Дело смерти

ГЛАВА 6

Я, наверное, сплю.

Точно сплю.

Лежу на кровати, комната погружена в темноту. Холодный воздух проникает через открытое окно, принося с собой аромат кедра, моря и табака.

Я голая, смотрю в потолок, а сильные теплые руки крепко держат меня за бедра, тянут к краю кровати.

— Какая красивая киска, — хриплый голос шепчет между моих ног. — Слишком тугая маленькая киска для такой грязной сучки.

Я краснею, слова разжигают меня так же, как его язык, скользящий между моими бедрами. Я хочу его так сильно, что готова содрать с себя кожу.

— Скажи мне, чего хочешь, Сид, — мужчина дует на мой клитор, и я сжимаю его голову ногами. — Хочешь, чтобы я лизал твою сладкую киску, пока ты не взорвешься и не будешь умолять меня? Сделать тебя такой мокрой, что ты будешь сквиртить прямо мне в лицо? Или этого уже недостаточно, чтобы тебя удовлетворить? Нет. Ты хочешь, чтобы я засадил свой член в эту тугую дырочку, хотя мы оба знаем, что он туда не влезет.

Я стону, поднимая бедра, прохладный воздух ласкает тело, соски твердеют, но это не гасит огня под кожей.

— Хочу… — шепчу охрипшим голосом, не в силах выразить словами весь этот бурлящий в душе порыв. Хочу, чтобы он унижал меня, хочу ощущать страх, который вызывают его слова, хочу избавиться от всех своих оков. Хочу его член, его руки, его язык. — Хочу, чтобы ты сказал мне заткнуться и терпеть, как грязная шлюха.

Зловещий хмык. Он поднимает голову, я поднимаю свою.

Наши взгляды встречаются — дымчато-серые глаза, которые смотрят прямо в душу.

— Это можно устроить, — тихо произносит Кинкейд с извращенной улыбкой.

Адреналин разливается по телу при одной лишь мысли, пока всё не начинает мутнеть, и погружается в черноту.

Потом — ничего.

Ничего, кроме желания, потребности и…

Резкий звонок будильника заставляет меня резко сесть. В панике оглядываюсь, ищу источник звука и бью по будильнику, пока тот не замолкает.

Я выдыхаю дрожащим голосом: «Чёрт возьми». Прижимаю пальцы к шее — пульс бешено стучит. Не могу понять — сердце бешено колотится из-за сна или из-за оглушающего будильника.

Наверное, и то, и другое.

Это был сон, правда?

Поднимаю одеяло, почти ожидая увидеть себя голой, но, конечно, я все ещё в своих шортах с грибами. Утренний свет льется через окно — оно закрытое.

Вспоминаю: перед сном я видела Кинкейда, стоящего под окном, курящего сигарету и смотрящего на меня.

Может, это тоже был сон?

«Ты должна надеяться, что это был сон», — говорю себе, вставая с кровати. Иду к окну и смотрю на кедр за стеклом, в тусклом и сером свете. «Тебе совсем не нужен профессор, который ошивается у окна».

И всё же от этой мысли у меня между ног пульсирует, хотя, наверное, эту остаточную возбужденность стоит списать на сон.

Я качаю головой и смотрю на часы — шесть тридцать утра. После завтрака, который в восемь, у нас будет занятие. Мне больше всего сейчас нужен холодный душ.

Беру косметичку и полотенце, выглядываю в коридор. Слышу шорохи в соседних комнатах, но одна из душевых в конце свободна, и я поспешно иду занять ее, чтобы никто не успел раньше.

Душ просторный и комфортный, но я не задерживаюсь — слышу стук в дверь.

— Пять минут, — звучит резкий голос. Я сразу понимаю, что это Клэйтон.

Я вздыхаю и начинаю аккуратно смывать кондиционер, стараясь не запачкать стены. Он фиолетовый, для нейтрализации желтизны в темно-русых волосах — дорожный миниатюрный флакон, украденный в момент отчаяния в «Таргете».

Выхожу из душа и одеваюсь в пижаму, как раз к тому моменту, когда он снова стучит. В полотенце идти мимо Клэйтона — слишком высокий риск.

Открываю дверь, он смотрит на меня с жадностью.

На мои груди, конкретно. Я крепко сжимаю полотенце.

— Надеялся, что это ты, — говорит он, едва встречая взгляд.

Я хмурюсь и прохожу мимо него, обходя его стороной, вода с волос стекает по спине.

— Эй, кажется, мы сначала не нашли общий язык, — кричит он вслед.

Игнорирую его. Не хочу создавать себе проблемы — учитывая моё положение, но если он продолжит в том же духе и хоть немного попробует домогаться, я сдам его по полной.

Закрываю дверь на ключ, собираюсь. Пытаюсь забыть встречу с Клэйтоном, но мысли всё равно возвращаются к Кинкейду, ко сну. Он действительно стоял под моим окном? Помню, как собиралась выключить свет, и тут мой взгляд поймал тлеющий огонек. Сон казался таким реальным, но теперь уже кажется расплывчатым, как и все сны. Но он, курящий под окном? Это ощущается настоящим.

«И что с того?» — думаю я, доставая из шкафа маленький фен. Он не может выйти на перекур? Скорее всего, Кинкейд даже не смотрел на меня — я же не видела его глаза. Может, это был кто угодно другой.

Но чем больше об этом думаю, тем хуже становится.

Высушив волосы, задерживаюсь перед зеркалом. Фиолетовый шампунь действительно сработал — волосы стали светлее на несколько оттенков, теперь они медово-русые, и синий цвет глаз кажется насыщеннее. Провожу пальцами по щекам, сосредотачиваясь на челюсти — она всегда была широкой из-за постоянного скрежета зубами и напряжения, но, похоже, вчерашний массаж для лица сработал — лицо кажется более стройным. Наверное, это первый раз, когда я так внимательно смотрю на себя в зеркало. Чаще просто мельком бросаю взгляд, словно боюсь увидеть себя настоящую.

Но сейчас я заставляю себя смотреть. И с удивлением обнаруживаю в отражении другую себя. Более взрослую, закалённую и, надеюсь, мудрую.

Ту, кто определённо не должна желать, чтобы её новый профессор тайком наблюдал за ней ночью через окно.

За завтраком я сижу вместе с Лорен, Джастином и Мунаваром, который пока что не нарушает своего обещания носить каждое утро новую футболку с грибами — сегодня на нем майка с веселыми мультяшными грибочками и надписью: «Мы поГРИБём тебя заживо». По какой-то причине у меня совсем пропал аппетит — я еще сыта после ужина вчера, но кофе пью столько, что хватило бы утопить коня.

Утро теплое, солнце где-то прячется за туманом, который стелется у берега и скользит между деревьями, пока мы идем в учебный центр. Студенты болтают оживленнее и раскованнее, чем вчера — все уже немного познакомились. Я держусь рядом с Лорен, чувствуя на себе взгляд Клэйтона сзади, и стараюсь не обращать на него внимания.

Мы входим в здание, и Кинкейд стоит, прислонившись к столу у доски, сложив руки на груди. На нем узкие темно-серые джинсы и черная рубашка — подчеркивающая рельеф его мускулистого, но стройного торса, рукава которой засучены до локтей. Комплект всех трех собран: его предплечья — просто совершенство.

Он на мгновение встречает мой взгляд, между нами словно вспыхивает искра, прежде чем перевести взгляд на других.

— Возьмите планшет из стопки слева, — говорит он грубым голосом, вызывая у меня мурашки по спине. Мой сон так хорошо имитировал его, что я краснею.

Я хватаю планшет и иду за Лорен к тому же столику, где мы сидели вчера.

— Планшет ваш на всё время пребывания здесь, — информирует нас Кинкейд.

— Круто, — говорит Мунавар, — можно проверить почту.

— Конечно, — Кинкейд продолжает с легкой усмешкой, — Wi-Fi для вас не предусмотрен.

— Варварство, — бормочет Мунавар себе под нос.

— По окончании программы вы сможете перенести все данные на свои компьютеры дома, так что ничего не пропадет, — объясняет Кинкейд. — У нас здесь смешанная группа студентов из разных вузов, работающих над многими проектами, так что планшет должен подойти. Если нужно будет больше памяти, можем одолжить Макбук.

Он выпрямляет руки, берет учебник со стола, достает из кармашка рубашки очки в темной оправе и надевает их. Из-за этого движения виднеется татуировка под рукавами — что-то вроде черных перьев. Мое сердце пропускает удар.

— Очки и татуировки, — шепчет Лорен, толкая меня в руку, будто я пристально не смотрю на него. — И кольца на пальце не видно. — Она принижает голос еще больше. — Хотя я не одобряю отношения со своим профессором.

Я смотрю на нее, и она игриво подмигивает. Ревность в моем сердце разворачивается, как змея с острыми клыками, совершенно неожиданная. Как будто у меня есть на него хоть какие-то права только потому, что мне приснился тот сон. К тому же я уже проходила через подобное — это приносило только стыд и боль, не то, что приятно вспоминать.

Кинкейд прочищает горло, смотря вниз, листая страницы.

— Вы все здесь, в Фонде «Мадроны», потому что можете предложить что-то ценное — продвижение в нейробиологических исследованиях. Большинство из вас сосредоточены на микологии и лишайниках, но некоторые пришли с морских наук. В итоге цель одна: открыть новые свойства уже известных видов — будь то обычная вешенка или стебель морского коха, — либо обнаружить новые виды в мире, который почти не изучен. — Он поднимает взгляд на нас. — Сколько из вас подали заявки из-за наших успехов в исследованиях болезни Альцгеймера?

Большинство студентов, в том числе и я, поднимают руку.

— Так и думал, — говорит он. — Трудно не услышать о наших успехах и не захотеть присоединиться. Но все это было счастливой случайностью, как часто бывает в науке. Мы уже знали, что гифы и мицелий обладают способностью принимать решения, что мицелий демонстрирует пространственное восприятие, обучение и кратковременную память. Мы знали, что «Hericium erinaceus»¹⁶, или ежовик гребенчатый, показал перспективы в неврологических исследованиях и даже появился в добавках, которые обещают повысить умственные способности. Среди его активных веществ лишь «Эринацин А»¹⁷ имел подтвержденное фармакологическое действие на центральную нервную систему. Признайтесь, вы все пробовали эту мерзкую смесь, которую называют грибным кофе. Оно работает, но это отвратительно. Я предпочту эспрессо, спасибо.

Кинкейд слабо улыбается, и по комнате прокатывается легкий шепот и смех.

— Но, несмотря на все наши достижения, мы пока не смогли отделить интеллект самого гриба от его химических компонентов, — продолжает он. — Пока, однажды, это не свершилось. — Кинкейд делает паузу, опускает взгляд в учебник и поправляет очки. Глаза закрываются на миг, лицо хмурится, будто он погружается в размышления. Потом открывает их. — Как вы все знаете, к сожалению для ваших студенческих стипендий, микология недофинансирована. Большинство ученых отчаянно ищут прорывы, но не могут собрать достаточно средств на исследования. Когда «Мадрона» открыла «Аманита эксандеско», нужное финансирование наконец появилось. Джонстоны пошли на огромный риск, переключив капитал и интересы с экологической обсерватории на исследования микологии и другой таксономии в фармацевтике. Это окупилось с лихвой. Исследования, что ведутся в том здании, — кивает он в сторону лаборатории, — могут изменить мир. Лекарства от болезни Паркинсона, Альцгеймера, инсульта и даже нейроразвитийных расстройств, таких как СДВГ и ОКР, у нас под рукой. Благодаря полученным знаниям, изучая «Аманита эксандеско», мы теперь можем применять эти знания ко многим другим организмам. Вот тут-то вступаете вы.

— Но кто сказал, что людям с СДВГ нужно «лекарство»? — вырывается у меня.

Он резко поворачивает ко мне голову, в его глазах вспыхивает странное выражение.

— Полагаю, у тебя СДВГ, — говорит он спокойно. Не дожидаясь подтверждения, продолжает. — Многие принимают лекарства. Это не хуже, чем принимать прописанные стимуляторы — только в идеале достаточно будет одного раз, и вы изменитесь навсегда.

— Звучит неплохо, — вставляет девушка по имени Нур. — Я всегда забываю вовремя принять лекарства.

«Но что, если потеряешь суть себя?» — думаю я, но молчу, понимая, что некрасиво перебивать его речь. Я знаю, что думать о СДВГ как о суперспособности опасно — многие страдают от него, и нейроразнообразное сообщество далеко не едино. Но сама мысль, что это может исчезнуть навсегда, заставила меня замереть.

— Вы сказали, что Мадрона открыла этот гриб, — спрашивает Мунавар. — Он рос на вашей территории?

Кинкейд кивает.

— Да. Доктор Эверли Джонстон нашла его во время сбора грибов.

— Как вы тогда узнали, что у него те же свойства, что и у львиной гривы?

Кинкейд пожимает плечами.

— Просто было предчувствие, — затем снова смотрит в книгу. — А теперь я хочу перечислить виды грибов, которые вы, вероятно, встретите здесь. Наверняка вы видели «Chlorociboria aeruginascens»¹⁸, или синий пятнистый гриб, который окрашивает кору кедров, — начинает он и затем долго перечисляет все виды грибов, с которыми нам предстоит познакомиться.

Я записываю всё в свой планшет, стараясь сосредоточиться на заметках, а не на Кинкейде. Хотя удержаться сложно — хочется разгадать, что за татуировка у него на руке, есть ли другие, и как тот выглядит голым. Во сне у меня остался лишь расплывчатый образ, детали полностью стерлись.

Когда занятие наконец заканчивается, я знаю, что должна уйти вместе с Лорен и всеми остальными, но задерживаюсь. Меня тянет к Кинкейду, и я не могу объяснить почему (ладно, он умён и чертовски привлекателен — может, этого достаточно).

Я подхожу к его столу, где он собирает учебники.

— Кинкейд, — говорю я.

Он поднимает взгляд, снимает очки и кладёт их в карман рубашки, выпрямляясь.

— Мисс Деник. Надеюсь, вы не обиделись на мои слова. — Его голос напряжён, а взгляд, устремлённый в мои глаза, остаётся непроницаемым.

Я качаю головой, ощущая странное смятение рядом с ним.

— Я думала, ты будешь называть меня Сид, — говорю я, но он продолжает смотреть прямо на меня, кадык дергается, когда тот сглатывает. — Впрочем, нет. Я не обиделась. Просто сама идея почему-то меня задевает.

— Хотел бы поговорить с тобой об этом на наших сессиях, — отвечает он, прижимая книги к груди. Я не свожу глаз с его больших рук, с проступающих вен на предплечьях. Мысль о том, что у нас будут сеансы психологии один на один, одновременно захватывает и пугает меня. Мне хочется остаться с ним наедине, но перспектива того, что он будет копаться в моих мыслях, вызывает беспокойство. А хочется остаться для него тайной: скрытой и недосягаемой.

«Да, конечно», — говорю я себе. — «Как будто ты когда-нибудь была для кого-то загадкой».

Он всё ещё смотрит на меня так пристально, что его серые глаза будто выкапывают почву из-под ног.

— Я могу чем-то помочь? — спрашивает он.

Ах да. У меня же даже не было повода заговорить с ним.

А может, был?

— Ты подглядывал за мной прошлой ночью? — спрашиваю я и тут же морщусь от того, как это прозвучало. — То есть, я видела тебя под окном. Похоже, ты смотрел на меня.

Он слегла приподнимает уголок губ в улыбке.

— Смотрел.

— Оу?

— Не в смысле «шпионил». Но я действительно был возле главного корпуса. Часто выхожу прогуляться перед сном, проверяю, нет ли медведей, проветриваю голову. Видимо, случайно остановился под твоим окном. Постараюсь впредь быть осмотрительнее.

— Нет, — поспешно говорю я. — Всё нормально, просто…

— Ты подумала, что я следил за тобой, — подхватывает он, быстро улыбаясь. — То, что каждому профессору только и нужно.

— Я бы не возражала, — вырывается у меня.

Боже, да что со мной?

Я жду, что он засмеётся, но вместо этого его взгляд темнеет, и по моим венам пробегает холод.

— Думаю, ты бы очень даже возражала, — произносит он жёстким голосом. Потом прочищает горло, и выражение лица смягчается. — Это всё?

Почему я медлю? Я уже достаточно всё осложнила, но не могу заставить себя уйти.

— Амани, — говорю я, прежде чем успеваю себя остановить. — На моём рейсе была девушка по имени Амани.

— Амани Фаррох?

— Наверное. С тех пор как приехала, я её не видела.

Он кивает, улыбаясь, делая извиняющееся выражение лица.

— Амани улетела сегодня рано утром, первым рейсом. Она неважно себя чувствовала.

Я моргаю, ошеломлённо глядя на него.

— Неважно? С ней всё в порядке?

— Уверен, всё наладится, — говорит он. — Думаю, просто тоскует по дому. Это может проявляться по-разному.

— Но вчера вечером она выглядела вполне нормально.

Челюсть у него напрягается, взгляд становится острым.

— Ты видела её вчера вечером? Где?

— Я была в беседке, и она выскочила из кустов. Сказала, чтобы я поторопилась, иначе опоздаю к ужину.

Зрачки у него расширяются, словно чёрная дыра в тумане.

— Ты уверена?

Я хмурюсь.

— Конечно уверена. Ты пытаешься заставить меня усомниться в себе?

— Нет, — быстро отвечает он, качая головой. — Никогда бы не стал обесценивать твои слова. Просто удивительно. Эверли, которая здесь выполняет роль медсестры, дала ей седативное и отправила спать пораньше. Хотя, возможно, Амани потом решила прогуляться… — Кинкейд замолкает, погружаясь в свои мысли. — В любом случае, утром она была готова уехать домой. И, думаю, это было правильным решением.

В животе неприятно скручивает — может, это от кофе натощак.

— Но она же так радовалась, что попала сюда…

— Подобное случается чаще, чем ты думаешь, — произносит он строго. — Каждый год кто-нибудь уезжает. Изоляция может оказаться непосильной.

— Даже с твоими еженедельными консультациями? — замечаю я.

— Я психолог, а не волшебник, — отвечает он. — У каждого разная сила духа. И в этом нет ничего постыдного.

— А как насчёт меня? — спрашиваю я. — Ты думаешь, я достаточно сильная?

Он смотрит на меня, и в холодной оболочке его взгляда проступает тепло, почти нежность.

— Думаю, это ещё предстоит выяснить. Но если бы я делал предположение прямо сейчас — сказал бы, что да. Пойдём?

Кинкейд жестом указывает на дверь, и я иду за ним. Он открывает её для меня, и мы выходим наружу, в позднее утро, утонувшее в тумане.

— Увидимся позже, Сидни Деник, — произносит он с лёгкой улыбкой, прежде чем исчезнуть в серой дымке.