Дело смерти

ГЛАВА 9

Я снова вижу сон.

Кабинет Кинкейда. Лунный свет пробивается сквозь жалюзи, оставляя в темноте холодные полосы. Я стою на коленях, мягкий ковер смягчает прикосновение к коже, пока тянусь вверх и медленно, дразняще, расстегиваю молнию на брюках Кинкейда.

Поднимаю взгляд на него, и он смотрит на меня с тихой, хищной сосредоточенностью, которую лунный свет в его глазах делает еще более дикой, превращая серый цвет в оттенок свежей могилы.

— Вот так, — шепчет он, и его голос ощущается так, будто пальцы скользят по моему позвоночнику. — Сейчас я тебя использую.

Жар вспыхивает между моих ног. Я хочу, чтобы он продолжал говорить так.

Хочу чувствовать.

Медленно достаю его член из брюк — большой, тяжелый и безупречно красивый. Он горячий на ощупь в ладони. Слегка сжимаю, и ноздри Кинкейда раздуваются.

— Посмотри на себя, моя маленькая игрушка, — выдыхает он сквозь стиснутые зубы. — Держишь мой член, как держала бесчисленное множество других. Но ты ведь не умеешь доставлять удовольствие, правда? Ты недостаточно хороша. Пока что.

А вот это мы еще посмотрим.

— Докажи мне свою ценность, — продолжает он, голос становится хриплым. — Докажи, что ты не просто бесполезная маленькая шлюшка, а сосуд для моего наслаждения.

— Да, доктор, — отвечаю, зная, что он любит, когда я называю его так.

Я обхватываю губами головку его члена, солоноватый вкус заставляет мои вкусовые рецепторы ожить. Мне нравится принимать его вот так — ощущать его всего, уязвимого и обнаженного, будто я язычница, поклоняющаяся дьяволу. Мне нравится, как он нависает надо мной, вся власть и контроль в его руках, а я полностью подвластна его прихотям, существую лишь для его удовлетворения.

— Такая жадная до моей спермы, такая отчаянная, — мурлычет он. — Я чую отсюда, как ты пахнешь своими соками.

Я стону, проводя языком вдоль ствола, пока он хватает меня за волосы, сжимает их в тугой кулак и начинает двигать бедрами, вбиваясь в мой слюнявый рот.

— Не останавливайся. Принимай мой член, как послушная маленькая сучка.

Эти слова пронзают меня, отдаются прямо в промежности, и я начинаю извиваться от желания, зная, что это заставит его вновь унизить меня.

Мне нужно это слышать.

Я скольжу рукой между бедер.

— Непослушная, — рычит он, дергая меня за волосы с восхитительной болью. — Ты знаешь, что эта сладкая киска принадлежит мне, игрушка. Ты знаешь, что у тебя нет разрешения трогать мое.

«Может, я и хочу, чтобы меня наказали», — думаю я, погружая пальцы глубже, чувствуя, насколько я мокрая.

Кончаю через несколько секунд.

— О боже, — кричу в подушку, заглушая звук. Биение сердца отдается в ушах, тело вздрагивает, пока оргазм накрывает меня.

А потом я поднимаю голову — и понимаю, где нахожусь.

Лежу на животе в кровати, одеяло сброшено в сторону.

Я убираю руку, которая онемела, застряв под моим телом.

Черт возьми. Вот это да. Первый раз, когда я действительно разбудила себя во сне, мастурбируя.

Я переворачиваюсь, тяжело дыша. Тело покрыто тонкой пленкой пота.

Что за безумие.

Медленно сажусь, стараясь заставить сердце вернуться к нормальному ритму. Я забыла написать в дневник перед сном, но, возможно, записывать свои сны — хорошее начало.

Я уже тянусь включить прикроватную лампу, как вдруг слышу, как за дверью скрипит половица.

Щурюсь, глядя на щель под дверью. В коридоре пробивается тусклый свет, но по нему скользит тень, словно кто-то проходит мимо.

Я поднимаюсь и тихо иду через комнату, ноги словно налились свинцом. Замираю, протянув руку, слишком боясь открыть дверь и увидеть кого-то вроде Клэйтона, подглядывающего оттуда. Боже, возможно ли, что я стонала слишком громко, разбудив кого-то? А если я произносила имя Кинкейда? Черт, надеюсь, что нет.

Вместо этого я прикладываю ухо к двери и прислушиваюсь.

Кто-то шепчет.

Я вздрагиваю, отдергивая голову.

Что за хрень?!

Страх накатывает на меня, как ледяная вода. Я задерживаю дыхание, застываю на месте.

Медленно нахожу в себе смелость снова прижаться ухом к двери.

Слышится низкое шипение, будто кто-то спускает воздух из шин, но в этом шипении есть что-то… похожее на слово.

— Пожаааааааалуйста, — шепчет оно.

А потом наступает тишина.

Само собой, после этого я уже не смогла уснуть, что было совсем неприятно, ведь на часах было три утра. Я не спала, включив везде свет, и коротала время за книгой по микологии, которую взяла в общей гостиной. Только когда первые лучи рассвета разогнали тьму в пять утра, я наконец немного успокоилась, чтобы обдумать случившееся. Проблема была в том, что эротический сон и голос, умолявший о чем-то за дверью, начали сливаться воедино, и я уже не могла понять, не приснилось ли мне и это.

Безопаснее было думать, что да.

Утренняя лекция Кинкейда вышла странной, но только потому, что я сама ее такой сделала — все время думала о своем сне и его странном поведении прошлой ночью. Заходил он в мою комнату или нет? Если да, то зачем? Это он принес мне обувь, или они всегда там лежали, а я просто не заметила? Чем больше пыталась вспомнить, тем сильнее все размывалось в памяти.

Поэтому я изо всех сил старалась не пялиться на него и сосредоточиться на лекции о роли грибов в водных экосистемах и биогеохимии. Все это было безумно интересно, особенно то, как это связано с темными грибами. Мое эго подсказывало, что он подготовил эту лекцию специально для меня после нашего разговора — настолько она задела нужные струны в моем сознании и заставила все нейроны работать на полную.

На обед подали сытный чили из индейки с белой фасолью — одно из моих любимых блюд. Аппетит немного вернулся, и я даже смогла осилить целую тарелку, хотя ела медленнее, чем когда-либо в жизни. Лорен меня даже похвалила.

Сейчас мы все стоим на причале, ожидая Кинкейда и Ника. Группа по микологии должна отправиться на лодочную экспедицию в место, куда не добраться на машине и которое слишком далеко, чтобы идти пешком.

— Как волнительно, — говорит мне Лорен, пока влажный ветер путает ее волосы. — Надеюсь, увидим китов.

— А я хочу увидеть мегалодона, — отвечает Мунавар. — Джейсон Стэтхем отдыхает, — как и обещал, он одет в футболку с надписью «Один ОдиВешенка», которую сейчас прячет, застегивая куртку. Холодно, туман густой, но, по крайней мере, дождя нет.

Кинкейд и Ник появляются на вершине рампы и спускаются друг за другом — Кинкейд намного выше серферского парня. Оба одеты в прочные дождевики: у Кинкейда оливково-зеленый, у Ника — ярко-желтый.

— Похоже, вы все одеты по погоде, — говорит Кинкейд, встречаясь со мной взглядом на мгновение, которое кажется вечностью, напоминая о моем сне. Мои щеки вспыхивают, и я отворачиваюсь. — Если понадобятся шапки, перчатки или пончо, они в ящиках на «зодиаках». Погода может измениться в любой момент. Мы разделимся. Мунавар, Наташа, Лорен и Тошио пойдут с Ником. Сидни, Патрик, Клэйтон, Рав — со мной. — Он указывает на изящный черный катер слева от нас.

Я удивленно смотрю на Лорен, жалея, что нас разделяют, и она драматично хватает меня за руку.

— Нет-нет, Сидни, — восклицает она. — Я никогда не отпущу тебя.

Я знаю, что она шутит, но мне действительно не хочется расставаться с ней, особенно учитывая, что в моей группе будут и Клэйтон, и Кинкейд — два человека, к которым я испытываю совершенно противоположные чувства.

— Спасательные жилеты лежат на ваших местах, — добавляет Кинкейд. — Наденьте.

Я сажусь в катер, который выглядит так, будто на нем возят туристов на наблюдение за китами — сиденья расположены по двое в ряд. Даже ремни безопасности есть, чтобы нас удерживали на местах. Я занимаю первое место и благодарно улыбаюсь Раву, когда он садится рядом. Он мне нравится, и по тому, как они с Лорен переглядываются, я понимаю, что на территории зарождается еще один роман.

Надеваю спасательный жилет, который едва налезает на мою грудь, затем натягиваю ремни, пристегиваясь к сиденью.

— Будем выходить из бухты медленно, — говорит Кинкейд, усаживаясь за штурвал в задней части катера и дергая шнур стартера, пока мотор не оживает с ревом. — Здесь есть лежбище выдр, которое мы не хотим тревожить, а еще цапли гнездятся вдоль берега. Они могут быть довольно сварливыми. Как только мы выйдем из защищенных вод и минуем барьерные скалы, станет немного неспокойно. Помните: там, за пределами бухты — северная часть Тихого океана. Между нами и Японией нет ни единого клочка суши. Ветер немного усиливается, так что будет небольшая волна, но сегодня она должна быть терпимой. В любом случае, сначала пойдет группа Ника — они будут нашими подопытными кроликами. Если станет слишком плохо, они сообщат по рации, и мы останемся в бухте.

Мы с Равом одновременно машем Лорен, пока «зодиак» Ника отчаливает от причала и направляется к выходу из бухты. Его кильватер²⁰ оставляет за собой стеклянные ряби, которые расходятся к берегам.

— А каковы шансы увидеть китов? — спрашивает Рав у Кинкейда. — Косаток?

— Шансы всегда есть, хотя в последнее время нам чаще встречаются горбачи и серые киты, — отвечает Кинкейд. — Все готовы? Держитесь крепче.

Катер отходит от причала, и вскоре мы уже мчимся с комфортной скоростью. Ветер холодный, и я жалею, что не взяла шапку, но в то же время это так волнительно — быть на воде. Мы сбавляем ход, проходя мимо лежбища выдр — очаровательных морских созданий с пухлыми пушистыми мордочками, которые лежат на спине рядом друг с другом, дремлют и едят. Возможно, это самое милое, что я когда-либо видела.

Затем мы огибаем остров, который словно часовой стоит у входа в бухту, прежде чем приблизиться к полосе тумана. Сидя впереди, я чувствую, как все несется на меня, словно на американских горках, пока мой нос не замерзает, а щеки не окрашиваются в розовый. Волосы растрепались и постоянно выскальзывают из атласной резинки, которой я их собрала.

Вскоре сквозь туман проступают скалы, о которые разбиваются волны, открывая нам первый взгляд на дикий океан. Волны нарастают, валы накатывают на нас, и мы встречаем их с глухим ударом — вода перехлестывает через нос катера. Я взвизгиваю, когда окатывает меня и Рава, а потом начинаю смеяться.

— Что ж, это точно меня взбодрило, — усмехается Рав, вытирая воду со лба.

Мы крепко держимся, пока волны становятся все более спокойными и редкими — лодка покидает бухту, направляясь вдоль побережья. Из-за ветра и морской пены, хлещущей в лицо, почти ничего не видно, но с одной стороны океан, кажется, простирается бесконечно — никакого горизонта, только серая пелена. На мгновение у меня возникает дезориентирующее чувство, будто я вот-вот упаду с края Земли.

Но затем я замечаю несколько небольших рыбацких лодок вдалеке, покачивающихся между волнами, и становится легче от осознания, что мы не так уж изолированы, как кажется. Пребывание в поселении действительно заставляет чувствовать себя отрезанным от мира.

С другой стороны раскинулся полуостров Брукс — огромная масса земли с крутыми лесистыми склонами, вершины которых скрыты в облаках. Лодка Ника поворачивает к берегу, направляясь к ближайшей бухте, но Кинкейд продолжает путь.

— Я знаю пляж получше! — кричит Кинкейд, его голос едва слышен из-за ветра и мотора.

Мы продвигаемся дальше, огибая мыс, пока я не вижу длинный, широкий участок песка кремового цвета, усеянный гигантскими корягами, а за ним — темно-зеленый лес. Есть несколько скал, которые Кинкейд ловко обходит, но когда мы приближаемся к берегу, скорость снижается не так быстро, как следовало бы.

— Держитесь! — кричит он.

Мы врываемся в прибой, повсюду разлетаются брызги, пока «зодиак» не выскальзывает на песок и не останавливается с рывком.

— Не думал, что микология может быть такой захватывающей, — шутит Рав.

— Если нет причала, это единственный способ высадить вас и сохранить ваши ноги сухими, — говорит Кинкейд. Я оглядываюсь и вижу, как он поднимает двигатель из воды, затем шагает вдоль лодки и перепрыгивает через нос на твердый песок, пока прибой разбивается позади нас.

Кинкейд протягивает мне руку, и я быстро отстегиваюсь, вкладывая свою ладонь в его. Его рука такая же холодная, как моя, и все же я чувствую, как разливается тепло от прикосновения кожи к коже. Клянусь, он даже сжимает мою руку, но, возможно, это просто попытка удержать меня, чтобы я не упала в песок.

Остальные следуют за нами, и мы снимаем спасательные жилеты, бросая их в лодку.

Кинкейд поворачивается к нам, раздавая блокноты с прикрепленными карандашами.

— Это особенное место. Примерно в ста футах в лесу есть скальная стена, идущая параллельно пляжу. Она постоянно влажная от стока дождевой воды, а лес состоит в основном из тсуги, что делает его излюбленным местом для всех видов грибов. Оставайтесь между пляжем и скалой, громко звените медвежьими колокольчиками, и все будет в порядке. Распределитесь на расстоянии нескольких ярдов друг от друга, чтобы провести хорошее исследование.

— А нет никаких правил насчет сбора грибов мадроны? — спрашивает Рав. — Потому что Ник был против этого.

Кинкейд кивает, его взгляд встречается с моим.

— Мне доложили о том, что вчера обнаружили Лорен и Сидни. — Я вздрагиваю. По его тону понятно, что доклад был не из приятных. — Во всяком случае, мы не будем собирать грибы; это чисто исследовательская работа. Если найдете что-то интересное, я захватил фотоаппарат «полароид», в противном случае просто запишите в блокнот. Ничего не трогайте.

Все расходятся, пока Кинкейд берет веревку от «зодиака» и привязывает ее к гигантской коряге на середине пляжа.

— Выдержит? — спрашиваю я, желая остаться и поговорить с ним вместо того, чтобы исследовать местность с группой.

— Должно, — отвечает он, подтягивая «зодиак» на пару футов. Он чертовски силен. — Мы пробудем здесь около часа. Сейчас прилив слабый — лучшее время для высадки на берег. К тому времени, как он начнет убывать, мы будем готовы к отплытию. — Кинкейд заканчивает и возвращается ко мне, отряхивая руки. — Черные кроссовки, — комментирует он, разглядывая мою обувь. — Разумно. Белые здесь быстро пачкаются.

Я не могу не пялиться на него, вспоминая прошлую ночь.

— Это прозвучит странно, но… — Я замолкаю, дожидаясь, пока остальные отойдут подальше. — Ты был в моей комнате прошлой ночью?

Он даже не моргает.

— И с чего ты это взяла? — Его голос остается ровным.

— Ты пробежал мимо меня по лестнице, даже не взглянув. А до этого я слышала, как закрылась дверь, и кто-то ее запер. Будто это была моя дверь.

— Мне нужно было зайти в комнату Кристины, чтобы забрать кое-что для нее. Это было срочно. — Он хмурится, скрещивая руки, с намеком на улыбку на губах. — Полагаю, мне следует быть польщенным. Сначала ты думаешь, что я слежу за тобой под окном, теперь — что я вламываюсь в твою комнату. Я что-нибудь у тебя взял?

— Нет, — отвечаю я, смущенная и чувствую себя жалкой, что подняла эту тему. — Просто эти кроссовки появились, хотя до этого я не могла их найти, — показываю ногу.

— То есть ты думаешь, что я зашел в твою комнату и вернул кроссовки? Значит, я сначала украл их из-за какого-то фетиша?

— Теперь думаю, — шучу я, чувствуя, как горят щеки.

Он удерживает мой взгляд несколько секунд.

— Ты принимала таблетки сегодня утром?

Я качаю головой.

— Нет, на самом деле я следую твоим правилам. Спишешь наш разговор на это?

Он смеется — так живо и искренне, отчего у меня замирает дыхание. Это такой контраст с его сдержанным обликом.

— Возможно. А ты писала в дневник?

— Забыла. Но напишу. Обещаю.

— А аппетит? Сон?

Я не упоминаю, что не смогла уснуть снова, потому что была слишком напугана.

— Все еще сонная, но аппетит вернулся.

— Хорошо, — говорит он, прикусывая нижнюю губу и наблюдая за мной, будто собирается сказать что-то еще. Затем кивает в сторону леса: — Лучше поторопись.

Я воспринимаю это как знак оставить его в покое.

Киваю и бегу по белому песку, пока не захожу в лес. У меня возникает ощущение, что в солнечный день этот пляж выглядел бы тропическим. Воздух наполнен птичьим пением и звоном медвежьих колокольчиков, мой прикреплен к краю куртки. Я стараюсь держаться подальше от остальных. Не хочу уходить слишком далеко, но мне нравится идея исследовать все самостоятельно. Мне всегда интереснее обнаруживать и изучать в одиночку, двигаясь в своем темпе и ведя мысленные беседы, которыми не нужно ни с кем делиться.

Поворачиваю направо, где склон не такой крутой и где ручей впадает в океан. Прохожу через тсуги до подножия скалы, но, должно быть, я на ее конце, потому что она не очень высокая.

Позади меня хрустит ветка.

Я резко оборачиваюсь.

Вокруг только деревья.

Стволы, ветви и тени.

Но одна из теней имеет очертания человека.

И я понимаю: кто-то там есть.

Стоит совершенно неподвижно.

Смотрит на меня.