Зря я опасалась: скандала из-за выходки Чаяны не случилось. То ли княгиня придавила его в зародыше, то ли слуги побоялись о таком Велеславу донести, но факт оставался фактом – гроза прошла мимо.
При этом, княжий терем гудел как растревоженный улей: все готовились к пиру, «который с бабами».
После недолгих споров мы вместе со Смешкой выбрали наряд для мероприятия: темно-багряную тонкую рубаху, к которой она подобрала черный широкий пояс с металлическими бляшками. К ним прекрасно подошли темные замшевые брюки и красные сафьяновые расшитые сапожки. Сверху – белый, вышитый красными узорами и бусинами кафтан немного выше колена. Я научила Смешку укладывать волосы, и теперь она лихо плела самые затейливые косы, не раскрывая секретов, и вызывая жгучую зависть у всего женского персонала княжьей усадьбы.
На этот раз мне захотелось сияния и потому я нанесла на подведенные стрелками веки переливающиеся с глиттером тени при нюдовых, чуть тронутых розовым губах. С прической и макияжем все было хорошо, а вот с украшениями возникла заминка - ничего путного у меня больше не было. Только широкие, усыпанные камнями наручи Джанибека. Роскошные, но, увы, одинокие. Ничего к их ансамблю не нашлось. Ну да и ладно, небольшой я сторонник побрякушек. Буду минимализмом брать.
Смешка уже в горнице помогала застегнуть непослушную защелку наруча, грустно вздыхая. Хотелось ей меня в украшениях с ног до головы видеть, а тут – «скромное обаяние буржуазии».
Внезапно в дверь торопливо стукнули. А вот и посыльный. Смешка пошла открывать, я поднялась с лавки, а в комнату влетел слегка взъерошенный волхв:
- Уф, успел! Не ушла еще. Привет, Яра.
- Привет! Ты чего такой лохматый? Сядь, причешу. Смешик, неси расческу.
- Держи. Тебе, - выкладывает он на стол передо мной деревянный ларчик. Открываю, а там… Тупо таращусь, не в силах глаз отвести. Серьги! Серебряная основа изогнутой формы, похожая на высокий кокошник, усыпанная мерцающими прозрачными камнями, которые сбегают вниз. И там под маленькой жемчужиной колпачок, скрывающий крепления восьми длинных ниток жемчуга. Начинаются от совсем крохотных и заканчиваются семью вполне себе крупными. Невольно ахаю.
- Это за что такое великолепие?
- Скажи лучше - нравится или нет?
- Да как же может не нравиться красота такая?
- А раз нравится – надевай. На пиру все будут ряженные в пух и прах.
- Так я – не все, - снимаю кожаный шнурок с его почти белых волос и аккуратно приглаживаю расческой выбившиеся пряди. Удивительно гладкие у него волосы. Надо бы расспросить, что он такого с ними делает.
- Ты не все. Но хуже не будешь. Тебя же этот… Джанибек в общем, без серег любимых оставил. Я решил компенсировать.
- А почему – ты?
- А почему - не я? Захотел и сделал. Закончила? Давай надеть помогу. Здесь не английская застежка – так что…, - он достает серьги из ларчика и осторожно вдевает мне в уши, расправляет прохладные жемчужные нити.
Расторопная Смешка прибегает с зеркальцем. С удивлением рассматриваю себя со всех сторон. Серьги тяжело оттягивают уши, но жемчужные нитки так красиво играют друг с другом, словно колышутся ветром – невозможно оторваться. Невольно ласкаю их пальцами.
- Спасибо, Драг. Очень красивые. Жаль, что у меня для тебя ничего нет.
- Яра, я просто рад тому, что ты рядом. Для меня это много значит, - теплые серые глаза смотрят нежно, с улыбкой. Но он будто силится сказать что-то еще и не решается. Стоит близко, я даже чувствую исходящее от него тепло.
- Спасибо, что ты есть. Не знаю, что бы со мной было, если бы не ты.
- Ярушка, - осторожно берет он меня за плечи. Глаза смотрят внимательно и даже требовательно, - сейчас может и не подходящее время, но скажу: я хочу стать больше, чем другом.
- Ого! Неожиданно.
- Только не говори, что не замечала моего интереса.
- Это… - я невольно касаюсь пальцами серег.
- Нет, - резко обрубает он меня, — это просто подарок. Чтобы тебя порадовать. А над моими словами подумай. Поговорим после пира?
Я растерянно смотрю на него. Слова куда-то резко вылетели из головы. Я действительно с первого дня воспринимала Драгомира только как друга. Хотя он хорош собой, пусть и далек от классических канонов красоты. Острые скулы, узкие губы – сильное, волевое лицо и пронзительные серые глаза. Там, в прошлой жизни, я бы точно не прошла мимо. И он понимает меня как никто. Он – свой, понимает мое мышление, мои привычки, знает «ту» мою жизнь. С ним у меня общего намного больше, чем у некоторых пар, начинающих совместную жизнь.
Но он – не медведь. Не грубый и заносчивый воевода. А с другой стороны – может моя глупая физиология оттолкнет меня от человека, с которым мне может быть хорошо и спокойно? Может я смотрю не туда? Ведь я даже не знаю, нужно ли Беригору что-то кроме постели. У нас с воеводой нет ничего общего, кроме непрекращающихся боевых действий. Искры летят, а взаимопонимания нет. Разве на таком фундаменте построить что-то? Понимаю, что запуталась. Видимо эта борьба отразилась на моем лице, потому что Драгомир ласково улыбается и легонько целует меня в щеку.
- Пойдем. Иначе сейчас Велеслав примчится. А для него у меня подарка не припасено.
В большой трапезной царило великолепие и размах. Мы с княгиней долго решали кого и как рассадить, если жены приглашенных не ладят. Я подсказала идею с именными карточками перед каждой тарелкой. С ними мы не один день играли и так, и эдак, для недопущения бабских разборок и мужских обид за столом. Сейчас чинно рассевшиеся гости со женами и сродственницами придирчиво разглядывали друг друга. В глазах рябило от обилия колец, очельев[1] и дорогих, расшитых каменьями тканей. Мужчины за столами также приосанились, ревниво поглядывали – не хуже ли их пассия остальных, довольно ли на ней смарагдов, сапфиров и жемчугов.
На карточках нововведения для пира не кончились: на каждой тарелке лежало по расшитому рушнику, который расторопные слуги раскладывали на коленях гостям-мужчинам. Дамы это делали сами, сразу оценив заботу о дорогих платьях. Ну не об скатерти же руки вытирать? Окультуриваемся, товарищи.
Когда вошли мы с Драгомиром, зал разразился приветственным ревом. Он в темной одежде, я в белом кафтане. При этом он беловолосый, я – темная, не сговариваясь мы были противоположностями, играющими на контрасте. Вышло, откровенно говоря, эффектно. Я смотрела по сторонам – в этот раз мне многие улыбались, дружинники так вообще кивали и скалились во все тридцать два (или у кого сколько осталось). За спасение своих товарищей меня окончательно и бесповоротно признали своей. А это дорогого стоило.
Нас с Драгомиром приветствовали шумно и радостно, но не мы должны были стать главными звездами мероприятия. Я уговорила княгиню явиться с дочерьми и князем последними, дабы гости оценили их роскошную одежду и украшения. Мы с Драгомиром сели с краю, почти как в прошлый раз, но теперь справа от князя должна была сидеть матушка, а слева – сестры.
Едва мы уселись, в зал под приветственные крики и шум вошел Велеслав под руку с Дивляной. Княгиня была в расшитом золотом платье, усыпанном рубинами и жемчугом, и в поистине королевском венце. Сомнений в том, кто тут главная модница даже не возникало, она роскошью затмила всех. Даже своего красавца-сына, который был в синей рубахе и золотом кафтане, расшитом красными как огненные всполохи, узорами. Немного позади них лебедушками плыли дочери – Чаяна и Цветанка, в кокошниках, усыпанных камнями, косы перевиты дорогими расшитыми жемчугом лентами. Старшая в зеленом, средняя - в синем ансамбле. Роскошно и дорого, но все же скромнее матери, которая просто ослепляла.
Удивилась я, почему старшая позади средней идет, а еще более удивительным было то, что Чаяна шла рядом с воеводой, встав с ним вроде как в пару. Высокомерно смотрела в зал, одновременно посылая смущенные улыбки Беригору. И чья же это идея, интересно? Или экспромт? Ох, оттаскаю я за косу эту малолетку в темном углу. И скажу, что так и было. «Мое» трогать нельзя.
Но глядя на статную могучую фигуру воеводы, мое глупое сердце все равно забилось быстрее. В белой рубахе и лазоревом кафтане, который так подходил его ярким глазам, опушенным темными короткими ресницами. Лицо еще осунувшееся, густые брови нахмурены, а взгляд все такой же бритвенный, полоснул по мне и отвернулся.
Стал в пару с этой бледной немочью, а сам еще и злишься, значит? Ну-ну, подожди. Можешь зыркать, как угодно, но вижу, что прическу носит – как я ему волосы закрепила на макушке. А виски и затылок коротко выстрижены, словно по моему совету. И, черт возьми, резинка моя до сих пор у него в волосах. Отчего же не вернул, раз так зол? – ухмыляюсь ему в лицо, когда он на меня глаза поднял. По тому, как заходили желваки на высоких скулах – поняла, что совсем не так спокоен воевода. То ли еще будет!
Пир поначалу был настороженным, гости переглядывались, почти не прикасаясь к еде. Но потом как-то незаметно расслабились, разодетые красавицы начали общаться промеж собой, мужчины после первой чарки тоже маленько выдохнули.
Князь Велеслав красивую речь сказал, про чудесное спасение пленных, да с помощью находчивости Яры-воительницы (а ведь просила меня не упоминать). Зал наполнился воодушевленным ревом: все до единого дружинники из первых уст знали, что произошло. Фраза про «своих» для них пустым звуком не была.
Идет пир своим чередом, здравицы подымаются. А я смотрю – ни одна из тех барышень, кто обещался песни спеть – не выходит. Или робеют, или мужья запретили. Так, надо народ растормошить, чай не жрать пришли.
Встаю и обращаюсь в зал:
- Красавицы-лебедушки, пришли на пир такие распрекрасные, что глаз не оторвать. Да только что-то сидите притихшие. А тут на пиру и спеть можно, ежели песня добрая и голос звонкий. Может я начну, как и в прошлый раз? А после меня, кто побойчее выходите также. Хорошо?
Зал приветственно гудит, а я выхожу в центр, поворачиваюсь к княжьему столу и киваю музыкантам. На этот раз они куда как охотнее репетировали мой репертуар, видать знатно их одарили за прошлое выступление.
Нахожу зелено-синие глаза князя и начинаю петь, будто для него. Душевно, чувственно, проникновенно:
Счастье вдруг, в тишине, постучалось в двери
Неужель ты ко мне, верю и не верю!
Все ждали очередной боевой и задорной песни. А тут – душевно-нежное, трогательное. Зал напряженно замирает. А Велеслав изумленно поднимает брови. Прости, друг, но тогда сюрприза бы не получилось. И это не все.
Я решаю хулиганить дальше и перевожу глаза на Беригора. Который мгновенно впивается в меня своими холодными глазищами. И голод мне в его глазах мерещится. Лютый. Продолжаю петь уже воеводе:
Падал снег, плыл рассвет, осень моросилаСтолько лет, столько лет, где тебя носило?!– не пою, требую ответа!
И он реагирует, не может удержаться. У мужчины невольно расширяются глаза и даже губы приоткрываются, словно он ответить хочет. Мгновенно исчезает холодное выражение, он с напряженно, с жадностью смотрит мне в глаза. Неосознанно подается вперед, словно готов рвануть через стол. Кажется ему что-то шепчет сидящая рядом Чаяна, но он и ухом не ведет, всем существом устремляясь ко мне. На мой призыв.
Во всю мощь голос взлетает под сводами горницы, песня позволяет не сдерживаться. Будучи весьма мстительной особой, я разрываю зрительный контакт и перевожу глаза на Драгомира. Но он неожиданно встает, и подхватывает куплет, вступая дуэтом. Ого! Не только от меня сегодня сюрпризы. Но отступать не куда. Зал ахает.
Вдруг, как в сказке скрипнула дверьВсё мне ясно стало теперьСтолько лет я спорил с судьбойРади этой встречи с тобой!Мёрз я где-то, плыл за моряЗнаю это было не зря.Всё на свете было не зря, не напрасно было!
У Драгомира оказывается неожиданно сильный, красивый баритон. Он подходит ко мне, берет за руку и не сводя сияющих смешинками глаз, проникновенно продолжает. Пою с ним и не могу сдержать ответной улыбки. Мы подстраиваемся друг под друга, получается удивительно слаженно и нежно. А в голове всплывают его слова про выход из френд-зоны. Ох, чувствую, как он начинает склонять весы в свою сторону. Ведь всем хорош!
И пришло, и сбылось, и не жди ответаБез тебя, как жилось мне на свете этом?!Тот, кто ждет - все снесёт, как бы жизнь не билаЛишь бы всё, это всё не напрасно было!
Мы поем эту песню с залом еще круга три. Только после этого растроганные зрители нас отпускают. Мужчины поднимают здравицы, а на глазах у многих женщин блестят слезы и горит предательский румянец на щеках. Как их проняло, однако.
Когда все же возвращаемся за княжий стол, ко мне, позвякивая украшениями, наклоняется Дивляна:
- Ох, и затейница ты, Ярослава. Одной песней всех девок переплюнула.
- Да куда мне, - машу я, - у них такие голоса, что мне и рядом не стоять.
- А так душу разбередить только у тебя получается, - сдержанно улыбается мне княгиня, - особенно мужчинам, - многозначительно добавляет она.
Я вопросительно смотрю на нее требуя пояснений, но, загадочно улыбнувшись, матушка князя отворачивается. Ладно, позже выясню, что Дивляна имела в виду.
После меня выступать, наверное, было не так страшно, красавицы вставали одна за одной, и пели дивными голосами, глядя то на княгиню, ожидая ее одобрительного кивка, то на своих спутников. А я решила поощрить девушек и добавить веселья. Снова встаю:
- Мужи знатные и уважаемые, а правду ли мне сказали, что вы славное для своих лебедушек задумали: тем красавицам, кто сегодня смело вышел да песню спел, от мужа или родственника подарок достойный будет?
На лицах мужчин отразилось смятение, женщины, подбоченившись грозно смотрели на них, ожидая ответа. Наконец сдался первый боярин:
- Не знамо кто как, а я своей лебедушке подарок сделаю!
- И я! И я! А как же! Знамо дело!
- А как тут не сделаешь? - вздохнул кто-то, кого локтем в бок пихнули.
- Ну вот и отлично! А теперь нашу? Боевую?
- Да!!! – рев десяток глоток разнесся по горнице.
Далеко не сразу я вернулась на место. Драгомира рядом тоже не было, отошел поговорить с кем-то, Дивляна повернувшись к сыну негромко переговаривалась. Я даже слышала блеянье Чаяны. Быстро она в светскую жизнь вливается, ловит момент. Что ж, наконец меня никто не теребит, можно и дух перевести. Аниматор – оказывается профессия, требующая молока за вредность. Как минимум – сгущенного. Чуток расслабляюсь, чтобы немного прийти в себя, помолчать. Но не тут-то было, ко мне подскакивает служка:
- Госпожа, не желаешь ли вина заморского? Говорят, вкуснее его нет. Любое сердце развеселит, тоску-печаль прогонит, - и не дожидаясь ответа щедро плещет из кувшина в кубок.
- Да мне вроде как весело, - экий услужливый нашелся, да еще и с задатками рекламщика. Беру бокал в руки, чувствуя странное тепло. Из любопытства делаю глоток: вино сладкое, даже приторное, но отчего-то чувствую неприятный металлический привкус. Странно. Хранили его что ли неправильно? Тепло усиливается, начинает свербить руку. Резко ставлю бокал на стол, потому как мое найденное кольцо ощутимо нагрелось, даже печет палец. Что за странность? С удивлением смотрю на свою руку, кручу другой рукой кольцо, пытаясь остудить горячий металл. Не снимается, растерянно перевожу взгляд в зал. Словно почувствовав мой взгляд, от беседы отрывается Драгомир, смотрит на меня внимательно, потом хмурится и широкими шагами возвращается ко мне.
- Яра...?
А у меня вдруг в глазах двоится. И ладно бы только это – начинает нестерпимо печь внутренности.
- Мне что-то… нехорошо. Вино…
Драгомир берет мой кубок, нюхает и ноздри гневно раздуваются. Но голос тих и ласков.
- Пойдем, моя хорошая. Я тебя на воздух выведу, - он осторожно помогает мне встать. Я стараюсь идти, но у меня отчего-то подгибаются колени. И уши словно ватой заложило. Волхв подхватывает меня на руки и выносит в неприметную дверцу за княжьим столом. Как только за нами захлопывается дверь, он опускает меня вниз и бесцеремонно засовывает два пальца мне в глотку. Я пытаюсь вырваться, но сил нет совсем.
- Давай, моя звездочка, вот так, - приговаривает он, когда меня выворачивает наизнанку. Я обессиленно висну на его руках. Вижу, что заходят чьи-то ноги в сапогах.
- Что здесь... – едва слышу голос князя.
- Отравили.
- Что? Когда? – рычит Велеслав.
- Только что. Вино отравлено.
- Гор, немедля выясни что и как. Любым способом. Ярушка, да как мы тебя не уберегли-то? - князь берет мое лицо в ладони, но голова болтается, как у тряпичной куклы и глаза закатываются. Чувствую, что меня поднимают на руки.
- Куда ты ее?
- В мои покои. Надежнее их нет.
- Но…
- Сейчас не до стыдливости, Драг. Ее спасать надо, а враг рядом ходит. У меня самое безопасное место в тереме.
[1]Очелье— это повязка на голову. Также этим словом называют часть головного убора, который прикрывает лоб.