Дни Крови и Звездного Света

25

ЗДЕСЬ ВРАГ ОБРЕТАЕТ ОЧЕРТАНИЯ

Тен проводила Кару в комнату и приняла ее молчаливость за покладистость, потому что сама она болтала без умолку, осыпая нелицеприятными замечаниями недавнее воскресение. Она оказалась застигнутой врасплох, когда Кару захлопнула дверь перед ее лицом и задвинула засов.

Момент ошеломленного молчания, а затем раздался стук.

— Кару! Я же должна помочь тебе. Впусти меня. Кару.

— Как же я люблю тебя, подруга, — прошептала Кару и погладила задвижку.

Голос Тен повышался, она, задыхаясь, ругалась. Расстегивая свой пояс с клинками, Кару не обращала на нее никакого внимания. На столе лежало наполовину собранное ожерелье, но ей не хотелось брать его и не хотелось ничьей компании — или няньки. Ей лишь был нужен карандаш и лист бумаги, чтобы зарисовать точно, каким было лицо Разора, когда он бросился на нее. Нарисовать сломанный V-образный стол и очертания фигур, стоящих фоном у всего этого и не сделавших ничего, чтобы помочь ей. Рисование всегда помогало Кару осмысливать те или иные вещи. Когда они были на бумаге, они принадлежали только ей. Она могла решать, какую власть они будут иметь над ней.

Кару взяла этюдник и открыла его. Она увидела остатки разорванной страницы и вспомнила так отчетливо, словно смотрела на него, набросок Акивы, который был на этом месте. Он спал в ее квартире. Конечно, она уничтожила набросок. Она уничтожила их все.

Если бы только она могла сделать то же самое со своими воспоминаниями.

Любовница ангела.

Даже мысль заставляла ее краснеть от стыда. Как же она могла столько натворить: полюбить Акиву — или думать, что любит? Потому что теперь, что бы ни было между ними, это выглядело, как слой налипшей грязи, — любовница ангела — и совсем не было похоже на любовь. Вожделение, страсть, может быть. Юность, сопротивление, саморазрушение, порочность. Она ведь едва была с ним знакома, как она могла подумать, что это любовь? Но чем бы это ни было... будет ли это когда-нибудь прощено?

Скольких еще химер Кару должна воскресить, прежде чем они примут ее?

Все они. Которых было так много. Каждого, кто умер из-за нее. Сотни тысяч. И даже больше.

Что было, конечно, невозможно. Те души исчезли, включая тех, которые были дороги ей. Они были потерянными. Что теперь? У нее нет возможности искупить свою вину?

Это была ее жизнь, это был ее ночной кошмар. Порой, единственным способом вынести все это, было убеждать себя, что у всего есть свой конец. Если это ночной кошмар, она проснется, Бримстоун окажется живым; все окажутся живыми. А если это не кошмар? Что ж, все это когда-нибудь, так или иначе, закончится. Раньше или позже.

Она рисовала, изображая оскал Разора до ужаса правдоподобным.

«Сусанна, ты и правда желаешь знать, что со мной? Так получай. Я загнана в ловушку песчаного замка с мертвыми монстрами. Вынуждена воскрешать их, одного за другим, стараясь избежать того, чтобы быть съеденной».

Это прозвучало, как идея для японского игрового шоу, и Кару опять не смогла сдержать смех, хоть лишь и на секунду, потому что Тен подслушивала с другой стороны двери и издала тихое рычание. Отлично. Теперь волчица, вероятно, подумала, что Кару смеется над ней.

«Здесь враг обретает очертания», — написала Кару в своем этюднике.

«Ох, Сьюзи».

Она бросила взгляд на подносы с зубами и обрушила на них проклятья за то, что те были такими полными. Она слишком хорошо справлялась с собирательством оных; возможно, пройдет некоторое время, прежде чем ей понадобится совершить очередную вылазку. Однако, чем быстрее Кару работала, тем быстрее подходило время, когда ей пришлось бы сделать больше при очередном таком «выходе в мир», чем послать электронное письмо Сусанне. Она найдет ее. Она ссутулится за чашечкой чая и гуляшом вместе с ней и Миком в «Отравленном гуляше» и все им расскажет, а затем будет греться в их эмоциях, когда они начнут ругать ее, на чем свет стоит.

Они бы уж согласились с ней, что неблагодарный Хет, из рода священников, не заслуживает царственной головы льва, возможно, в следующий раз ему достанется голова хомячка или, не исключено, что пекинеса.

Или еще лучше, она представила, как Сусанна огрызнулась бы в своей манере:

- Да и черт с ними со всеми.

- Я этого не сделаю, — ответила бы Кару. Это была выработанная со временем мысль, и она цеплялась за нее. Ради Бримстоуна. И ради всех химер, с которыми ангелам еще не удалось расправиться. Ей всего лишь нужно было вспомнить о Лораменди, чтобы отчаянно прочувствовать свой долг. Кроме нее не было никого, кто был бы способен проделать эту работу.

Откуда-то извне раздался зов караульного – одинокий, протяжный, высокий свист. Кару подпрыгнула и тут же оказалась у окна. Возвращался патруль, первый из пяти. Не моргая, она высунулась из окна и внимательно вгляделась в небо. Туда: в сторону гор, где невидимый, высоко в разряженном воздухе, висел портал. Они были еще слишком далеко, чтобы различить силуэты и понять, что это был за отряд, но приглядевшись, он смогла различить, что их было шестеро. Уже был повод, чтобы радоваться. По крайней мере, один отряд был цел и невредим.

Все ближе и ближе, и вот она увидела его: высокого и прямого. Его рога, были словно пара пик. Зири. Давление в груди, о котором она даже не догадывалась до этого момента, ослабло. Зири был в порядке. Теперь она могла разглядеть и остальных, а вскоре они уже кружили над крепостью и опускались во двор. Половина на крыльях, сотворенных ею. Не было среди них двух одинаковых пар по размеру или форме, но все одинаково устрашающие: вооруженные, чтобы убивать, а черная кожа в крови и пепле. Она также была рада видеть Белироса, но чувство облегчение все-таки было адресовано Зири.

Зири был из Кирина; он был родичем.

Когда Кару смотрела на него, воспоминания Мадригал стали яркими, и она припомнила мужчин своего племени, которых не видела уже так долго. Ей было всего семь лет, когда ангелы оставили ее сиротой. В тот день она была вдали от дома, вольное, ни от кого не зависящее, дитя в диком мире, и вернулась, чтобы увидеть последствия рабского набега и конец той жизни, которую она знала. Смерть и тишина, кровь и пустота, и в глубине пещеры, прижавшиеся друг к другу, — горстка старейшин, которым удалось сохранить очень маленьких детей.

Зири был одним из тех малышей, новорожденным крохой, похожим на котенка, со все еще не раскрывшимися глазками. У Кару осталось немного воспоминаний о нем, когда он уже подрос и оказался в Лораменди: он повсюду следовал за ней, заливаясь румянцем, а ее сводная сестра Чиро, все поддразнивала Мадригал тем, что Зири в нее влюбился.

— Твоя маленькая киринская тень, — прозвала она его.

— Это не влюбленность, — утверждала Мадригал. — Это кровное родство. Это тоска по тому, чего у него никогда не было.

Ее чувства к нему были глубоки. Такой же сирота, как и она, только у него не осталось никаких воспоминаний ни о доме, ни о соплеменниках, за которые можно держаться. Было и несколько старших киринцев, которые выжили, и некоторые другие сироты его возраста, но Мадригал была единственной Кирин в самом расцвете, которую он когда-либо видел.

Забавно, но сейчас роли поменялись: и теперь Кару, глядя на него, видела, что она потеряла. Теперь Зири был взрослым и высоким, даже без учета антилопьих рогов, которые добавляли ему еще несколько футов. Его человеческие бедра переходили в ноги антилопы, как и ее когда-то, а сочетание с огромными крыльями летучей мыши, придавало его походке плавность, которой обладали все Кирин — легкость, как будто земля под ногами была чем-то случайным, и он мог в любой момент взмыть в воздух, улетая все выше и выше.

Только сейчас в нем не было легкости. Поступь его была тяжелой, а лицо — мрачным. Когда дозор собрался в ожидании своего генерала, он единственный, кто поднял взгляд на окно Кару. Она приподняла руку, свою, всю в синяках руку, чтобы поприветствовать его, таким простым жестом... на который он не ответил. Он вновь опустил голову, как будто ее здесь и не было вовсе.

Уязвленная, Кару опустила руку.

Откуда они приходят? Что они видели? Что они сделали?

«Пойди и выясни», — пронеслось на задворках сознания, но ей это было не нужно. Что бы ни произошло на покрытой пеплом земле со следами запекшейся крови, куда уходили ее создания, чтобы вершить расправу, ее это не касалось. Она чарами воскрешала тела; и на этом все.

Что еще она могла бы сделать?