Дело смерти

ГЛАВА 33

— Доброе утро, солнышко.

Я моргаю, просыпаясь от солнечных лучей, которые струятся через окно люка.

— Как светит, — хриплю я, прикрывая глаза. — Боже правый.

Прошла неделя с тех пор, как мы отплыли от «Мадроны», и за все время пути от полуострова Брукс до Тофино не было ни одного солнечного дня. Сказать, что солнце сейчас кажется мне божественным светом, — это ничего не сказать.

Путешествие вдоль западного побережья заняло всего несколько дней. Уэс управлял лодкой днем и ночью, сменяясь с Джанет, у которой был опыт в парусном спорте, пока остальные из нас боролись с бурным морем. Было тесно: четырнадцать человек на пятидесятифутовой яхте, все спали на любой доступной поверхности. Но, в конце концов, мы добрались до серф-города Тофино — крупнейшего поселения на побережье — и целовали землю, едва ступив на берег.

После этого у нас было день-два, чтобы прийти в себя и насладиться цивилизацией. Студенты посещали кофейни, бары, книжные магазины, фургоны с тако, общались с местными жителями и туристами, которые не имели никакого отношения к «Мадроне». Уэс щедро разместил всех в местных отелях. Я предпочла остаться с ним на лодке, используя время — и тишину — не только чтобы собрать воедино недостающие фрагменты, но и чтобы узнать друг друга совершенно по-новому.

Мне нужно было лучше узнать себя.

Примириться с тем, кем я была и кем стала.

Подумать о смерти.

Однажды ночью Уэс спросил меня, помню ли я, каково это — умирать.

Жаль, что нет.

Я была мертва несколько месяцев, но не помню ничего из этого. Это не делает меня более или менее боящейся смерти. Я все еще верю в загробную жизнь — это глубоко укоренилось во мне благодаря бабушке — просто не помню, была ли я там.

Думаю, некоторые вещи предназначены для того, чтобы их забыть.

По крайней мере, думаю, что моя смерть связала меня с Фаридой. Я могла видеть ее как призрака, и она могла видеть меня, потому что я уже побывала по ту сторону и вернулась. Думаю, сначала она пыталась напугать меня, отомстить за то, что я сделала, но потом пыталась показать мне, кем я стала, правду о том, кем я стала.

По крайней мере, я себя в этом убеждаю.

Через несколько дней пришло время всем нам собраться вместе и решить, что делать дальше. Пожар в поселении все еще не попал в новости, и мы ни от кого не получали вестей. Мы не знаем, что случилось с Эверли, только то, что она, вероятно, жива. Майкл точно мертв — его застрелил Уэс. Дэвид, скорее всего, тоже мертв, возможно, тоже застрелен. Я пытаюсь почувствовать хоть каплю раскаяния по этому поводу, но не могу вызвать его в себе.

Уэс, конечно, тяжело это переживает, но по-своему, стоически. Иногда по ночам я ловлю его, глядящего на воду с выражением ужаса на лице. Я знаю, что он думает о том, как они умерли. Знаю, что винит себя. Но потом я ловлю его взгляд на себе, и вижу, как радость и облегчение возвращаются на его лицо, и понимаю, что он говорит себе, что это того стоило.

Некоторые из группы — Джанет, Эрнандес и несколько других студентов, Наташа, Патрик и Рав — хотели привлечь «Мадрону» к ответственности. Остальные студенты просто хотели забыть обо всем и вернуться домой. Я не могла их за это винить. На их месте я бы поступила так же.

Что касается нас с Уэсом… Я определенно хотела бы привлечь Эверли и «Мадрону» к суду. Правда, я не уверена, как это сделать, поскольку есть вещи, которые не должны стать достоянием общественности. Например, никто из нас никогда не сможет рассказать правду о том, что со мной произошло. Мир не готов к тому, чтобы человек воскресал снова и снова. Если кто-нибудь узнает правду обо мне, я буду подопытным кроликом всю оставшуюся жизнь.

Конечно, мы не заставляли никого подписывать договор о неразглашении. Если кто-то захочет однажды проболтаться, он сможет это сделать. Но им все равно никто не поверит.

Однако мы можем привлечь Эверли к суду за незаконные и неэтичные эксперименты над местной дикой природой. Эти бедные существа все еще там, в лесу. Они — наше доказательство. Я уверена, что мы сможем привлечь к этому делу и местных жителей, поскольку это произошло на их земле; то же самое касается и правительства провинции.

Единственная проблема — договор о неразглашении. Но если мы найдем хорошего адвоката, сможем доказать хоть что-то.

Уэс также оплатил всем билеты на самолет, когда мы добрались до Тофино, потратив свои сбережения с зарплаты в «Мадроне». Все согласились поддерживать связь, особенно в отношении любых судебных исков. Особенно тяжело было прощаться с Лорен, Мунаваром и Джанет, но, по крайней мере, Лорен живет в Виктории, которая не так уж далеко отсюда, а Мунавар — в Ванкувере. Я скоро смогу увидеть их обоих.

Что касается Джанет, хотя она и улетела в Торонто, я думаю, что для нас лучше не видеться часто. Она была моей подругой, но она представляла «Мадрону». Сейчас единственная связь, которую я хочу поддерживать с этим местом, — Уэс, и то потому, что мы настолько глубоко связаны друг с другом, что Мадрона даже не в счет. Когда я вспоминаю нас с Уэсом вместе, я вспоминаю его, а не поселение.

Что касается моей собственной памяти, некоторые вещи все еще возвращаются медленно. Чем труднее смириться с ними, тем больше вероятность, что воспоминания останутся на периферии. Не хочу знать, каким ужасным человеком я была, хотя, полагаю, справедливо, что мне следует это помнить. Если не вспомню, как я узнаю, что история не повторится?

Однако, я знаю, что в последний момент мои моральные принципы все же взяли вверх, хотя они и привели к моей смерти.

Два события произошли одно за другим. Сначала я поняла, что происходит с коренным населением. Я была под впечатлением, что они получали процент от опционов на акции «Мадроны», а также получали прямую оплату. Я узнала, что их обманывают, когда пошла на их землю собирать эксандеско. Человек, которого я видела в лесу, Самсон, открыл мне правду, предположив, что я знаю больше, чем есть на самом деле.

Затем я обнаружила тело студентки в лаборатории, девушки по имени Ким, которую хорошо знала. Я знала, что она не была склонна к самоубийству; знала, что она не принимала наркотики. Но они представили все так, будто у нее была передозировка. Именно тогда я поняла, что Эверли и Майкл убили ее и спровоцировали еще одно самоубийство до этого — парня по имени Джек.

После этого я была настолько разъярена и напугана, что наорала на Эверли. Я сказала, что посажу ее задницу в тюрьму. Она ничего не подтвердила и не опровергла, но снова упомянула этот чертов договор о неразглашении. После этого я пошла к Уэсу, думая, что он как-то причастен к этому, или, по крайней мере, что он знал и не сказал мне. Эверли создала такое впечатление.

Мы начали ссориться — не только из-за убийств и обмана коренных жителей, но и из-за причины нашего разрыва, из-за манипуляций Эверли со мной.

Это была ужасная ссора.

Дошло до физического насилия.

Я дала ему пощечину.

Сильно толкнула Уэса.

Я хотела толкнуть его снова, но он увернулся.

Я начала падать вперед. Попыталась исправить положение, поскользнулась на ковре и начала падать назад.

Уэс протянул руку, чтобы поймать меня.

Но не успел схватить вовремя.

Я ударилась головой об угол стола — как раз в нужном… или неправильном месте.

И умерла.

Уэс много раз спрашивал, хочу ли я посмотреть, потому что у него есть запись несчастного случая. Но я всегда отвечаю «нет». Теперь я все помню. Не хочу видеть свою реальную смерть. Мне и так тяжело смириться с тем, что со мной произошло; не хочется еще и видеть это своими глазами.

— Вот, — говорит Уэс, протягивая мне кофе.

Я сажусь на койке и беру у него кофе, делаю долгий глоток. То, что он приносит мне кофе на лодке, — лучшая часть утра, может быть, даже дня. Ну, если не считать секса, конечно.

— Спасибо, — говорю ему, глядя на него поверх кружки. У него раньше была кружка с грибом на лодке, которая нравилась Мунавару, но я заставила выбросить все, что связано с грибами. Теперь не уверена, что карьера миколога — правильный выбор для меня. — Ты сделал очень крепкий.

— У нас впереди длинный день, — объясняет он. Позже, когда начнется отлив и течение в марине перестанет быть таким бурным, мы отправимся в путь, решив продолжить плавание до города Уклулет, а затем проведем несколько недель, бродя по островам залива Баркли, пока будем разбираться с нашими жизнями.

Так много нужно понять.

Так много нужно обдумать.

И так много вещей, о которых я не хочу слишком глубоко задумываться.

— Но прежде чем мы начнем собираться, у меня есть для тебя подарок, — говорит Уэс. Он лезет на дно одного из шкафчиков, окружающих койку, и достает обувную коробку.

— Еще полароидные снимки? — спрашиваю я.

Я столько времени провела, просматривая фотографии и восстанавливая воспоминания, пока не убедилась, что они останутся со мной навсегда. Уэс считает, что со временем мои собственные нейронные связи вытеснят мицелий, и однажды мой мозг полностью восстановится, а мицелий станет ненужным. По крайней мере, он может помочь мне с этим.

— Нет, — говорит он, ставя коробку передо мной. Он смотрит на меня твердо и уверенно. — Ты не обязана ничего с этим делать. Можешь выбросить, если хочешь. Или я могу убрать обратно, и ты решишь, что с этим делать, через несколько лет. Мы можем решить это вместе. Но я хотел, чтобы ты знала.

Он поднимает крышку коробки.

Я заглядываю внутрь.

Бумаги. Сотни разбросанных бумаг, некоторые напечатанные, некоторые исписанные моим почерком.

— Что это? — спрашиваю я, но, увидев несколько слов и формул, понимаю правду.

Это все исследования по «Аманита эксандеско», исследования, необходимые для лечения болезни Альцгеймера и других неврологических заболеваний.

— Не уверен, что это полный комплект, — говорит он. — И, конечно, у нас больше нет самих грибов. Но это шаг в правильном направлении. Ты всегда хранила это на лодке; наверное, какая-то часть тебя беспокоилась, что могут у тебя отнять. Поэтому, Эверли не сожгла это. Если захочешь, если однажды будешь готова, мы можем заняться этим вместе. Мы можем найти другой путь к лекарству.

Моя нижняя губа начинает дрожать, волна эмоций накатывает.

Во-первых, осознание того, что я была достаточно умна, достаточно хороша, чтобы реально помогать в этих исследованиях — именно поэтому я и хотела присоединиться к «Мадроне».

А во-вторых… это надежда. Даже без ингредиентов для работы, это правильное начало. А надежда — такая мощная вещь.

— Иди сюда, — говорит Уэс, забирая у меня кофе и ставя его на полку, прежде чем притянуть меня к себе. Он обнимает меня, и я плачу. Я почти не плакала с тех пор, как все произошло, но сейчас все наваливается разом.

— Однажды твоя работа спасет мир, — говорит Уэс. — Но я дам тебе выбрать, когда наступит этот день.

Я плачу в его объятиях, и он утешает меня.

Он держит меня, пока чувство того, что меня любят, что я достойна, что я достаточно хороша для этого мира, не проникает глубоко в мои кости. Он заставляет меня в это поверить.

Затем я отодвигаю коробку в сторону и целую его.

Он забирается на кровать, и мы падаем на нее, наша одежда слетает за секунды, тела переплетаются в простынях.

Он нежен и ласков со мной этим утром, пока солнце струится сквозь окно, иногда слегка сдерживая меня, шепча, что я его игрушка, что я его навсегда, что он всегда будет заботиться обо мне.

Что его душа всегда найдет мою.

Я отдаюсь ему, как всегда.

Отдаюсь моменту.

Отдаюсь завтрашнему дню.

Не знаю, что принесет нам будущее. Лишь знаю, что мы должны двигаться вперед, шаг за шагом.

«Прошлое — это прошлое», — как всегда говорит Уэс. — «У нас есть только сейчас и завтра».