72
ПЕЧАЛЬНАЯ ТРАТА БОЛИ
— Всех прикончить, — скомандовал Иаил своим солдатом с нездоровым приподнятым настроением.
Акива все еще стоял посреди бани, его брат с сестрой рядом, и они все еще держали в руках свои мечи, однако, несмотря на нездоровую пульсацию дьявольских отметин, он знал, что им не защититься от такого количества солдат.
— Не всех, — вмешался Высший Маг Хеллас, который уже встал на сторону Иаила, и который, в отличие от остальных членов совета, был явно не в шоке от всего того, что произошло. Заговорщик.
— Конечно, — вежливо сказал шепелявый Иаил. — Я не так выразился. — Потом обратился к солдатам:
— Убить всех, кроме Незаконнорожденных.
Самодовольное благодушие Хелласа тут же исчезло:
— Что?
— Ну, разумеется. Предателей нужно казнить публично, не так ли? — сказала Иаил, сознательно игнорируя смысл вопроса Хелласа. Он повернулся к бастардам, все еще с тем же отталкивающим весельем:
— Как ранее сказал мой братец, любое помещение можно превратить в виселицу.
— Но, мой господин, — сказал Хеллас, смущаясь и уже начиная немного бояться. — Я ведь говорил о себе.
— Ах, да. Прости, старина, но ты вступил в сговор, и как итог — мой братец мертв. Разве я могу тебе доверять, где гарантия, что ты не предашь меня?
— Я? — Хеллас побагровел. — Вступил в сговор? Так с Вами же...
Иаил прищелкнул языком и сказал:
— Вот видишь, ты уже слагаешь небылицы обо мне. Всем известно, что это Проклятье Зверья убил Иорама и беднягу Иафета. На его руках их кровь. Как же я могу позволить тебе покинуть эту комнату, чтобы ты распространял ложь обо мне?
Красное лицо мага побелело.
— Что Вы, ни за что не стал бы. Я весь Ваш. Господин мой, Вам же нужен свидетель. Вы сказали...
— Девушка-банщица будет служить в качестве свидетельницы. Она с этим лучше справится, потому что будет верить в то, что говорит. Она видела, как этот ублюдок убил императора. Что до остального... ну... она, словно обезумела. И уверует, что видела все, от начала и до конца.
— Мой господин. Вам... вам нужен маг...
— А разве ты способен к магии, — усмехнулся Иаил. — Я не нуждаюсь в мошенниках или отравителях. Яд — для трусов. Враги должны истекать кровью. Мужайся, мой друг. Ты умрешь в благородной компании. — Он едва заметно шевельнул рукой, и солдаты двинулись вперед.
Хеллас дико завопил, взывая к защите.
— Помогите! — прокричал он, однако, сам сыграл немаловажную роль в том, что помощи ждать было неоткуда.
Остальные члены совета тоже закричали. Акива испытывал больше жалости к ним, хотя, оставалось очень мало пространства для собственных страданий, что впустую потрачена жалость на этот кружок жестоких и ручных дураков.
Это была кровавая баня. Серебряные мечи, большие и бесполезные тупицы, уже были разоружены, боролись и умирали. Один Доминион расправился с обоими, Намаисом и Мизориасом (которые все еще были без сознания), с легкостью перерезав им глотки. Возможно, он считал, что избавляется от сорняков, потому был так беспощаден. Глаза телохранителей распахнулись, и оба испытали муки смерти, захлебываясь кровью. Остальных девушек-прислужниц тоже не пощадили; Акива видел, что происходит и даже попытался защитить ближайшую к нему, но было слишком много Доминионов, и слишком много трофеев с хамзасами, направленных против него. Солдаты оттеснили его к Азаилу с Лираз, прежде чем заставить замолчать кричащую служанку, не испытывая при этом ни тени раскаяния.
«Они были людьми своего капитана от начала и до конца», — подумал Акива, когда все закончилось у него на глазах. Он ранее был свидетелем и даже больше, чем просто стал участником бойни, но эта резня поразила его своей жестокостью. И коварством. Наблюдая за происходящим, и понимая, что он будет во всем обвинен (что в то время, как его плечи покроет позор, на плечи Иаила ляжет императорская мантия), Акиву жгли изнутри лед и пламень, гнев и бессилие.
Ясность и силу, которыми он был одержим, сменило отчаяние. Он взглянул на своих брата и сестру, они стояли спина к спине. Он видел их напряжение.
Помимо Хелласа, присутствовали еще четыре советника: которые уже более или менее умерли, когда наблюдали, как умирает их Император: шокированно, возмущенно и беспомощно. Хеллас визжал. Он пытался оторваться от земли, как будто можно было найти спасение в сводчатом стеклянном потолке. Солдатский меч вместо сердца угодил ему в живот. Визги стали пронзительнее, маг ухватился за лезвие, в том месте, где меч проткнул его. Он вцепился в клинок и рухнул на пол, глядя на него, будто не веря своим глазам, и когда солдат дернув на себя, высвободил лезвие, обрубки пальцев разлетелись в разные стороны. Хеллас поднес к лицу изувеченные руки — кровь, столько крови; которая так и лилась фонтаном из обрубленных пальцев — и пока он в ужасе смотрел на свои руки и визжал, солдат исправил свой промах и ударил мечом прямо в сердце.
Визг прекратился.
— Не поверю, что он попытался хоть что-нибудь наколдовать, — заметил Иаил. — При таком количестве боли. Попусту растраченной. Печальная трата боли.
Затем он повернулся в сторону Акивы, пронизывающе смотревшего на брата Императора и указал на него. Акива напрягся, чтобы начать защищаться — или хотя бы попытаться. Ему тяжело давалось удерживать меч и со всех сторон наваливались болезненные ощущения. Но солдаты были хорошо вымуштрованы и прекрасно понимали жесты своего капитана, они не напали.
— А вот это, — сказал Иаил, — стоит настоящий маг.
Акива все еще стоял, хотя, предполагал, что это ненадолго. Его опутывало ощущение большого количества хамзас, оно тянуло его обратно в те дни, на эшафот, установленный на агоре в Лораменди, к воспоминаниям о Мадригал, о том, как она смотрела на него, и как она сложила свою голову на плаху, как та потом упала и с эхом покатилась, а он кричал и ничего не мог поделать. Где же тогда было состояние истинного сиритара? Он тряхнул головой. Он не был магом; маг бы смог ее спасти. Маг бы смог спасти себя и брата, и сестру ото всех этих солдат с их культями, когтистыми трофеями, полными ворованной силы.
Иаил ошибочно принял его реакцию за скромность.
— Да ладно тебе, — сказал он. — Думаешь, я ничего не знаю, но это не так. Ой, этот гламур, мечи? Это было очень хорошо придумано, но птицы?! Это было потрясающе. — Он смачно присвистнул и покачал головой: искренний комплимент.
Акива постарался ничем себя не выдать. Иаил мог только подозревать, но не мог знать наверняка, что это сделал Акива.
— И все, только ради того, чтобы спасти химер. Признаться, это озадачило меня. Проклятье Зверья — помогает зверью? — Иаил смотрел на него, затягивая паузу. Акиве не понравились ни этот взгляд, ни пауза. Их встречи всегда походили на игру с высокими ставками: нарочитая любезность, за которой скрывались взаимное недоверие и глубокая неприязнь. Сейчас же они вышли далеко за рамки той самой необходимой вежливости, но капитан продолжал играть в эти игры, куда уже закрался призрак ликования. Он играл с улыбкой.
«Что ему известно?» — гадал Акива, чувствуя, что многое отдал бы сейчас, лишь бы только стереть с лица Иаила улыбку.
— На вкус она, словно сказка, — проговорил Иаил. Эти слова задели за живое, зародив страх, но Акива не мог этому поддаться. До тех пор, пока Иаил не добавил, почти пропев: — На вкус она, словно надежда. О! А какая она на вкус? Падший сказал, что она напоминает пыльцу и звезды. Эта мерзость безумолку трещит об этом. Я почти сочувствую девчонке, ощутить прикосновение его языка, брр.
В ушах у Акивы зазвенело. Разгат. Каким-то образом, Иаил нашел Разгата. Что это создание рассказало ему?
— Мне вот интересно, — сказал Иаил, — ты ее нашел?
— Не понимаю, о ком вы, — ответил Акива.
Улыбка Иаила играла на его губах во всей красе, представ наипротивнейшим образом, злой и предвкушающей.
— Нет? — спросил он. — Рад это слышать, поскольку в твоем докладе не упоминается ни о какой девушке.
Это правда. Акива ничего не сказал о Кару, или горбуне Азаиле, который предпочел скинуться с башни, нежели сдать Кару, или Разгата, который, как тогда думал Акива, погиб вместе с горбуном.
— Девушке, которая трудилась на Бримстоуна, — продолжил Иаил. — Которая была выращена Бримстоуном. Какая интересная история. Хотя, не очень-то правдоподобная. Какой интерес был Бримстоуну возиться с человеческой девчонкой? Но, что самое важное, что заставило взять Бримстоуна на воспитание человеческую девчонку? Ничем не примечательную?
Акива ничего не ответил. Иаил был просто счастлив; было понятно, что Разгат рассказал ему обо всем. Вопрос в том, насколько много знал Разгат? Знал ли он, где сейчас Кару? Что она делала работу Бримстоуна?
Что нужно Иаилу?
Капитан (нет, напомнил себе Акива, теперь Иаил — Император) сказал, пожимая плечами:
— Разумеется, Падший также утверждал, что у девушки голубые волосы, что уж совсем не выдерживало никакой критики, потому-то я и подумал, как же могу верить всему остальному, тому, что он рассказывал мне о человеческом мире? Обо всех тех увлекательных деталях, которые ты упустил в своем отчете. Мне пришлось творчески подойти к этому вопросу. В конечном итоге, я поверил, что он говорит правду, которая так чудно звучала, а вот чего мне не понятно, так, как это вы все трое умудрились не доложить в своих отчетах об их достижениях. Об их устройствах, племяннички. Как получилось, что вы и словом не обмолвились об их чудесном, невообразимом оружии?
Акива почувствовал себя еще хуже и не только от хамзас. От всего сразу. От упоминания Разгата и оружия. От белоснежных мантий. Арф. Театрального представления. Чтобы произвести впечатление, как он тогда подумал, когда до него дошли слухи. Но тогда ему показалось, что в этом нет никакого смысла. Никто не верил, что на стелианцев могли бы произвести впечатления белоснежные одежды и арфы.
С другой стороны, люди...
— Ты вовсе не собираешься вторгаться к стелианцам, — сказал Акива. — Ты хочешь совершить вторжение в человеческий мир.