Четверо за спиной

Глава 15.

Мы с отрядом и обозами выехали на следующее утро. Я настояла, чтобы к дружине присоединился полный состав моих птенцов. Хотя и боязно за них было, что пострадать могут, если новая засада. Но мужчины должны взрослеть и их нужно вовремя отпускать от своей юбки. Даже если я их не ношу. Помимо моих ребят, с нами ехало двадцать воинов основной дружины.

К моему огорчению, Драгомир с нами не поехал.

- Их шаманы нас не любят. Разозлятся только. Козни начнут строить.

Главными переговорщиками князь отправил боярина Гордея Чудинова и сотника Горыныча, который исполнял обязанности воеводы в отсутствие Беригора. Они молчаливо поделили сферы влияния и не лезли в дела друг друга. Боярин был не в восторге, хотя сам вызвался на эту миссию. Как стало понятно – исключительно ради того, чтобы тщеславно утереть кому-то нос. А теперь, в дороге, перспективы перестали быть столь радужными. Потому приунывший боярин угрюмо ехал в обозе с драгоценностями и мехами, стараясь ни с кем не общаться. Особое раздражение у спесивого бородача вызывала я, успевшая немногим ранее с ним сцепиться, хотя и Горыныч не вызывал энтузиазма. Мы оба были для боярина выскочками, о чем он, кривя губы, не преминул сообщить нам в первый день в весьма высокомерной форме. После чего потребовал не путаться у него под ногами. Это была его стратегическая ошибка. Потому что, не сговариваясь, мы с сотником скрутили боярину руки за спиной, наклонили рожей над лошадиной кучей и пообещали повыдергать эти самые ноги, если не прекратит свои выходки. Мы ему не холопы, подчиняемся только князю. Спеси в боярине тут же поубавилось, а вот с Горынычем мы после такого сдружились накрепко.

Простой вояка не строил из себя, в отличие от спесивого боярина. Горыныч охотно рассказывал о кочевниках, к которым мы ехали, их военные возможности и традиции. И битвы, через которые он прошел. Я жадно ловила каждое слово – мало ли как пойдут переговоры, информация лишней не бывает. В голове выкристаллизовывался план, который я набросала на скорую руку. Переговоры обещали быть сложными, но на кону стояли человеческие жизни. А значит – придется рисковать.

Добрыня на правах помощника ехал рядом со мной, периодически придерживая коня, чтобы контролировать поведение волчат и ситуацию вокруг. Он крайне серьезно относился к своим обязанностям и старался не ударить в грязь лицом, особенно перед сотником. Чтобы тот не выговаривал мне потом за нерадивость подопечных.

Мы торопились, подстегивая лошадей и возы. Неизвестно как там пленники, их лечением никто заниматься не будет, нужно было успеть.

На второй день, ближе к вечеру, заметили на горизонте огоньки костров. Лагерь противника был неподалеку, на широкой поляне. Пока разбивали шатры и разгружались, часть дружинников отправили на разведку, часть заняла оборону. Горыныча с помощником вызвался ехать парламентером с просьбой о встрече. Вскоре они вернулись: нам милостиво разрешили прибыть пред светлые очи правителя.

Я выудила из своего мешка яркую фиолетовую, расшитую золотом рубаху (знать бы, где ее раздобыл Драгомир) и удлиненный до середины бедра приталенный черный бархатный, с набивными узорами, жилет без рукавов. Здесь так не носят – тем интереснее. В уши вдела моих кокетливых павлинов, глаза подвела густо, до смоки-айс, с удлиненными стрелками, гуще нанесла блеск на губы. Из рассказов об этом племени я поняла, что мужчины похожи на наших восточных в том, что падки на все яркое и необычное. А значит, любым способом надо было привлечь к себе внимание, хотя и была опасность, что внимание окажется чрезмерным. Но придется рисковать.

Со мной рядом был мой незаменимый Добрыня. Увидев меня, он изумленно округлил глаза, но потом, тряхнув кудрями, восхищенно улыбнулся. Хотя тревога, плескавшаяся в очах, никуда не делась. Мальчишка придержал за узду моего Серко, когда я запрыгивала в седло.

- Командир, ежели начнется плохое – ты беги, я прикрою.

- Что за разговоры? – нахмурилась я.

- Всякое может быть. Валоры – народ дикий, опасный. Моя жизнь ничего не стоит, а тебе, командир, жить надо. И много еще сделать надо. Не прощу себе, ежели с тобой что худое случится. Так что, не сомневайся, о себе думай и беги.

- Добрыня, у нас есть цель. - разозлилась я. - И мы ее выполним, понял? Любой ценой. С остальным – просто разберемся. Бери мой подарок и поехали.

С груженым обозом мы заехали во вражеский лагерь. По прикидкам и количеству костров у них было не больше 100-150 воинов. А значит это не основное войско: или арьергард, или прощупывание обороны. И руководит им не сам верховный правитель, а кто-то из родни или из доверенных военачальников.

Сопровождавшие нас воины были смуглыми, черноволосыми. Но узкого разреза глаз и высоких скул я не встретила. Наоборот, крупноносые, с мясистыми лицами, с темными похотливыми глазами. При этом низкорослые, коренастые, явно ниже моих мальчишек и даже старших дружинников. На нас недобро косились, кто-то даже улюлюкал или выкрикивал что-то оскорбительное. Но замолкали, стоило мне только перевести на них взгляд. Силу они чувствовали инстинктивно, как животные. Хотя неясная угроза витала над нашим отрядом, сгущая воздух. Все понимали: одно слово повелителя – и всех сотрут в порошок. Для забавы почтеннейшей публики.

Через весь лагерь нас провели к гигантскому шатру из белого войлока. У входа заставили снять оружие, мы оставили его на обозе под своей охраной. Мужчин даже обыскали, а когда с похабной ухмылкой попытались подойти с этим ко мне, достаточно было тихого, сквозь зубы:

- Только попробуй.

Понял ли воин слова или достаточно было интонации, но отошел.

Внутри на устланном коврами полу, был установлен резной трон, по-видимому, походный, ибо из дерева. На котором вальяжно восседал одетый в шелковые, богато расшитые золотом одежды, темноволосый и темноглазый мужчина. Молодой, лет двадцати пяти, более светлокожий, чем его соплеменники. Пожалуй, даже красив восточной, чувственной красотой: темные как вишни большие глаза с длинными темными ресницами, красиво очерченный порочный рот и неожиданно твердый подбородок. Его разодетые в пух и прах советники сидели на подушках на две ступени ниже трона.

Как положено по этикету - кланяемся. Первым выступает боярин, который неожиданно срывающимся голосом приветствует «каганчи» - это сын правителя, передает приветствия от князя Велеслава, вспоминает о замирении и вот досадное недоразумение - случившаяся сеча, которая… Да что ж ты так откровенно свою слабость демонстрируешь? Где твоя спесь? Где твердость?

- Воины из вашей крепости ограбили и избили нашего купца. Мы воздали им за содеянное, - негромко произносит правитель.

После этого Горыныч тушуется еще больше. Запинается и рассыпается в унизительных извинениях. Но каганчи это совсем не интересно.

Мужчина, откинувшись на троне, с ленцой посматривает на нас по очереди, хотя глаза то и дело возвращаются ко мне. Знаю, что в нашей толпе – я самый колоритный персонаж, на то и расчет. Смотрю спокойно, но усмешку в глазах он не мог не прочитать. И он считывает. Значит - умен. Но волей-неволей мое поведение его должно задевать, по рассказам дружинников женщины для валоров – это уровень скотины: попользовался и прогнал пинком. А тут я – высокий наглющий персонаж. И платьев не носит, и смотрит прямо. Ничего, главное – заинтересовать, дальше выгребу как-нибудь.

В шатер заносят сундук с приветственными дарами, что несколько оживляет обстановку. Каганчи благосклонно кивает, в знак того, что принимает подношение. Но я замечаю, что он все больше и больше теряет интерес к блеянью боярина, со скукой смотрит по сторонам, на потолок. Еще немного и нас попросят на выход. А в мои планы это совершенно не входит. Мне нужны мои люди и злобный Лохматун, черт бы его побрал. Потому демонстративно громко и со вкусом зеваю.

Наступает оглушительная тишина, кажется слышно, как как капли пота стекают по посеревшему лицу нашего горе-переговорщика. Все взгляды присутствующих скрещиваются на мне. Краем глаза вижу, как с испугом замер боярин Гордей, нервно вцепившись толстыми пальцами в бороду. У старого сотника сжались кулаки: чувствует вояка, что запахло угрозой. Смертельной. Все чувствуют.

- Тебе тоже скучно, каган? – нарочито громко спрашиваю я.

По шатру побежал нервный шепоток.

- Почему ты назвала меня так, женщина? Я еще не каган.

- Но станешь им, разве нет? Так что насчет скуки? Не хочешь чего-то более интересного, чем пустой разговор?

Он выпрямляется на троне и с чуть большим интересом смотрит на меня.

- И что ты можешь предложить? Думаешь у меня нет походных женщин?

- А кто сказал, что я предлагаю свое тело? Как насчет игры?

- Игры? – непонимающе хмурится он.

- Игры, которая требует удачливости и острого ума. Тебе должно понравиться.

- Подойди.

Я забираю у Добрыни чехол и выступаю вперед. Подхожу и останавливаюсь. Стою. Он смотрит на меня с недоумением.

- Игра требует нахождения на равных.

Не раздумывая, нога в сафьяновом красном сапоге с загнутым носом машет сидящим внизу советникам и их сдувает с подушек.

- Садись, - машет он мне рукой и присаживается на подушки сам.

Я кладу между нами чехол, но не спешу его открывать. Пусть помучается любопытством. Предвкушение порой бывает острее удовольствия. Протягиваю руку:

- Игрокам следует знать имена друг друга. Ярослава.

Охают со все сторон, и наши, и не чужие. Рискую и наглею одновременно. Смотрю прямо на каганчи. Или казнит, или посмеется. Темные брови правителя хмурятся. Но мне отчего-то не страшно. Внутри бурлит какая-то разухабистая веселость. На миру и смерть красна? С насмешливой наглостью смотрю в темные омуты. Ну же? Что ты решишь, правитель? Смерть — это скучно, согласись?

Долгие, невыносимо долгие секунды. Он не торопится. А я не уговариваю, не прошу. Жду. Но потом в непроницаемых глазах появляются искорки смешинок. Подумав, он с усмешкой пожимает мою ладонь. Крепко, по-мужски.

- Джанибек.

Киваю и наконец-то достаю из чехла… нарды. С усмешкой сфинкса он выслушивает правила, ощупывает кости увитыми перстнями пальцами.

- И на что мы будем играть, Ярослава? – голос тягучий, говорит медленно, с растяжкой.

- На желание, разумеется.

- Не боишься?

- Если бы боялась – не приехала.

- Хм… и что же ты хочешь?

- Пленников.

- Зачем они тебе? Они ранены, один так плох, что скоро сдохнет.

- У меня принцип: «своих не бросаем». Я приехала за ними.

- Среди них есть твой муж или родные?

- Нет. Но они - свои.

- Хм, хорошо. Значит играем на желание. Начинай, - он с довольным видом потирает безбородый подбородок, лаская меня взглядом.

- Ты не сказал своего желания, Джанибек.

- А я еще не решил. Будет зависеть от игры. Узнаешь, когда я выиграю.

- Играем пять партий, - ставлю я свое условие.

После чего в шатре устанавливается звенящая тишина, разрушаемая только шумом бросаемых кубиков и шорохом передвигаемых фишек. Первую партию я позволяю ему выиграть, чтобы пробудить азарт, после чего беру две подряд. Да, ему не обязательно знать, что выбрасывать нужные комбинации я при необходимости умею. В детстве, в нашем многонациональном квартале могли многому научить, было бы желание. Да, жульничаю, но на кону жизни людей, которые для него значат меньше, чем пыль под ногами. Он с трудом выигрывает четвертую. Вижу, что его раздражает эта ничья, ноздри начинают гневно раздуваться. Он хочет победы. Проигрывать вообще не любит, а тут еще и проигрыш женщине! Позор! Лишь бы не сорвался в неконтролируемую злость.

Надо все сделать быстро. Выстраиваем фишки для пятой партии. Я беру кости в руки, вижу, как нервно он стучит пальцами по краю доски, так что блики от перстней играют по стенам и лицам столпившихся на почтительном расстоянии людей. Правитель сердится, от былого благодушия не осталось и следа. Неожиданно для него и для окружающих, накрываю его руку своей. Он смотрит на меня с долей раздражения и недоумения.

- Давай остановимся, каган.

- Почему?! – сверкает он глазами.

- Потому что побежденный будет зол и расстроен. А я не хочу, чтобы наше знакомство запомнилось тяжелым сердцем. Прояви великодушие - отдай мне пленников, каган. А пятую партию мы доиграем, когда ты приедешь в гости.

- Я? Куда?

- В Миргород. В качестве дорогого, почетного гостя, подарившего жизнь пленникам. Перемирие с князем будет хорошо скрепить мирным договором. И начать, например, совместно торговать. Я слышала на караванных путях лютуют разбойники, они забирают твои и наши деньги – это неправильно. Организуем патрули, которые не дадут людям заскучать и заодно пополнят казну. А возможно, вы с князем обсудите совместный военный поход. У вас наверняка есть общие враги, которые радуются раздору между соседями. Что скажешь?

Напряженная тишина вновь повисла воздухе. Джанибек сверлит меня глазами, явно просчитывая варианты. Предложение хорошее, но он ищет подвох. Щурится. Поджимает губы. Ищет и не может найти. Что-то мелькает в его глазах. Решил? Но что? Порочные губы растягиваются в опасную ухмылку, после чего он, открыто, от души смеется.

- У тебя колдовские глаза и змеиный ум, Ярослава, - после небольшой паузы произносит Джанибек, - и тебе невозможно отказать. Забирай своих пленных. А над предложением приехать – подумаю. Но раз я не получил своего выигрыша… - он делает паузу, и я спиной чувствую, как напрягаются мои мужики. Ох, лишь бы никто глупостей не наделал! – то оставь мне что-нибудь на память. Помимо игры.

Мы обмениваемся с правителем долгими понимающими взглядами, глазами сказав гораздо больше, чем словами. Он пообещал приехать, а я сказала, что буду ждать.

После чего улыбаюсь и снимаю с ушей своих павлинов. Кладу серьги на доску, где нетронутыми остались выстроившиеся в шеренгу фишки. Мне ни капли не жаль – это всего лишь побрякушка, за которую я выкупила жизни людей. Он кивает, продолжает на меня смотреть легкой улыбкой.

- Пожалуй… я тоже тебе кое-что подарю, - не глядя щелкает пальцами и отдает указание на ухо подползшему на коленях слуге. Тот услужливо кивает и через некоторое время возвращается с чем-то, лежащим на бархатной подушке. Джанибек берет в руки широкие металлические парные браслеты, больше похожие на наручи, богато украшенные черненным серебром и самоцветами, и с многообещающей улыбкой застегивает на моих руках. Работа тонкая, изящная, россыпь крупных камней создает радугу огоньков вокруг запястий. Очень надеюсь, что это просто подарок и не грозит мне никакими обязательствами и поползновениями. Хорошо бы это узнать прямо сейчас, но не решаюсь скосить глаза на своих попутчиков, чтобы не испортить торжественность дипломатического момента.

Молодой каган встает с подушек и подает руку мне, помогая подняться.

- Я благодарен, что приехала, Ярослава. Наслышан о тебе. Сегодня ты украсила мой день и мой дом.

- Ты сильный игрок и мудрый правитель, Джанибек. Я рада что, мы познакомились.

- Вижу, твое нетерпение, и только поэтому отпускаю тебя. Думаю, мы еще увидимся.

- Я сохраню твои слова в моем сердце.

- Ступай, Миргородская волчица, - он сжимает мои руки и не сразу отпускает, словно раздумывает. Но потом разжимает пальцы и царственно машет в сторону выхода.

С поклонами, мы выходим из шатра. Стоим у нашей повозки, разбирая сложенное перед входом оружие. Боярин растеряно пыхтит, не зная хвалить меня или наброситься с возмущением, что какая-то баба в его дипломатию влезла. Терпения не хватило, смолчать он все же не смог.

- Ты что учудила, дурная баба! А если бы за наглость твою каганчи нас всех порешил прям там же? – шипит он.

- Если бы не я – тебя бы выгнали вон. Устал он слушать твой бубнеж унылый.

- Да как ты смеешь? Я тебя в остроге сгною! – взвивается возмущенный бородач.

Терпения и у меня много не бывает, к тому же устала я морально, а потому аккуратный, но тяжелый кулак прилетает в рыхлую боярскую щеку. Пухлые ножки Гордея не могут удержать его солидные формы, он путается в шелковой шубе и оседает на пятую точку. Рядом фыркают и ухмыляются в бороды наши воины. Стоящие поодаль валоры, не скрываясь, издевательски ржут и цокают языками.

Наклоняюсь, хватая его за воротник, и цежу толстяку прямо в глаза.

- Когда князем станешь, тогда и сгноишь. Да только я за Велеслава тебе сначала глотку перегрызу, понял?

- Отпусти меня, бешенная! – взвизгивает фальцетом перепуганный боярин.

Брезгливо отпускаю ткань и отхожу, чтобы не пнуть этого борова ногой. В отличие от тщеславного Гордея, вояка Горыныч, ухмыляясь в бороду, дружески хлопает меня лапищей по плечу.

- Ай-да Ярослава, ай-да молодца! Хоть и баба.

Так себе комплимент, но от души – а потому приятно.

Не успеваю ответить, как вижу, что из дальнего конца лагеря ведут под конвоем наших пленников, оборванных, грязных, побитых. Двое из них тащат на себе крупное тело Беригора, с волочащимися по земле ногами. Киваю своим ребятам, те сразу бросаются на помощь и подхватывают воеводу. Его безжизненное тело бережно укладывают в повозку, на нем действительно живого места нет. Я проверяю пульс на шее – нитевидный, и высокая температура.

- Ты? – неожиданно открывает он глаза, когда я нависаю над ним.

- Я.

- Красивая… Как всегда, - хрипит он и снова проваливается в небытие. Значит надо поторопиться, не для того я ужом вилась перед Джанибеком, чтобы этот бесячий воевода помер в дороге. Мы чинно выезжаем из чужого лагеря и гоним лошадей во весь опор. В голове бьется только одна мысль: «Успеть».