Дело смерти

ГЛАВА 14

— Четыре? Здесь произошло четыре самоубийства? — повторяю я, чувствуя, как в желудке все переворачивается. — О боже. Все они были студентами?

— Трое студентов, — отвечает Кинкейд, отводя взгляд в сторону леса, глядя остекленевшим взглядом. — И один исследователь.

— Черт возьми, — ругаюсь я. — Почему об этом не написали в вашей брошюре с указанием опасностей? «Внимание: помимо отсутствия доступа к интернету, студенты могут наткнуться на медведя, бешеного волка или добровольно уйти из жизни».

— Это не смешно, Сид, — говорит он холодным тоном.

Мои глаза расширяются.

— Я не считаю это смешным. Это ужасно. Разве не должны об этом сообщать? Разве это не должно попасть в новости?

— То, что происходит здесь, никогда не попадает в новости, если только Мадрона это не одобрит, — говорит он с горечью в голосе. — После третьей смерти мы установили меры предосторожности.

— Консультация психолога — это мера предосторожности? — спрашиваю я недоверчиво. — Без обид.

Это могло бы объяснить, почему он должен записывать все. Возможно, он просматривает записи в поисках признаков.

Надеюсь, черт возьми, он не найдет их во мне.

— Да, это так.

— Но ты только что сказал, что после третьей смерти начал проводить консультации. Когда же произошла четвертая смерть?

— Это был исследователь, пару лет назад, — тихо говорит он. — Это было… неожиданно.

Я качаю головой.

— Черт. Значит, тебя вызвали сюда только для того, чтобы попытаться уберечь студентов и исследователей от смерти? Я не давлю, ничего такого.

Он усмехается, его серьезное выражение лица немного смягчается.

— Нет, на самом деле. Я здесь не потому, что психолог. Я нейрохирург. Им нужен был специалист, когда они начали клинические испытания. Конечно, у меня есть лицензия на психологическую практику. Эти две области тесно связаны.

— Ты нейрохирург? — каким-то образом он стал для меня еще привлекательнее.

— Да, и я слышал все шутки про операции на мозге, поверь мне, — говорит он, слегка улыбаясь, снова продолжая идти. — Честно говоря, я больше предпочитаю психологию. Люди меня завораживают. Мозг сам по себе интересен, но именно люди, обладающие мозгом, ну, если быть сентиментальным, они придают моей работе смысл.

Я следую за ним, когда он сворачивает на узкую оленью тропу.

— Куда мы идем?

— Назад к корпусу, — говорит он, оглядываясь через плечо. — Завтрак обязателен.

— Честно говоря, я больше не голодна, — говорю я. — Я бы лучше поговорила с тобой.

Хочу узнать больше о самоубийствах.

Хочу узнать больше о тебе.

Он некоторое время молчит. Мы идем, опавшие ветки хрустят, а рядом с ольхой перекликаются малиновки.

— Хорошо, — говорит он. — Мы можем поговорить на моей лодке. Если ты не против, конечно.

Внутри меня вспыхивает радость. Он приглашает меня на свою лодку?

— Я не против, — говорю я, внезапно чувствуя себя ужасно застенчивой. Я снова прикладываю платок к носу, к счастью, кровотечение остановилось. — Умоюсь хотя бы, чтобы студенты не заметили кровь.

— Пообещай, что поешь, — говорит он. — Я приготовлю тебе завтрак.

— О, нет, серьезно, я не…

— Это не проблема, Сид. Я люблю готовить. И тебе нужно поесть. Это обязательное условие на сегодня.

Проходит несколько секунд, прежде чем я осмеливаюсь сказать:

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты любишь командовать?

Мы выходим на каменную дорожку, ведущую к причалу.

— Некоторым людям нравится, что я люблю командовать, — говорит он с ухмылкой.

Не спорю.

Я следую за ним вниз по трапу, из-за прилива он почти на одном уровне с лодкой.

— Фанат «Властелина колец», да? — говорю я, указывая на название лодки. «Митрандир» — эльфийское имя Гэндальфа.

— Только достойные замечают такие вещи, — отвечает он, легко поднимаясь на борт. — Полагаю, ты знаешь, что это значит «Серый Странник» на синдарине. До Мадроны я и сам был странником.

— Зануда, — бормочу я себе под нос.

Он смеется и протягивает руку, крепко сжимая мою ладонь. От его прикосновения по коже пробегают мурашки.

— Просто поставь ногу на ступеньку там. Вот так. Перенеси весь вес и поднимись.

Я отталкиваюсь от горизонтального бампера, свисающего с открытого выступа, а он помогает мне подняться на палубу. Только тогда отпускает мою руку.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище, — говорит он, оценивающе глядя на меня. — Ты, кажется, уже чувствуешь себя комфортно.

— Не впервой, — отвечаю я. — Не то чтобы я часто бывала на таких шикарных парусниках, но мой отец был рыбаком.

Он улыбается:

— А, вот оно что.

Хотя он наверняка знает, чем занимался мой отец. Он уже упоминал о его смерти, а Майкл вчера вечером рассказал подробности.

«Ты, наверное, удивляешься, почему смерть так привязана к тебе».

От этой мысли меня пробирает дрожь.

— Все в порядке? — спрашивает Кинкейд.

— Прохладно, — отвечаю я. Отсюда, из гавани, солнце еще не поднялось над верхушками леса.

— Сейчас согрею, — говорит он, доставая ключ из резинового кармана с лебедкой. Вставляет его в деревянную дверь. — Кофе?

— Да, пожалуйста, — говорю я, пока он открывает дверь и отодвигает стеклянный люк, спускаясь внутрь.

Я следую за ним, спускаюсь на пять ступенек. Внутри тепло, слева сиденье и штурманский стол, справа небольшая кухня. Еще ступенька ведет в гостиную с диванами и двумя креслами вокруг обеденного стола, напротив — еще один диван. Дальше закрытая дверь, вероятно, капитанская каюта.

— Если нужно умыться, тут туалет, — говорит он, указывая на одну из трех дверей позади нас. — С электроприводом, так что ничего сложного, хотя, если ты привыкла к рыбацким судам, то, без сомнения, справишься с чем угодно. Я сделаю тебе кофе.

Благодарю его и захожу внутрь. Помещение небольшое, но удобное и чистое. Пользуюсь крошечным туалетом, ужасно стесняясь того, что он может услышать, хотя шум кофемашины быстро заглушает все звуки.

Закончив, мою руки, рассматривая мыло. Какое-то шикарное, с черно-белой этикеткой, как в постах блогеров. Принюхиваюсь к коже — пахнет прям как у богатого нейрохирурга.

Вытираю руки пушистым полотенцем с монограммой. Как будто я его уже видела, но вспышка быстро исчезает из памяти. Знаю, что не стоит, но приоткрываю зеркало, за которым скрывается шкафчик.

Осторожно роюсь внутри и достаю масло для умывания от корейской косметической компании, которое в «Сефоре» стоит целое состояние. Там есть тюбик крема для кожи «Ла Мер» — еще дороже.

«Роскошно», — думаю я. Но мне нравятся мужчины, которые заботятся о своей коже.

Любопытство берет верх, и я протягиваю руку за небольшой выступ. Пальцы нащупывают что-то еще. Достаю и держу перед собой.

Тюбик помады «Мак».

О.

Ох.

К горлу подступает горечь, когда я снимаю колпачок.

Помада ярко-розовая, похожая на ту, что красится Мишель. Нет. Это просто совпадение. Они не могут быть вместе. Это невозможно.

Подношу тюбик к свету, пробивающемуся сквозь наполовину задернутые створки над головой, и присматриваюсь внимательнее. Оттенок немного темнее, более утонченный и изысканный, чем у Мишель.

Но независимо от того, кому она принадлежит, помада в его аптечке, и теперь я понимаю, что и средство для умывания, и крем, вероятно, не его.

Черт. У него есть девушка?

Он женат?

«У вас ничего не было, — напоминаю себе. — Просто безобидная влюбленность и сны о сексе, которые ты не контролируешь. Но тебе лучше поскорее во всем разобраться».

Вздыхаю и использую очищающее масло, чтобы смыть кровь с лица.

Когда снова беру полотенце, мой мозг вдруг что-то понимает.

Монограмма на полотенце — звезда, переплетенная с веревкой.

Этот символ совпадает с тем, что был на одеяле, в которое я была завернута утром.

Вылетаю из туалета и вижу, как он ставит две чашки кофе на стол.

— Все в порядке? — спрашивает он.

— Это ты накрыл меня одеялом прошлой ночью? — выпаливаю я.

— Да, — подтверждает он без колебаний. Садится в кресло и указывает на диван рядом с собой. — Присаживайся.

Я делаю, как тот говорит, и он пододвигает ко мне кружку с кофе. Черный, именно так, как я люблю, хотя замечаю, что он пьет свой с молоком.

— Эверли рассказала мне, что случилось, — говорит он, делая глоток. Только сейчас я замечаю, что он снял пальто и остался в темно-синей кофте-хенли, которая подчеркивает мышцы его бицепсов, ширину и крепость груди и плеч.

Приходится оторвать взгляд от его тела и сосредоточиться на лице, что, конечно, не вызывает особого труда.

— Но это случилось так поздно, — говорю я. — Она сказала, что собиралась спать.

— У нас есть общий чат в «Вотсапе», — сухо говорит он. — Иногда я не могу нормально уснуть, потому что кто-нибудь обязательно меня о чем-то оповещает.

«О чем?» — хочется спросить мне, но нужно держаться темы.

— Эверли вкратце рассказала мне, что случилось, и я решил проверить, как ты, — продолжает он, отпивая кофе. — Нашел тебя в общей комнате на диване и храпящую во всю мощь.

О боже. Сид, ты просто секси.

— Я вернулся на лодку, взял одеяло и накрыл тебя, — говорит он, держа кружку в ладони. — Подумал, что тебе, наверное, холодно, и не мог решить, будить тебя или нет.

— То есть ты пялился на меня, пока я спала? — Это должно звучать жутко, но почему-то не звучит.

Он усмехается, в его глазах пляшут озорные искорки.

— Предпочитаю термин «наблюдал». Врач наблюдает за пациенткой, убеждаясь, что она крепко спит.

Я делаю глоток кофе, а он кивает на чашку.

— Извини, что не эспрессо, — говорит он. — Кофемашина немного сломалась, а у меня не было времени отнести ее в ремонт. Здесь такие вещи непросто найти.

— Нет, кофе отличный. Я люблю черный.

— Точно, — говорит он, почесывая подбородок. — Надо было спросить, хочешь ли ты сливки и сахар. Извини.

— Все идеально, — уверяю я. — В общем, спасибо, что присмотрел за мной. Мой не-ангел-хранитель.

Вокруг его глаз появляются морщинки, и он улыбается, не размыкая губ, глядя на меня без стеснения. Иногда он напоминает мне героя из викторианского романа — классические черты лица, неподвластная времени линия челюсти и высокие скулы в сочетании со сдержанностью человека, который многое видел, но редко об этом говорит.

— Что? — спрашиваю я, чувствуя, как тону в его серых глазах. Как в тумане.

Осторожно. Не повторяй старых ошибок. Не позволяй истории повториться.

— Ничего, — тихо отвечает он.

Небось его психологский мозг сейчас работает на полную катушку из-за меня.

— Ты женат? — спрашиваю я в лоб, как из пистолета, как надо было спросить у профессора Эдвардса, а не предполагать.

Он моргает, но не выглядит удивленным.

— Нет.

— Девушка есть?

Он слегка качает головой.

— Нет.

— Парень?

Улыбается.

— Нет.

Облегчение разливается по венам, хотя помада все еще вызывает вопросы.

«Это не значит, что у него нет случайных связей. Ты, наверное, не первая студентка, которая хочет его. Наверняка была такая же девчонка, как ты».

Я отгоняю этот голос.

— Много лет назад у меня была невеста, — говорит он чуть хрипло. — Кейко Линн. Но когда я начал здесь работать, она не выдержала. Думала, что справится, но такая жизнь была не для нее. Жить на лодке в одном из самых отдаленных мест на побережье. Изоляция, туман, дождь. Моя работа. Она разорвала помолвку и вернулась в Японию.

— О, мне жаль, — говорю я, чувствуя себя глупо.

Он пожимает плечами.

— Не за что извиняться. Все происходит не просто так. А почему ты спрашиваешь?

— Просто любопытно, — отвечаю я. — Ты нейрохирург. Настоящая находка. Еще ты говорил, что раньше странствовал, а теперь… не странствуешь. Просто подумала, есть ли у тебя где-то семья. Майкл упоминал, что у него есть дом в…

— Когда ты разговаривала с Майклом? — резко перебивает Кинкейд, его глаза вспыхивают.

— Э-э, вчера вечером. Когда ходила к Эверли.

Его челюсть напрягается, пальцы начинают отдирать скотч в углу стола, где образовалась трещина в дереве.

— Что-то не так? — спрашиваю я. Перемены в его поведении разительны.

Он молчит.

— Нет. Просто он мне не нравится.

Я шумно выдыхаю:

— Фух. Ну вот, мы с тобой заодно. От него у меня просто мурашки по коже.

Это вызывает легкую улыбку, хотя его взгляд все еще остается жестким.

— Хорошо. Держись от него подальше.

По спине пробегает дрожь. Он такой…защищающий.

— Но почему? Он же главный директор.

— Просто поверь мне, — говорит он. — Ему плевать на твои интересы. На чьи либо. Если бы все зависело от него, я бы не вел консультации и не преподавал. Я бы вернулся в лабораторию. Занимался бы тем, чем не хочу заниматься. От многого пришлось бы отказаться. Ему плевать на студентов, что бы он там ни говорил в своей речи. Его волнует только прибыль.

— А Эверли? — меня давно мучает вопрос, как она может быть замужем за ним, когда они такие разные.

Его лицо становится бесстрастным.

— Эверли заботится не только о прибыли, — отводит взгляд он, облизывая губы. — Именно она предложила проводить консультации.

— Так кто первым умер?

— Ты у нас любительница мрачных тем, да?

Я пожимаю плечами.

— Фарида, — тихо говорит он, уставившись в свою чашку. — Фарида Шетти. Мы решили, что у нее проблемы с психикой. Она была из Индии, скучала по дому еще до приезда сюда. Изоляция только усугубила ситуацию.

— Как она покончила с собой?

Его взгляд встречается с моим, укоризненный.

— Она повесилась.

— Боже…

В голове вспыхивает образ того, что я увидела, прислонившись к материнскому кедру.

Темноволосая девушка в ночной рубашке, свисающая с дерева, с переломанной шеей.

— Во что она была одета? — спрашиваю я, голос дрожит от страха.

Он хмурится:

— Зачем тебе это?

— Просто хочу знать, — тихо говорю я. — Когда это случилось? Ночью?

Морщина между его бровями становится глубже.

— Да, ночью. Сделала петлю на ветке крепкого кедра, — каждое слово словно нож в живот, искажает мою реальность. — Мисс Шетти нашел уборщик Кит. Он был в истерике, бедняга. Не уверен, что он полностью оправился. Ему бы не помешала консультация, но он упрямый как осел.

Я впитываю информацию, она проникает сквозь кожу, как тающий снег. Смотрю в свою чашку как в черную дыру.

Ночная рубашка.

Сломанная шея.

Девушка в коридоре.

— У нее были темные волосы, да? — шепчу я.

Он молчит, а когда я поднимаю взгляд, он смотрит на меня с выражением тихого ужаса. Такого выражения на лице психолога видеть не хочется.

— Почему ты спрашиваешь? — его голос напряжен.

Я допиваю остатки кофе, хотя от этого мое колотящееся сердце бьется только сильнее.

— Просто интересно, — наконец говорю я, ставя пустую чашку.

Он какое-то время изучает меня, затем берет пустую кружку со стола и встает, направляясь к кухне позади меня.

— Ты мне врешь, — спокойно говорит он, ставя чашку под кофемашину. — В качестве наказания я готовлю тебе завтрак, и ты должна его съесть.

Я не спорю ни с тем, ни с другим. Мне действительно не хочется лгать. Он и так считает, что я не в себе.

Тем не менее я не вдаюсь в подробности. Нервно ковыряю скотч в углу стола и смотрю на картину на стене — знаменитое полотно Роберта Бейтмана с изображением белоголового орлана. Я видела ее много раз, но она все равно привлекает внимание. Орел, застывший в пугающем крике на вершине мертвого дерева, с частично расправленными крыльями, туман и лес за ним, словно серая мантия.

Кофемашина жужжит, нарушая тишину, пока Кинкейд достает продукты из холодильника и выкладывает их на столешницу. Слышится щелчок газовой плиты.

Когда кофе готов, он ставит полную кружку передо мной и садится обратно. Его рукава закатаны до локтей, обнажая конец татуировки. Вблизи я отчетливо вижу перья.

— Спасибо, — говорю я, поднимая кружку. Киваю на его тату. — Ворон?

— Пытаешься снять с меня кофту? — размышляет он.

Не говори «да». Не говори «да».

— Может быть.

Черт возьми, Сидни.

Он ухмыляется:

— Я сниму кофту, если ты скажешь, почему спросила про волосы Фариды.

— Это шантаж.

— Соглашайся или нет.

Я смотрю на него, пытаясь прочесть глубже, но, как обычно, его глаза многое скрывают. Серьезно ли он говорит? Мы флиртуем? Осознает ли он, что весь этот разговор считается крайне неуместным, особенно учитывая, что он знает, почему я лишилась стипендии?

Внезапно мысль пронзает меня до мозга костей: «Может быть, он нехороший человек. Может быть, он плохой».

И все же, кто я такая, чтобы судить?

Я тоже не ангел.

Смотрю на картину на стене:

— Я вышла из комнаты прошлой ночью, потому что видела в коридоре женщину, подходящую под это описание. Женщину, которая потом исчезла.

— Я…

— А до этого я видела ее образ, когда прикасалась к кедру. Это было похоже на… не знаю, это прозвучит глупо…

— Глупее, чем призраки? — говорит он, будто поддразнивая меня, но когда я смотрю на него, выражение его лица серьезное.

— Хуже, — признаю я. — Было такое чувство, будто дерево показало мне этот образ. Возможно, это было то самое дерево, на котором она повесилась? В любом случае я видела девушку в ночной рубашке, с длинными темными волосами, висящую на дереве. Я не видела ее лица — это была всего лишь вспышка, но она отчетливо запечатлелась в моей памяти.

— Когда это было?

— Во время похода за травами. Того самого, где мы с Лорен нашли могилу.

Он отворачивается, глубоко задумавшись; в профиль его лицо выглядит особенно красивым.

— Понятно, — его взгляд возвращается ко мне, в глазах будто горит огонь, делая их более голубыми. — И что ты думаешь об этом?

— О призраках?

— Ты веришь в призраков?

— Я всегда хотела верить в призраков. Но никогда их не видела… до сих пор. Как еще это объяснить?

Мы оба замолкаем, обдумывая это. На плите начинает скворчать бекон.

— Может быть, это совпадение, — говорит он, вставая. Его внушительная фигура возвышается надо мной. — Все может быть совпадением.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, как он готовит. Мой список фетишей только что пополнился: большие руки, красивые предплечья, хриплый голос и умение готовить завтрак.

— Так ты сейчас снимешь кофту?

Он усмехается.

— Пока жарится бекон? Мне нравится наказывать, а не терпеть наказание.

Я стараюсь не раскрыть рот от удивления. Он правда это сказал?

Черт.

— После готовки, — говорю я.

Он бросает на меня лукавый взгляд.

— Я сказал, что сниму. Но не сказал когда. Может быть, когда поведу группу на озеро. Можем поплавать.

Это не то, что я имела в виду, но знаю, что не стоит давить.

К тому же, теперь, когда угроза снятия одежды миновала, я возвращаюсь к его словам о совпадении. Может быть, это и объясняет то, что я видела женщину, похожую на Фариду, которая умерла таким же образом, но это не объясняет того, почему я ее увидела — и в своем сознании, и в коридоре.

Но есть фраза, которую я слышала здесь уже как минимум три раза.

Это место может играть с тобой злую шутку.