Дело смерти

ГЛАВА 7

После обеда — сытного овощного рагу с фасолью и тыквой, которое я ковыряла без особого аппетита — наша группа разделилась на две группы. Джастин, Нур, Альберт, помешанный на морских ежах, и рыжая Кристина из Чикаго отправляются к плавучей лаборатории работать с доктором Эрнандесом, а остальных отправляют к тотему, где уже ждет Ник.

Разговор с Кинкейдом все еще крутится у меня в голове, пока Ник раздает нам рюкзаки со всем снаряжением для сбора. Мне нужно взять себя в руки. Кинкейд сказал, что не следил за мной, и я ему верю, но то, что я так быстро отказалась от своего мнения, — тревожный знак. Не знаю, что именно в нем так действует на меня, но спишу всё на тот сон… эротического характера.

Ошибки мне уже дорого обходились, и хотя мое сексуальное влечение порой бывает чрезмерным, импульсивность можно обуздать. Хотеть профессора — не преступление, если не пересекать ни одной черты и все останется у меня в голове — это превратится в безобидное увлечение. А значит, нужно перестать быть такой… раскованной рядом с ним. Не сказать, что я флиртую, но определенно чувствую себя с ним свободнее, чем следовало бы. Надо остановиться, пока это не перерастет в гиперфиксацию с глупыми поступками.

Мы идем по лесной тропинке за корпусом. Ник говорит, что сейчас ею почти не пользуются — окрестности признаны охраняемой территорией, хотя примерно в пятнадцати километрах отсюда все же есть лесозаготовительный лагерь.

— Лагерь номер девять — наши ближайшие соседи, — говорит он, шагая впереди с кривой походной палкой. — Если вдруг случится какая-то чрезвычайная ситуация, а, конечно, такого не будет, просто идите по этой дороге. Путь тяжелый, но в итоге вы до них доберетесь. На юге от нас, у входа полуострова Брукс, есть резервация Чеклсет, но туда только по воде, и с разрешения.

«Хм, чрезвычайная ситуация», — думаю я. Они наверняка помогли бы и без разрешения. Интересно, какие вообще бывают ЧП в этом месте, но я не хочу портить атмосферу таким вопросом.

Туман начинает рассеиваться, солнце почти пробивается сквозь верхушки деревьев. Настроение у всех легкое, медный звон медвежьих колокольчиков на рюкзаках вплетается в звуки леса. По просьбе Ника достаю компас и наблюдаю, как стрелка поворачивается на северо-восток: справа земля выравнивается, слева из-под тянущихся ввысь ситхинских елей поднимается крутая гора. Ветви отзываются криками воронов, то и дело пролетают черные птицы, а из кустов доносится печальный зов пестрого дрозда. Я глубоко вдыхаю запах хвои и сырой земли.

Позади меня оказывается Клэйтон, но он разговаривает с темнокожим парнем из Лондона по имени Патрик.

— Боюсь, моего брата призовут, — говорит Клэйтон. — Когда он пошел в армию, войны ведь и в помине не было.

Я нахмуриваюсь, не понимая, о какой войне речь, но Патрик вдруг шикает:

— Ш-ш-ш.

Я оборачиваюсь. Патрик выглядит напряженным, возится с лямками рюкзака, а Клэйтон сверлит меня взглядом.

— Чего уставилась, принцесса? Не привыкла пешком ходить?

— Мне просто интересно, на какую войну собираются отправить твоего брата, — говорю я.

Он смотрит еще секунду, затем бросает:

— На Балканах какая-то заварушка. Дай угадаю — новости не смотришь? Думаешь, слишком умная или слишком «продвинутая» для этого?

— Клэйтон! — рявкает Ник спереди. — Хватит.

Я едва успеваю отвернуться, как спотыкаюсь о камень, но Мунавар мгновенно хватает меня за руку, удерживая.

— Спасибо, — говорю я, смущенно улыбаясь.

Отпускает мою руку, мягко кивая:

— Я тоже новости особо не смотрю. Слишком много драмы.

— Да, раньше смотрела, — отвечаю я. — Но это сбивает меня с толку, расфокусирует внимание… и в итоге вгоняет в депрессию.

— К счастью, здесь мы этого не получим, — вставляет Лорен. — И, думаю, нам от этого только лучше. Хотя, я бы хотела следить как там дела у Кардашьян.

— Разве кто-то еще смотрит это шоу?

Она смеется:

— Ты удивишься.

Мы идем дальше, дорога все чаще зарастает папоротником и розовым кипреем, пока Ник не уводит нас по тропинке в чащу. Вскоре выходим на небольшую поляну — трава ярко-зеленая, почти неоновая, по краям несколько ольх, а посередине темный пруд с кувшинками.

— Здесь и будем собирать, — говорит Ник, ставя рюкзак на траву. — Разойдитесь, но оставайтесь в пределах поляны, чтобы я всех видел.

— Хорошо, пап, — откликается Мунавар, и все смеются.

— Ладно, можете ходить парами, если хотите зайти глубже, — уступает Ник с тяжелым вздохом. — Но следите, чтобы вы все время разговаривали. Шум отпугнет животных, хотя и ваших медвежьих бубенцов должно хватить. И держите компасы под рукой. Не хочу, чтобы кто-то заблудился. Лес здесь умеет играть с восприятием.

Лорен глядит на меня с ожиданием:

— Ну что? Пойдем исследовать?

Я энергично киваю. Под пристальным взглядом Ника мы направляемся на восток, туда, где едва заметная оленья тропка петляет сквозь заросли винограда Орегона и крапивы — к последней мы не приближаемся. Ольха сменяется кедром и елью, и лес вокруг становится все темнее. Я знаю, что мы движемся к воде, и должно бы светлеть и редеть, но наоборот — ветви смыкаются над головой, закрывая небо, а подлесок густеет, цепляясь за одежду.

— Жутковато, — говорит Лорен, но на лице у нее видно озорство.

— Ага, — соглашаюсь я, окидывая взглядом мрак и чащу. — Такое чувство, будто за нами кто-то наблюдает, — добавляю, специально поддразнивая ее.

— Может, и правда наблюдает, — отвечает она с шутливой серьезностью, заправляя прядь за ухо. — Разве ты не знаешь, что у деревьев есть глаза?

Мы останавливаемся у рощи кедров. Лорен достает флягу с логотипом Фонда Мадрона и делает несколько больших глотков. Перед нами возвышается настоящий гигант — западный кедр в несколько метров толщиной, старше и массивнее всех остальных. Я невольно кладу ладонь на его шершавую, красноватую кору. Глаза сами собой смыкаются. Вспоминаю слова Лорен. У деревьев, может, и нет настоящих глаз, но они общаются между собой через подземные нити мицелия. Микоризная сеть позволяет им передавать питание молодым саженцам в тени, чтобы те выжили. Они видят — без глаз.

— Это материнское дерево, — шепчу я. — Самое старое и сильное, с самыми глубокими грибными связями, способное уловить сигнал бедствия от других и отправить им воду.

Я чувствую, что если сосредоточусь достаточно сильно, то смогу почти услышать, как дерево пытается заговорить со мной.

Словно оно считает, что я в беде.

«И правда, — мысленно признаюсь я. — Я действительно в беде. Кажется, весь мой мир вот-вот рухнет».

И вдруг в голове вспыхивает образ.

Темноволосая девушка в ночной рубашке висит на дереве, ее шея сломана.

Мертвая.

Я резко вдыхаю и отступаю, распахнув глаза.

— Похоже на гриб сине-фиолетового окраса, — говорит Лорен. Она стоит на коленях, проводя пальцами по голубым прожилкам на коре, и не замечает моего состояния.

«Спокойно», — приказываю себе, и видение постепенно растворяется, пока я забываю детали, но точно знаю, что что-то видела.

— Стоит взять образец? — спрашивает Лорен, поднимая взгляд. Лоб ее хмурится. — Ты в порядке? Ты побледнела.

— Все нормально, — быстро отвечаю я. — Давай продолжим.

— Ладно, — соглашается она, вытирая ладони о джинсы. Мы двигаемся дальше, и я плетусь за ней, чувствуя, как в голове гудит и земля качается под ногами. Кажется, недоедание наконец меня догнало, но есть все так же не хочется.

Погруженная в свои мысли, я иду за Лорен, пока она внезапно не останавливается, и я врезаюсь ей в спину.

— Боже мой, — выдыхает она.

— Что? — Я выглядываю из-за ее плеча.

Перед нами, в крошечной прогалине, устланной сухими иглами и землей, лежит холмик, у изголовья которого вбит крест из веток.

Могила.

Могила, сплошь покрытая грибами. Их здесь сотни — все одного вида, белые, почти прозрачные, с ярко-оранжевыми пластинками.

Внезапно воздух наполняется тонким назойливым жужжанием, как будто вокруг рой комаров.

— Думаешь, стоит взять образцы? — нерешительно спрашивает Лорен.

Я качаю головой:

— Нет. Нужно вернуться и рассказать Нику.

Лорен кивает, сильно прикусывая губу.

— Да… Я уверена, что… ну, они в курсе. Но эти грибы, я их не узнаю. Они как… — Она делает шаг вперед, чтобы рассмотреть их поближе. Я тянусь, чтобы удержать ее, но пальцы скользят в воздухе. — Они похожи на мухоморы, но я никогда не видела, чтобы у них были оранжевые пластинки. Напоминают опята-«фонарики», только не полностью оранжевые. Мы могли бы сделать споровый отпечаток.

— Мы же не знаем, что это за вид. Может быть ядовитым, — говорю я, наблюдая, как она опускается на колени у могилы. Лорен демонстративно достает из рюкзака резиновую перчатку, натягивает ее, потом вынимает алюминиевую пластинку, пипетку с водой и маленький нож. — Скорее всего, он ядовит.

— Я буду осторожна, — отвечает она и тянется ножом к ближайшему грибу, который не больше моего пальца.

— А что, если это именно он? — Я опускаюсь рядом и хватаю ее за руку. Жужжащий гул здесь громче, и меня накрывает волна тошноты, но я не отпускаю. — Что, если это «Аманита эксандеско»? Если это их грибы, может, не стоит трогать их без разрешения.

Она задумывается, потом нехотя убирает нож.

— Думаешь, Ник бы нас не предупредил?

— Может, он и не думал, что мы их найдем. Но мне кажется, нам пора возвращаться. И вообще… собирать грибы с могилы — неправильно. — Я невольно вспоминаю рубашку Мунавара и передергиваюсь. Они же буквально питаются чьим-то трупом.

— Никогда бы не подумала, что ты сентиментальна, — фыркает Лорен, поднимаясь. — Ладно, пошли. Даже для меня это слишком жутко.

Мы идем по тропе быстрее, и минут через десять снова выходим к могиле.

— Какого черта? — Лорен озирается в панике. — Мы что, круг сделали?

Воздух стал холоднее, свет тусклее. Я тянусь к компасу и замечаю, что волосы на руках встали дыбом.

— Ладно, пробуем снова, — говорю я, раскрывая прибор.

Лорен подходит ко мне сзади, и мы снова сворачиваем на тропу. В какой-то момент она уходит в рощу тсуги, с голыми, тонкими ветвями, кора которых вся в лишайнике, а кончики увешаны паутиной, но компас показывает, что нам не туда.

Мы возвращаемся на несколько шагов и замечаем еле видимую тропинку, скрытую за густыми папоротниками. Проходим мимо материнского кедра, и я нарочно не смотрю на него, чтобы снова не увидеть в воображении мертвую девушку. Вдалеке доносятся голоса, и деревья начинают расступаться, открывая поляну.

— А вот и вы! — Ник упирает руки в бедра. Остальные студенты толпятся вокруг него, выглядят скучающими. — Мы уже собирались идти вас искать.

— Мы зашли дальше, чем думали, — говорит Лорен. — Извините.

— Мы нашли могилу, — говорю я прямо.

Все тут же оживляются. Брови Ника приподнимаются.

— Могилу?

Я киваю, запыхавшись.

— Да. Холмик земли с крестом у основания. Весь в грибах, которых мы не смогли определить.

— Я хотела взять отпечаток спор, но мы подумали, что это может быть, ну… тот самый знаменитый мадроновский, — добавляет Лорен.

Ник на мгновение задумывается.

— Могила… Ну, возможно, если вы ушли далеко к заливу, то наткнулись на место, где Эверли и Майкл похоронили своего старого пса Гровера. Крест из палок?

Я снова киваю.

— Значит, скорее всего, это он, — говорит он. — Он был самым любимым членом команды. Как выглядели плодовые тела?

Мы описываем ему грибы, и он улыбается.

— Вы правы. Это «Аманита эксандеско». Рад, что вы их не тронули: споры могут доставить немало хлопот, если их потревожить. Я скажу Эверли, чтобы проверила могилу.

— То есть, если я правильно понимаю, — Лорен скрещивает руки, — вы хотите, чтобы мы собирали и находили новое, но при этом не трогали ваши грибы?

Он отвечает ей натянутой улыбкой:

— Я ценю все открытия. Просто не знал, что эти грибы растут в этой зоне. Если кто-то из вас наткнется на них, прошу не собирать, а сразу сообщить мне.

— Было бы полезно, если бы мы знали, как они выглядят, — говорит Патрик. — Может, отведете нас к могиле, чтобы мы поняли?

Ник смотрит на часы:

— Знаете, уже поздно. Нам нужно возвращаться. И, похоже, будут дожди.

Я поднимаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо пролетает белоголовый орлан, а за его крыльями клубятся темные, зловещие тучи.

Мы идем обратно по лесовозной дороге, Лорен, я и Мунавар отстаем от остальных.

Мунавар наклоняется ко мне и шепчет:

— Держу пари, он не хочет, чтобы мы знали, как они выглядят, потому что боится, что мы соберем их сами. Может, они опасны, а может, просто не хотят, чтобы кто-то присвоил их и продал.

— Но ведь это не совсем их собственность, — возражает Лорен. — Я проверяла их заявку на патент гриба. Им отказали. Нельзя запатентовать то, что ты не создал. Разве что они сумеют культивировать и скрестить его с чем-то еще и тогда запатентуют, но, кажется, у них проблемы с размножением.

— Это не значит, что мы имеем право их брать, — говорю я. — Уверена, в нашем соглашении четко сказано: ни один организм не должен покидать остров.

— Хм, — протягивает Мунавар.

Я бросаю на него взгляд через плечо и вижу задумчивое выражение.

— Даже не думай прятать их себе… ну, ты понял куда.

— Я бы никогда, — отвечает он, но по его улыбке ясно: именно это он и задумал.

К ужину, когда мы возвращаемся в домик, я вымотана донельзя. И хотя, в общем-то, здорова, вовсе не худая, мой размер примерно 46–48, но я всегда была активной — походы, иногда бег, если готовлюсь к забегу, мышцы обычно крепкие и жилистые. Поэтому странно, что с наступлением вечера мне кажется, словно я готова уснуть навечно. Как будто мышцы ослабли.

После ужина я присоединяюсь к остальным в общей комнате, где разносят кружки горячего шоколада с маршмеллоу и тарелки песочного печенья. Заставляю себя надкусить печенье, но сахар не дает никакой бодрости.

— Пожалуй, пойду спать, — говорю я Лорен, сидящей в кресле рядом. Мунавар, Джастин и Нур на диване увлеченно обсуждают какой-то сериал, о котором я не слышала. Но, заметив мой взгляд, они резко обрывают разговор.

— Уже? — Лорен бросает взгляд на свои пластиковые часы. — Всего восемь вечера.

Я нарочито зеваю:

— Знаю, но я ужасно устала за день. Да что там — с тех пор как оказалась здесь.

— Это свежий воздух, — говорит она. — Но я заметила, что ты почти не ешь. Как птичка поклевываешь.

Я устало улыбаюсь:

— Поверь, и слава богу. Обычно я сметаю все за пять секунд, — похлопываю себя по животу. — Синдром раздраженного кишечника говорит сам за себя.

— Ладно, — говорит она настороженно. — Увидимся утром.

Я прощаюсь с остальными и направляюсь к лестнице. Чувствую, как по затылку пробегает холодок, оборачиваюсь — Лорен что-то шепчет остальным. Завидев мой взгляд, они тут же делают вид, что ничего не было.

Щеки заливает жар. Я быстро поднимаюсь наверх. Наверное, это ничего не значит. Может, просто спросили, почему я так рано иду спать, а Лорен объяснила.

И все же, после стольких лет, будучи аутсайдером, постоянных трудностей с пониманием чужих намеков, я всегда сомневаюсь, когда завожу друзей. Пара неприятных случаев в детстве, и теперь я подозреваю всех.

Я отбрасываю эти мысли и готовлюсь ко сну. Сегодня мелатонин не нужен — я засыпаю на ходу. И упражнения для челюсти можно пропустить: мышцы будто ослабли, лицо кажется уже. Вероятно, от того, что я меньше ем, нет отеков. Казалось бы, я должна радоваться потере веса, но нет — это тревожит. Я ведь не собиралась худеть.

Умывшись, надев пижаму, я ложусь в кровать и выключаю лампу. Комната почти не темнеет: сумерки густы, а в окно льется лунный свет.

Я встаю, чтобы задернуть шторы. Дождь шел с самой нашей вылазки за грибами, но теперь небо прояснилось. Луна, почти полная, висит над верхушками кедров, облака тянутся по ней, как марля. Я задерживаю взгляд, ощущая странное восхищение, словно меня тянет, и тут замечаю движение внизу.

Под окном кто-то стоит. Фигура напоминает Кинкейда, но с луной за его спиной лица не разглядеть.

И все же я знаю, что он смотрит прямо на меня.

Вспыхивает огонек сигареты, и он поворачивается, скрываясь в деревьях, оставляя за собой дрожащие в лужах круги.

— Просто вышел на ночную прогулку, — тихо говорю я.