ГЛАВА 21

— Боже мой, наконец-то солнышко! — восклицает Лорен, когда мы выходим из домика. — И, черт возьми, кажется, мы наконец-то увидим этот полуостров!

Мы подходим к тотемному столбу, чтобы рассмотреть его поближе, и действительно: за сверкающим заливом и лесом из пихт и хемлока на другом берегу в ослепительно голубое небо вздымается гористая масса полуострова Брукс.

— Я уже начала думать, что его не существует, — говорю я, отпивая кофе из бумажного стаканчика, хотя теперь понимаю, что кофеин мне не нужен. Одного только изменения погоды достаточно, чтобы взбодриться.

То же самое происходит и с остальными студентами — все становятся немного громче, энергично шагают к учебному центру. Воздух прохладный, пахнет кедром и свежескошенной травой, от деревьев доносится птичье пение, и все выглядят немного здоровее в ярком свете.

Это очень кстати, потому что завтра поход, и было бы ужасно, если бы погода подвела. Однажды, когда мне было восемь лет, я ходила в поход с отцом в национальный парк Редвуд, и все время лил дождь. Оглядываясь назад, это одно из самых дорогих воспоминаний моего детства, потому что у меня было безраздельное внимание отца, и я чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете, несмотря на то, что нашу палатку затопило. Но мой бедный отец бесконечно жаловался, чувствуя себя виноватым. Очевидно, он очень хотел провести идеальный отдых со своей маленькой дочкой.

На глаза наворачиваются слезы при этом воспоминании.

Мы заходим в класс и рассаживаемся. Кинкейд стоит на своем обычном месте, прислонившись к столу, скрестив руки на груди. На нем рубашка серого цвета, подходящая к его глазам, с закатанными рукавами. Не могу поверить, что он мне отлизывал, а я до сих пор не видела его татуировку целиком.

— Доброе утро, — грубовато говорит он. — Сегодня мы посвятим время обсуждению похода на полуостров Брукс, который состоится завтра. Мы отправимся рано утром, в шесть часов, так что лучше обсудить все сейчас. Это поход для всех студентов, включая тех, кто изучает морские науки, и нам всем нужно быть полностью готовыми.

Он делает паузу и прочищает горло.

— Прежде чем мы начнем, я должен сообщить, что одного студента пришлось отправить домой. Клэйтона Уэйда.

Я напрягаюсь, желудок скручивает.

По комнате разносятся перешептывания, мы все оглядываемся, замечая, что его нет.

Что за черт?

— К сожалению, — продолжает Кинкейд, избегая моего взгляда, пока я откровенно смотрю на него, — Клэйтон не смог приспособиться к жизни в Мадроне так, как мы надеялись. Его посадили на первый же гидросамолет сегодня утром. Пусть это послужит предупреждением для всех вас: если кто-то испытывает трудности в любом плане, пожалуйста, поговорите со мной. Запишитесь на дополнительную консультацию, если сможете. Это дикая, суровая земля, даже со всеми удобствами домика, изоляция может сломить даже самых стойких.

Затем Кинкейд начинает обсуждать детали похода, но я уже не слушаю. Клэйтон вел себя странно вчера. Да он все это время был сам не свой. Интересно, о чем он говорил с Кинкейдом в тот день? Что заставило его уехать? Он казался подозрительным типом, который явно не доверял фонду. Но я никогда не слышала, чтобы он сам хотел уехать — только то, что ему гадалка предсказала, будто этого не случится.

Постойте-ка, Кинкейд сказал, что Клэйтона посадили на самолет, и это звучит так, будто это была не его идея. Его что, насильно выгнали?

Из-за меня?

Лорен толкает меня:

— Без него будет лучше, — шепчет она. — Это ты подставила Клэйтона?

Я качаю головой:

— Неспециально, — шепчу в ответ.

Теперь внимание Кинкейда приковано ко мне, поэтому я сжимаю губы и заставляю себя сосредоточиться.

Однако, когда урок заканчивается, я сразу направляюсь к его столу, желая спросить, что на самом деле произошло с Клэйтоном, потому что я не уверена, что все так просто. Но как только подхожу, в учебный центр входит Эверли.

— Доброе утро, Сид, — весело говорит Эверли, хотя ее улыбка натянута. Даже утром она выглядит шикарно в черном спортивном костюме, подчеркивающем ее длинные стройные ноги. — Извини, что прерываю, но мне нужно поговорить с Уэсом. Наедине.

Я смотрю на Кинкейда, и он лишь едва заметно кивает.

— Ладно, без проблем, — говорю я им, стараясь сохранять спокойствие. Конечно, я говорю «без проблем» только тогда, когда меня переполняет тревога.

Открываю дверь, оглядываясь через плечо, натыкаюсь на острый взгляд Эверли, ждущей, когда я уйду.


Где я?

Где я, черт возьми?

Это еще один безумный сон?

Я сажусь.

Вокруг кромешная тьма, и я нахожусь снаружи.

Не в своей кровати, не в своей комнате — на улице.

О боже, о боже.

Я начинаю ощупывать пространство руками, натыкаясь на мох, папоротники и ветки.

Едва могу дышать. Пульс стучит в висках.

Я точно не сплю. Все слишком реально. Слишком холодно. Чувствую, как влага просачивается сквозь пижамные штаны, земля сырая, воздух густой и влажный. Мое дыхание прерывистое, нос улавливает запах моря, сосен и земли после дождя.

Слишком темно, невыносимо темно.

Как я здесь оказалась?

Лунатила?

Или меня… забрали?

Беспомощность пронизывает до костей, и именно этого я боюсь больше всего. Потому что это невозможно, и мой разум больше не союзник.

Мой разум восстал против меня.

И я в ужасе.

Сижу, застыв от страха, не в силах пошевелиться. Глаза постепенно привыкают к темноте, различая очертания деревьев над головой, их ветви колышутся на ветру. Далеко-далеко виднеется свет, и, надеюсь, это значит, что я недалеко от домиков.

Нужно встать, пробраться через лес к свету.

И все же думаю, что могу просто остаться здесь. Затаиться. Спрятаться. Если я лягу и засну, проснусь ли снова в своей постели? Последнее, что помню — как после ужина собирала вещи для похода в один из рюкзаков, которые нам выдали, а потом легла спать, когда небо еще даже не потемнело, в сумеречной синеве.

«Ты сходишь с ума», — говорю себе. — «Ты правда теряешь рассудок. Ты теряла его все это время».

Нужно найти Кинкейда. Нужно поговорить с ним.

Впиваюсь пальцами в мох — прохладный, мягкий и влажный, пытаюсь ощутить реальность, удержаться за нее.

Но чем глубже погружаю пальцы, тем дальше они уходят, пока кулак не оказывается полностью погруженным, и меня охватывает жуткое чувство, будто что-то вот-вот протянет руку снизу, схватит за кисть и утащит.

Внезапно выдергиваю руку — этой мысли достаточно, чтобы подняться на ноги. Поскальзываюсь на неровной земле, едва не падаю, но руки успевают схватиться за грубую кору ели.

Это широкий, шершавый ствол старого дерева, и я прижимаюсь к нему, пытаясь отдышаться, пытаясь прогнать жуткие образы того, что скрывается под мхом, что прячется между деревьями. Кажется, будто кто-то наблюдает за мной — возможно, даже несколько существ.

«Перестань!» — ругаю я себя. — «Хватит так думать. Ищи путь к свету!»

Но дерево кажется таким утешительным. Чем сильнее я прислоняюсь к нему головой, тем больше мне кажется, что оно шепчет: отдыхай, отдыхай, отдыхай.

Это всего лишь ветер, конечно, раскачивающий ветви надо мной.

Это всего лишь ветер, что говорит: останься, останься, останься.

Что шепчет: Сидни.

Сидни, ты дома.

Я выпрямляюсь, сердце колотится. Ветер играет со мной. Здесь все играет со мной, даже люди.

Особенно люди.

Делаю глубокий дрожащий вдох, все тело трясется.

Я начинаю идти, (хорошо, что в тапочках), один неровный шаг за другим, лодыжка несколько раз подворачивается. Мои глаза привыкли к темноте, понимаю, что я на небольшой поляне посреди леса, и пока не смотрю прямо на далекий свет, то могу видеть, куда иду.

Так продолжается до тех пор, пока я не зацепляюсь носком за что-то и с криком лечу на землю в кучку мягкой земли.

Мягкую, перерытую почву.

Я задыхаюсь, пытаюсь подняться, но руки погружаются в землю по локоть. Я уже готова впасть в панику, когда понимаю: то, что я приняла за звезды в глазах, на самом деле звезды перед глазами.

Земля усыпана ими.

Бирюзовые светящиеся звезды с оранжевой подложкой.

Эксандеско.

Эксандеско, что на латыни означает «вспыхивать и гореть».

Смотрю на грибы Мадроны, светящиеся своим биолюминесцентным светом. Они повсюду вокруг, освещают землю, словно падающие звезды.

Я завороженно смотрю на них, чувствуя, будто парю в фосфоресцирующем море, но в голове вопит тревожный сигнал. Что-то велит мне подняться и двигаться дальше. Что-то твердит: мне нужно убраться отсюда, немедленно.

Пытаюсь пошевелиться, и мои колени погружаются в землю. На секунду меня охватывает глупая тревога о том, что придется снова стирать эти чертовы пижамные штаны, но эта мысль мгновенно стирается, когда я понимаю, что это за насыпь, в которую я проваливаюсь.

Это могила.

Та самая могила собаки, на которую мы наткнулись с Лорен.

Ее раскопали.

И я в нее проваливаюсь.

«Нет, нет, нет», — лихорадочно думаю я, охваченная омерзением, и уже собираюсь выдернуть руку, как что-то в земле обвивается вокруг моего запястья.

Я кричу.

В панике вырываю руку, судорожно выползая из могилы, топча грибы, земля летит во все стороны, пока я наконец не достигаю твердой почвы. Вскакиваю на ноги, натыкаюсь на дерево, снова чуть не падаю, и дико оглядываюсь в поисках света.

Я отталкиваюсь от ствола, легкие горят, сердце бешено стучит, пока я пытаюсь бежать сквозь темный лес. Ветки царапают мое тело, цепляются за волосы, словно пытаются удержать меня в плену. Кажется, что-то до сих пор обвивается вокруг запястья, и я то и дело касаюсь его, убеждаясь, что ничего нет, смахивая с себя землю на бегу, петляя между деревьями.

Я уже близко к свету, как вдруг воздух меняется, и я чувствую за спиной что-то тяжелое.

Темное присутствие, удушающее и зловещее.

Воплощенный ужас, нависший позади меня.

Идущий по моим пятам с треском ломающихся веток и низким, голодным рыком.

Я взвизгиваю и заставляю себя бежать быстрее чем когда-либо, пока не вырываюсь из чащи и не оказываюсь за панельными домиками. Я еще никогда так не радовалась виду Поселения Мадроны.

Но не останавливаюсь, несусь по извилистым тропинкам прямо к трапу. Я взбираюсь по нему, пока он раскачивается, затем мчусь по причалу, поскользнувшись дважды, пока не достигаю лодки Кинкейда.

Вскарабкиваюсь на борт, почти ползком, тапочки почти слетают с ног, когда я падаю на палубу.

— Кинкейд! — выкрикиваю я хриплым голосом.

Слышу, как распахиваются двери каюты.

— Сидни! — восклицает он, и вот его руки уже обвивают меня, поднимая на ноги.

Я падаю в его объятия.

— О боже. Это было ужасно.

— Ты дрожишь, как осиновый лист, — говорит он, проводя ладонями по моим рукам. — Кожа просто ледяная. Что случилось? — он вытаскивает из моих волос несколько листьев и с изумлением смотрит на них.

— Ты разве не слышал, как я кричала? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Пойдем внутрь, я приготовлю тебе чай.

Я киваю, и он ведет меня к двери, помогает спуститься по ступенькам. Он хватает плед и накидывает его мне на плечи, затем усаживает на диван.

— Что случилось? — снова спрашивает он, подходя к раковине, наполняя чайник водой. Уютный приглушенный свет и тепло от обогревателя уже заставляют мое сердце биться ровнее, страх отступает. Мне приходится смотреть на свои ногти, на въевшуюся в них грязь, чтобы напомнить себе: то, что произошло, было реальным.

Это же было реально, правда?

Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю и начинаю:

— Я проснулась в лесу. Понятия не имею, как там оказалась. Я рано легла спать, после того как собрала вещи для похода, и следующее, что помню, — я лежу на лесной подстилке.

Он замирает.

— Ясно, — ставит чайник на плиту. — И что было потом? Ты сказала, что кричала.

— Я встала, увидела свет от поселения, попыталась найти дорогу, и тут я… — решаю не рассказывать ему о ветре и деревьях, шептавших мое имя. Говоривших, что я дома.

— И? — подталкивает он, зажигая плиту и возвращаясь, чтобы сесть напротив меня, кладет руку мне на колено. — Что?

— Я упала в могилу. В ту самую могилу собаки, которую мы с Лорен обнаружили. Гровера. Она была вся в светящихся грибах. Она была пуста, словно кто-то ее раскопал или… то, что было похоронено, выбралось наружу.

«Если это вообще была собака», — думаю я. Я знаю, что слышала рычание позади себя, но это могло быть что угодно.

Кто угодно.

О боже.

Я смотрю на Кинкейда со страхом.

— Знаю, ты, наверное, думаешь, что я сошла с ума.

— Нет, — говорит он, но хмурится, глубоко вдыхая через нос. — Я просто пытаюсь разобраться с этим шаг за шагом. Первое и самое важное — выяснить, как ты оказалась в лесу.

Я киваю.

— Да. Именно. Так как же это произошло?

— Если бы у меня до сих пор были камеры в твоей комнате, мы могли бы сами это увидеть, — тихо говорит он. Черт, он прав. Может, ему стоит вернуть их. — Но нам остается только строить догадки. У тебя были случаи лунатизма?

— В детстве.

— Прямо как носовые кровотечения, — говорит он, и я киваю. — Еще случалось?

Я вспоминаю, как Амани ударила меня снежком в лицо. Снег порезал меня, или у меня пошла кровь из носа?

— Не уверена.

Он хмурит брови.

— Не уверена?

— Возможно. Меня ударили снежком в лицо. Трудно сказать, порезал ли меня лед или нет.

Он медленно моргает, затем выпрямляется.

— …Что? Снежком?

— Я проснулась среди ночи, и Амани вывела меня на поле, где начался снегопад. Она бросила в меня снежком.

— Когда это произошло? — осторожно спрашивает он.

— Не знаю. Время как будто размыто. Неделю назад?

Его взгляд меняется, серый цвет становится стальным.

— И ты мне не рассказала. Ты же знаешь, что не должна хранить от меня секреты.

Я смеюсь.

— О, как все изменилось. Извини, что не сказала, полагаю, я была отвлечена миллионом других, блядь, вещей, которые происходят и которым у меня нет объяснения.

Он смотрит на меня мгновение, будто что-то обдумывая.

— Это интересно.

— О да, снег в июне и призраки, кидающие в тебя снежки — это действительно интересно.

— Амани не призрак, — отвечает он. — Насколько мне известно, она не умерла. Она была здесь, а потом уехала домой.

— Тогда что? Она мне в галлюцинациях привиделась?

— Да. Это самое логичное объяснение. Как и в прошлый раз, когда ты ее видела.

— Значит, снежок тоже был галлюцинацией?

— Возможно.

— А снег в июне?

— Мы слишком близко к океану для подобных аномалий. На окрестных вершинах? Не исключено, если с севера нагрянет нежданный холодный фронт. Но здесь, внизу? Никогда.

Вот черт.

Значит, я действительно все это выдумала.

Стоп.

Или нет?

— Что случилось с Клэйтоном? — внезапно спрашиваю я.

Его взгляд становится острым.

— О чем ты?

— Ты знаешь, о чем я, — говорю ему. — Сначала он домогается меня, а потом его отправляют домой на гидросамолете.

— Я думал, ты будешь этому рада, — говорит он натянуто.

— Рада? — восклицаю я. — Ты сделал это ради меня?

— Конечно.

Я таращусь на него.

— Ты посадил Клэйтона на гидросамолет и отправил его домой? Ради меня?

— Да.

Я не могу решить, это ужасно романтично или что-то другое.

— И… — начинаю я. — Он ушел по своей воле?

Он кивает.

Но я ему не верю.

Вспоминаю, что Эверли приходила поговорить с ним сегодня утром.

— Эверли знала?

— Она знала, что он доставляет тебе неудобства. Она хотела, чтобы он ушел. Так что я от него избавился.

Избавился.

Точно так же, как они избавились от Амани…


Загрузка...