ревность черной змеей поднимает голову и заставляет кровь клокотать в горле. Я внимательно на Яру смотрю, пусть только знак какой подаст, обоих взашей выгоню. Но Яра согласно кивает, и мы, скрепя сердце, выходим.