Четверо за спиной

Глава 22. (Беригор)

Уже и стемнело, а Ярославы все не было. Несколько раз выходил в двор, думал может разминулись где. Но стражники сказали, что не приходила еще. Уже и ворота заперли, оставив только калитку для припозднившихся. Стража изнутри встала. А моей занозы все нет и нет. Знамо дело, что бояться ей нечего, умеет за себя постоять, но сердце не на месте. Знаю, что не тронет никто княжью гостью, но ведь и отравления никто не ожидал. А душегуб неизвестный на княжьем пиру не побоялся удар нанести.

Когда совсем темно стало, вышел наружу, словно сила неведомая в спину толкала. Смотрю на чернеющую улицу, пустынно. Ни души. Хотел уже обратно уйти. Но что мне там, на княжьем дворе делать? Решил навстречу ей пойти, чтоб еще куда не свернула.

Прошел улицу – никого. Не шастают по городу люди как темнота приходит. Только мою неугомонную носит где-то. Тихо вокруг, да только мне шум какой-то померещился. Сам не знаю почему – иду на него, от нечего делать. А он аж на следующей улице. На бег перехожу, сердце сжимается в смутном беспокойстве. Вылетаю туда и вижу в конце улицы тени да звон оружия слышен. Это здесь, в детинце? Почти не видно ничего, но я как, немыслимо, разглядел ноги роскошные, вторых которых нет во всем Миргороде. Яра! Моя Яра! Не раздумывая, выхватываю меч.

Двое раненных уже валяются на земле, а супротив нее – четверо! Как посмели?! Ярость у меня внутри такая поднимается, что готов зубами глотки рвать. Пока я с двумя разбираюсь, двое оттесняют ее к стене. Рублю как бешеный, не жалея себя, чтоб быстрее к ней пробиться. Слышу ее короткий вскрик и хрип предсмертный. Наискось бью мечом, отшвыриваю последнего и к ней бросаюсь. Пошатнулась моя тростинка и на колени осела. Подлетаю, она неловко пытается кафтан снять. Помогаю ей.

- Ярушка, душа моя, ты как? Ранена?

- В плечо… зацепил-таки.

- Дай гляну, - поворачивается она ко мне спиной, вижу рубаху на плече и руке разорванную, и рану глубокую. От нее уже ткань на спине потемнела. А у меня перед глазами красные пятна от ярости. И страха. Что мог не пойти ей навстречу, а утром бы уже хладный труп на княжий двор принесли.

Ярослава неуклюже отрывает кусок ткани. Перехватываю и самолично туго перематываю, так что птичка моя шипит от боли.

- Тихо-тихо. Потерпи, моя хорошая…

- Нужно… кинжал мой забрать надо. - надсадно шепчет. - И вон тот – он у них главный был, приказы отдавал. Обыскать нужно.

- Сиди, я сам, - вытаскиваю из горла главного загнанный по рукоятку Ярин кинжал, срезаю у убиенного кошель – потом посмотрю, что он там прятал. Вытираю лезвие и возвращаю нож хозяйке. Она помещает его за голенище и опираясь на мою руку, пошатываясь, встает.

- Ты как? Идти можешь?

- Наверное, - пошатывается воительница, убирая меч в ножны.

- Давай лучше так, - подхватываю ее на руки, стараясь не задеть раненое плечо, - быстрее оно будет, - смотрю в напряженные глаза, пытаясь убедить в чистоте намерений. И, кажется, получается: она тихонько выдыхает и прислоняет голову к моему плечу.

- Как же приятно в эту шею уткнуться, - бормочет. А меня смех счастливый пробирает. Что приятен ей, не противен вовсе.

- Не отпущу тебя, слышишь? Больше никогда не отпущу.

- Не отпускай, - соглашается моя ершистая. И нежно трется носиком о шею.

У меня от сего словно крылья за спиной выросли. Не помню даже, как шел и что бормотал ей, торопясь выплеснуть все, чем душа измаялась.

Пинком открываю калитку, что в мой дом ведет. К себе несу, ни с кем делить ее больше не буду. Хватит, добегалась!

Останавливаюсь только на мгновение, чтобы Хелигу указаний раздать:

- Горячей воды и перевязку мне в горницу. Еще старшего дружинника сюда. Да с четырьмя воинами. Быстро!

Черед две ступеньки скачу с израненной ношей. Притихла, молчит, но знаю, что больно ей, оттого и тороплюсь. Боль ее ощущается острее собственной. Заношу Яру в свою опочивальню. Кладу мою хрупкую на кровать и начинаю все свечи, что есть в комнате зажигать, чтоб светлее было. Лучше бы и не делал этого. У нее и рубаха, и штаны в крови все. Рубаху рву на ней, повязку разматываю... Ох, ты ж боги пресветлые! Как глубоко ее удар достал. Подлый, со спины. Волосы на затылке встают от злости. Это один только ее серьезно достал. А ежели бы все шестеро? Даже думать про то не хочу.

Хелиг с бадьей и полотенцами возвращается. Смотрит на постель мою расширенными глазами. После того случая, когда меня Яра спасла, он же едва не молится на нее, все уши прожужжал, дурень старый. Как будто мало мне моих мыслей, что злыми пчелами кружат в голове. И все до единой про нее.

Выставляю слугу вон, сам лечить буду, никому не доверю. Потом проверенную стражу у дома выставлю, а ну как еще кто посмеет на ее жизнь позариться? И самолично пойду выяснять: кто напасть посмел.

Хорошо, что любая моя в забытьи. Могу раны промыть и боли не причинить. А глаза мои, жадные, так и тянутся к странной тряпице, что у ней на грудь надета. Светлая, как молоко топленое, даже и не разобрать сразу, что одежа надета. На спине поуже, спереди расширяется. Ни пуговиц, ни шнуровки – как оно так ладно на высокой груди сидит, аппетитно полушария обхватывая? Заталкиваю ненасытную жажду поглубже, не до нее сейчас.

Промываю рану на плече как надобно и снова туго руку перематываю, потом кровь отовсюду стираю, где мелкие порезы были: не всегда она увернуться могла. Шестеро – да на одну? Несмотря на все умения, как выстояла зазноба, пока я не подоспел?

Раздумываю, но потом все же решаюсь ее странные порты без веревок стянуть. Они в крови все, зачем ей в заскорузлом спать? Снимаю с нее высокие сапоги (она только такие любит), а про себя смеюсь, что словно жена новобрачная в первую ночь разуваю. Только плетки и золотых монет в сапогах мне не хватает. Никому бы такого не делал – а для нее и не на такое согласен.

Скидываю покрывало, окровавленное на пол, да укладываю Яру на простыни. Сверху меховых одеял набрасываю. Чтоб тепло моей птичке было.

Присаживаюсь рядом. Глажу ее по лицу осторожно. Даже не верится, что моя ершистая такой тихой может быть. Словно в ответ на ласку, она глаза свои колдовские открыла.

- Где я? – шепчет еле слышно.

- Дома, - улыбаюсь я, - теперь тебя никто не обидит. Я отлучусь ненадолго. Только разберусь с теми, кто посмел на тебя руку поднять.

- Хорошо, - выдыхает она, - Спасибо, Гор. Спас. Устала…

- Спи, моя маленькая. Спи. Никто тебя более не тронет.

Как есть, в окровавленной рубахе, выхожу к старшому и дружинникам. Горыныч, друг мой и наставник, ему только и могу Яру доверить. Тому много слов не надобно. Смотрит на рубаху, потом на меня.

- Кто?

- Яра-воительница. Шестеро. Через две улицы.

- Яра? – Горыныч первый крепко зауважал ее после той поездки к валорам. Ведь столько людей наших из полона спасла, собой рискуя. Вся дружина после такого за нее готова была костьми лечь. А Горыныч – первый. Старый сотник невольно сжимает пудовые кулаки. - Жива? Одна была али кто из волчат ее?

- Жива. Но ранена. Тела найти. Вези сюда, здесь и досмотрим. Двоих людей под дверьми горницы поставь, пущай охраняют. И двоих под окна. Не первое это покушение на Яру, могут от отчаяния всей кучей полезть.

- Не первое? – хмурится Горыныч.

- Враг у нее есть, лютый. И подозреваю, что он в княжьем тереме обосновался.

- Дела… Да ты, воевода, разберешься. Пошел я. Сейчас мы этих душегубов сюды притащим.

Осмотр пятерых убитых не дал ничего. Окромя того, что готовились они, эвон – в кольчугах все, да при хорошем оружии. Но едва на шестого глянул – обмер. Это же Громобой! Тот олух, которого я из дружины попер после того, как Яра его башкой в грязь макнула. Да перед этим морду ему изрядно начистил, когда прознал за что она его. Ребенка беззащитного едва не покалечил – хуже зверя лютого. Только почему Громобой ей, а не мне, решил отомстить за унижение? И княжьего гнева не побоялся? На гостью самого Велеслава посмел руку поднять. Эх, собаке - собачья смерть.

Вспоминаю, что забрал, да не глянул, кошель его поясный. Достаю из кармана, что-то в тряпицу свернутое. Разворачиваю, а там… Сначала от изумления, потом от гнева у меня едва глаза не лопаются.

- Горыныч, - рычу, - ты друже, тоже здесь, у дверей постой. Никому более ее жизнь не доверю.

- А тебе-то пошто ее жизнь?

- Жена она моя, будущая. Да токмо пока не знает об этом.