Дни Крови и Звездного Света

34

ТОРЖЕСТВО

Кару была хороша во многих вещах, но вождение не было одной из них. Она не была достаточно взрослой, чтобы получить права, что сейчас казалось ей смешным. Она не знала как в Марокко, а в Европе тебе должно быть восемнадцать, чтобы получить их. Ей исполнялось восемнадцать в следующем месяце — это если не складывать обе ее жизни. Нужно было считать это своей заслугой, думала она, когда подпрыгивала и неслась по бездорожью на старом грузовике, который использовался для того, чтобы привозить припасы в Казбу.

Огромный ухаб ударил по колесам грузовика, заставляя его подпрыгнуть и подвиснуть в воздухе на некоторое время, а потом хлопнуться обратно. Да так, что Кару подскочила, по крайней мере, на фут на водительском сиденье. Уф.

— Извини, — пропела она искренне и сладко через плечо. Там, спрятанная от посторонних глаз, находилась Тен.

Кару нацелилась на следующую кочку.

— Знаешь, если бы я не хотела находиться здесь, я бы давно ушла, — сказала она Тьяго прежде, чем уехать с волчицей в качестве прицепа, несмотря на ее протесты. — Мне не нужен тюремщик.

— Она не тюремщик, — ответил он. — Кару. Кару. — Яркость его глаз раздражала как никогда. — Я просто не могу смотреть, как ты ходишь в одиночестве. Шутишь?! Если что-то с тобой случится, я погибну.

«Не мы погибнем. Я погибну».

Черт!

Конечно, могло быть и хуже. Тьяго мог сам поехать с ней, и самым напряженным моментом было то, что она боялась, что он поедет. Но Ожившие Тени вернулись со своего задания, и он предпочел остаться в старом городе.

— Достань чего-нибудь для торжества, — сказал он ей. — Если сможешь.

У нее по спине забегали мурашки.

— Что празднуем?

В ответ Тьяго лишь указал на хоругвь и улыбнулся. Месть и Победу.

Точно.

«Итак, — думала Кару, — что же привезти для празднования мести и победы? Выпивку? Сложно найти в Марокко. И это было хорошо. Последнее, что нужно дать солдатам, — это выпивка».

Ну, может и не совсем последняя.

Когда Кару добралась до Агжа с его длинной и грязной главной улицей, которая выглядела скорее как улица из вестернов Дикого Запада, чем из арабских сказок, она постаралась объехать магазин с северного ее конца. Магазин, в котором, как она помнила, на витрине стояли винтовки. Она не хотела рисковать, не хотела, чтобы Тен увидела их из своего укрытия и расспрашивала потом об их назначении.

Отличное угощение для праздника? И сомневаться не стоит.

Самой большой и грозной проблемой для Кару — было оружие. Когда она думала о нем, ее рука непроизвольно тянулась к животу, на котором остались три крошечных шрама, как напоминание о пулях, которые она заработала, побывав как-то в трюме судна, направляющегося в Санкт-Петербург, в котором находились одни девушки и женщины. Беззубые, с кровоточащими ртами, орущие и мечущиеся по трюму.

Кару ненавидела оружие, но она понимала, сколь много оно могло значить для сопротивления. Она десятки раз собиралась поговорить с Тьяго о человеческих технологиях для убийства, и десятки раз останавливала себя. У нее была масса причин противиться этому, начиная от своего личного отношения, до людей, с которыми ей придется иметь дела при покупке оружия — скверного было вдоволь и без вмешательства торговцев оружием. Но она могла бы и с этим совладать, если бы не одна серьезная причина, та, к которой она возвращалась снова и снова.

Бримстоун никогда не приносил оружие в Эретц.

Она могла лишь догадываться почему, но догадка была простой: потому что это спровоцировало бы гонку вооружений, потому что это ускорило бы расправу, потому что это было последнее, чего он хотел. Он сказал ей — Мадригал — в последний момент перед ее казнью, что все эти столетия он лишь пытался сдержать нарастающую волну, пытался сохранить своему народу жизнь до тех пор, пока не будет найден какой-то другой путь. Верный путь. Путь к жизни и миру.

Жизнь и мир. Месть и Победа.

И вместе им никогда не сойтись.

В городе Кару закупила целыми ящиками абрикосы, лук и кабачки. Поверх своих синих волос она накинула хлопковый хиджаб, а джинсы скрыла под джелабой* с длинными рукавами. Девушку невозможно было принять за марокканку, но с ее темными глазами и совершенным арабским, Кару не могли принять за уроженку Запада. Также она позаботилась о том, чтобы и ее хамзасы не попались никому на глаза. Она купила ткань и кожу, чай и мед. Миндаль, оливки и сушеные финики. Корм для кур и противни для выпечки лавашей и лепешек. Красное мраморное мясо — совсем немного, потому как его негде было хранить. Кускус, наверное, тонну — мешок был настолько тяжелым, что она едва смогла поднять его. Но ей все равно пришлось отказаться от помощи, с учетом чудища с волчьей головой на заднем сиденье ее грузовика. Скажем за это спасибо Тен.

Она рассказала любознательной женщине, что работает гидом.

— Оголодавшие туристы, — было ее ответом. И в самом деле. До Кару дошло, что она буквально накупила еды на маленькую армию, но она даже не смогла над этим посмеяться.

Она продолжала думать о сфинксах и о том, чем они были заняты.

Они в значительной степени убили всякое ее желание, придумать какое бы то ни было торжество для солдат. Она бросила Тен бутылку с водой и захлопнула багажную дверь грузовика. Но по дороге из города, Кару заприметила магазин, который заставил ее передумать. Барабаны. Барабаны берберских племен. Иногда в походе, когда разбивался лагерь, химеры собирались и били в барабаны. И пели. В Казбу, в песчаной крепости, никто не пел. Но она вспомнила о Зири и Иксандере, которые еще совсем недавно дурачились во дворе, и смехе, частью которого она так и не стала, и купила десять барабанов, а потом пустилась в обратный долгий путь, когда день уступал свои права сумраку.

Она следила за разгрузкой, когда вернулись Ожившие Тени.

— Мне казалось, что Ожившие Тени стали Мертвыми Тенями, — сказала Лираз.

У Акивы шла кругом голова от сообщения, пришедшего из Тисалина. Ужас, количество жертв, дерзкая выходка. Дурацкая, дерзкая выходка. Нападать так близко от Астрая, все равно, что покушаться на саму непогрешимость Империи. Сами-то повстанцы осознают, что они разбудили?

Азаил вздохнул, испустив долгий усталый выдох.

— Это только мне так кажется или вы тоже заметили, что химеры предпочитают оставаться в живых?

— Что ж, — ответила Лираз. — По крайней мере, хоть в чем-то мы схожи.

— Мы схожи не только в этом, — сказал Акива.

Лираз перевела взгляд на Акиву.

— Ты-то схож больше, чем кто-либо, — сказала она, и ему показалось, что сестра подразумевала нечто, касающееся «гармонии» с монстрами, но она понизила голос и добавила. — Например, становиться невидимым.

И Акива похолодел.

Неужели она знает, чем он занимался все эти ночи, или она имеет в виду гламур в целом? Ее пристальный взгляд задержался на нем, и, казалось, что она докопалась до правды, но когда Лираз продолжила, то только и сказала:

- Если бы Отец знал, что ты можешь такое... — и присвистнула. — У него могла бы появиться своя собственная Ожившая Тень.

Акива огляделся по сторонам. Он не любил вести в лагере разговоры на эту тему — о его магии, его тайнах. Наказуемо было даже именование Императора «Отцом»: во-первых, потому что закон гласил, что упоминать Императора можно только выражая почтение, а, во-вторых, из-за того, что Незаконнорожденные не имели прав претендовать на родителей, как таковых. Они были оружием, а оружие не имеет ни отцов, ни матерей. И даже, если меч мог претендовать на своего создателя, то им был кузнец, а не руда, из который был выкован металл. Разумеется, это не могло остановить Иорама от бахвальства тем, сколько «оружия» вышло из его «руды». Управляющие вели списки. По их подсчетам в гареме было рождено около трех тысяч солдат-бастардов.

Из которых, едва ли осталось три сотни, а ведь очень многие из них погибли совсем недавно.

Акива убедился, что в пределах слышимости нет ни единой души.

— И ты так можешь, — напомнил он Лираз.

Он научил своих брата с сестрой гламуру с тем, чтобы они могли передвигаться в человеческом мире, помогая ему выжигать черные отпечатки ладоней на дверях Бримстоуна. Им это удавалось, хотя с трудом и ненадолго.

Она издала возглас отвращения.

— Я так не думаю. Предпочитаю, чтобы мои жертвы знали, кто их убивает.

— С тем, чтобы на протяжении всего их вечного забытья им снилось твое прелестное личико, — усмехнулся Азаил.

— Это благословенная смерть от руки кого-то, столь прекрасного, — парировала Лираз.

— Тогда почему не от руки Иаила, — подметил язвительно Азаил.

Иаил. Акива глянул на небо. Имя отозвалось пронзительным воспоминанием.

— Нет. Во имя Светочей. — Лираз вздрогнула. — Не существует такого благословения, которое помогло бы его жертвам. Знаешь, есть две причины, по которым я рада, что Незаконнорожденная, и обе они — Иаил.

— Какие причины? — Акива не мог себе представить, почему некоторые, в особенности такие, как его сестра, радовались бы тому, что являются ублюдками Императора.

Рожденные вне брака были самым эффективным оружием армии Императора. Но именно их меньше всего и награждали. Они никогда не могли стать командирами, во избежание их стремления возвыситься. Звания скорее существовали для отвода глаз, выделенные как бы взаймы Второму Легиону, чтобы делать всю грязную работу. У них не было пенсий, считалось, что они будут служить Империи до самой своей смерти. Им не было разрешено вступать в брак, рожать детей или становиться отцами, владеть землей, или даже жить в другом месте, кроме как в казармах. На самом деле, это было своего рода рабство. Им даже не полагалось погребение, только кремация в общей урне, а так как у их имен был больше, чем один владелец, то было бессмысленно выгравировывать их на камне или посмертной табличке. Единственным свидетельством существования Незаконнорожденного было вычеркнутое его или ее имя из списка управляющих, которое они теперь могли дать следующему хныкающему малышу, вырванному из рук матери.

Жить во мраке, убивать, кого прикажут, и умереть никем не оплаканным. Таким должен был быть девиз жизни Незаконнорожденного, но это было не так. Кровь — это сила.

— Будучи Незаконнорожденной, — сказала Лираз, называя первую причину и загибая палец на руке, — я никогда не буду служить под началом Иаила.

— Достойная причина, — согласился Акива.

Иаил был младшим братом Императора и командовал Доминионом**, элитным императорским легионом и источником бесконечной горечи бастардов. Любой из Незаконнорожденных оказался бы в поединке или (если бы подобное когда-нибудь случилось) в бою, лучше любого из Доминиона, даже, если Доминион превосходил их во всех отношениях. Они были богато одеты и обеспечены довольствием из казны, как первые семьи Империи (которые заполняли свои ряды вторыми и третьими сыновьями и дочерьми), и в конце войны они также щедро вознаграждались — им даровали замки и земли бывших свободных поселений.

Старшая сестра, бастард, по имени Меллил осмелилась как-то испросить у Иорама, чтобы Незаконнорожденным было воздано должное, и ответ ее отца, который даже в своем отказе сумел похвалиться своей плодовитостью, был таков: «Во всем Эретце не найдется столько замков, чтобы хватило на всех ублюдков, которых я породил».

Тем не менее, несмотря на все преимущества, которыми пользовались доминионцы, они прислуживали Иаилу, доставляя тому удовольствие, а удовольствия Иаила, судя по всему, были из разряда отвратительных вещей.

— Продолжай, — сказал Азаил. — Какая следующая причина?

Лираз загнула второй палец.

— Второе, будучи Незаконнорожденной, я никогда не лягу под Иаила.

Акива мог только стоять и, пораженный, во все глаза смотреть на Лираз. Это было впервые, чтобы он услышал, как его сестра упоминает о своей личной жизни, даже таким нетривиальным способом. Она носила свою свирепость, словно доспехи, будто броню — казавшись при этом бесполым существом. Лираз не трогала ничье сердце, и ее сердце оставалось нетронутым. А представить ее... под Иаилом... отвратительно. Этот образ был тут же отвергнут.

Азаил выглядел таким же ошарашенным, как и его брат.

— Надеюсь, что так и будет, — промолвил он, с едва скрываемым отвращением.

Лираз закатила глаза.

— Да вы только поглядите на себя. Вам же известна дядина репутация. Я только говорю, что не подвергаюсь риску из-за кровного родства. Слава и хвала Светочам за это. И ничего более.

— К чертям Светочей, — огрызнулся, негодуя, Азаил. — Ты в безопасности, потому как выпотрошишь его голыми руками, если он только попытается к тебе прикоснуться. Я бы и сам вызвался сделать это, но прекрасно понимаю, что к тому времени, как кто-нибудь подоспеет, наш дядюшка будет уже вывернут наизнанку, и предстанет в менее уродливом виде.

— Полагаю, ты прав, — устало сказала Лираз, взвесив слова Азаила. — А что скажешь по поводу других девушек? Думаешь, они не хотят вывернуть его наизнанку? А что потом? Виселица? Ведь все и так сводится к жизни или смерти, не так ли, и стоит ли цепляться за эту самую жизнь, что бы ни случилось. Ведь... так?

Она посмотрела на Акиву. Она его что ли спрашивает?

— Что?

— Стоит ли цепляться за жизнь, несмотря ни на что?

Спрашивала ли она о том, есть ли смысл жить надломленным, жить с потерей? Считала ли она, что его потеря была значительной? Действительно ли она хотела это знать? Или просто хотела как-то задеть его? Порой ему казалось, что он вовсе не знает своей сестры.

— Да, — осторожно сказал он, думая о кадиле и Кару. — Пока ты жив, всегда есть шанс, что все наладится и станет лучше.

— Или еще хуже, — сказала Лираз.

— Да, — согласился он. — Как правило, становится хуже.

Вмешался Азаил:

— Сестра моя, Солнышко, и братец мой, Лучик света. Вам двоим должно бы сомкнуть ряды. Сплотиться. Иначе утром из-за вас нас всех убьют.

Утро. Все они знали, что должно произойти утром.

Лираз поднялась на ноги.

— Я собираюсь поспать, сколько смогу. И вам двоим, следовало бы сделать то же самое. Когда они прибудут сюда, думаю, возможности отдохнуть не будет ни у кого.

Она ушла. Азаил пошел за ней.

— Идешь? — спросил он Акиву.

— Через минуту.

Или нет. Акива посмотрел на небо. Оно было все таким же темным, насколько он мог видеть, но ему показалось, что он почувствовал перемену в воздухе: сквозняк от множества, множества крыльев. Это была иллюзия или пророчество, или просто страх.

Сегодня ему предстояло пройти длинный путь, чтобы спасти химер. Не было ему покоя. Скоро должны были прийти Доминионы.

Прим. переводчика: *джелаба (длинный балахон с капюшоном; традиционное одеяние в Марокко и других странах Северной Африки)

**Доминион — сущ.1) доминион; 2) обычно мн.; ист. владение (короля); вотчина (феодала); 3) господство, владычество, власть; 4) суверенное право, суверенная власть