Дыхание ветра

Анна

Время шло, уже стояла зима, а борьба с самим собой не давала положительного результата.

Волк одолевал меня всё с новыми силами, пытаясь завладеть всем моим существом.

Думаю, что, чем больше я боролся с этим проклятием, тем сильнее оно овладевало мной. Иногда мне казалось, что я хоть немного могу себя контролировать, но вдруг меня одолевали такие дикие чувства, что я почти не мог ничего соображать, а контролировать и подавно.

Пытаясь удержаться на грани, за которой следовало превращение, хватался за всплывающий в голове смутный образ Анюты. Это помогало, но не всегда. Иногда я просто сходил с ума, и совсем терял контроль. Превращение происходило всякий раз против моей воли, причиняя мне сильные душевные муки.

Со временем во мне становилось всё больше звериного, чем человеческого. Осознание этого меня просто убивало. Отец убеждал меня не противиться природе, говорил, что это бесполезно, требовал, чтобы я окунулся в свою звериную сущность с головой, но я не хотел слушать его, снова и снова причиняя себе новую боль. Как бы я не желал избавления, проклятие довлело надо мной постоянно.

Моё и без того ужасное положение усугубляла разлука с любимой. Никогда раньше я не испытывал таких терзаний, как теперь.

И надо же, всё произошло по странному стечению обстоятельств, как будто что-то специально хотело нас разлучить. Её отец, относившийся ко мне хорошо, вдруг превратился в непримиримого врага, просто возненавидев меня. С моей стороны вражды не было, я не мог ненавидеть ни его, никого из этой семьи, так как они были кровными родственниками той, с которой я запечатлён.

Как теперь выходить из этого положения, я не представлял. Несколько раз у меня появлялось сильное желание увидеть её, я хотел наплевать на опасность и броситься в посёлок, сломя голову, но, когда вспоминал прежний опыт, когда её отец всадил мне пулю в бедро, здравый смысл всё-таки побеждал, и хватало ума отказаться от глупых планов.

Не знаю, что было бы со мной дальше, если уже через неделю в буквальном смысле я начал сходить с ума. Постоянно набирал её номер, но мобильный девушки был отключён. Я не видел её и не слышал её голоса около десяти дней, и сердце моё разрывалось от боли и отчаянья.

Ещё чуть, чуть, и я бы не выдержал, сотворил что-нибудь такое, о чём впоследствии пришлось бы очень сильно пожалеть, как вдруг на Рождество на моём телефоне раздался звонок.

Анюта сама позвонила. Сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда я услышал любимый голос, один бог знает, каких усилий мне стоило удержать себя в руках и говорить спокойно без всплесков эмоций, и без дрожи в голосе, но, справившись с этим, я мог собой гордиться.

После звонка всё стало на свои места, узнав, что с Анной всё хорошо, я должен был успокоиться, и самое главное, моя психика должна была стабилизироваться, но не тут-то было.

Меня постоянно терзало какое-то новое странное чувство неведомой опасности, но я не мог понять, откуда она исходила.

Вначале я связывал всё это с разлукой, ведь почти всегда, когда находился дома, меня со страшной силой одолевали дикие чувства. Не владея собой, всякий раз обращался зверем. В посёлке вообще не позволял себе появляться, так как там мог натворить несусветных глупостей, лишив себя всякой возможности жить среди людей.

Иногда мне казалось, что я сам придумывал себе все эти сложности, чтобы хоть как-то отвлечься от страданий, связанных с разлукой, ведь так давно я не видел синих глаз и не слышал ласкового голоса своей возлюбленной.

На рождество я услышал её голос, который, словно бальзам залечил мою несчастную душу, но чувство опасности не притупилось, возобновляясь всё чаще.

За время зимних каникул я стал каким-то параноиком, и не мог понять, почему. Чего я страшился так сильно? Ведь я же точно знал, что неуязвим ни для каких врагов, разве что для охотников, но только тех, кто выстрелит мне в голову или прямо в сердце.

Считая себя достаточно быстрым, во много раз быстрее любого охотника, вполне легко мог этого не допустить, используя скорость так, что никакой охотник не сумел бы даже прицелиться.

Наверняка, опасность исходила от чего-то другого, но от чего? Этот вопрос до сих пор оставался без ответа. Итак, после звонка Анны, я продолжал сходить с ума, но в какой-то момент вспомнил, что что-то подобное почувствовал на новогоднем празднике в школе, на который собралось много поселковой молодёжи.

По той причине, что Анна была постоянно рядом, я удержался от превращения, и даже не заострил на этом своего внимания, так как появилось множество других важных дел, а потом я, наверное, был даже рад тому, что Анна запросилась домой, ведь с некоторых пор мне не нравились места большого скопления людей.

Когда мы покинули школу, чувство опасности постепенно стало угасать, это значило только то, что этот кто-то или что-то, от чего исходила опасность, находилось в данный момент в школе.

Обязательно надо было вернуться и определить источник опасности, дабы убедиться, что я не параноик, но меня принудительно оставили ночевать в гостях.

А потом мои мысли были направлены в иное русло и, и, забыв об опасности, я, словно младенец, витал где-то в облаках, ведь произошло то, о чём стоило только мечтать.

Находясь в доме своей возлюбленной, так близко от неё, и в то же время не имея права даже думать о том, чтобы каким-то образом открыть ей свои чувства, имея право только на дружеские отношения, я не мог уснуть. Лежал и думал обо всём, что происходило со мной за последние месяцы (а произошло столько всего, словно я прожил уже целую жизнь), как вдруг услышал лёгкие шаги.

Моя фея стояла напротив моей кровати. Воспользовавшись тем преимуществом, что неплохо мог видеть в полной темноте, я разглядел её прекрасное лицо, обрамлённое прядями волос, изменившие из-за плохого освещения цвет в пол-лица тёмные глаза, тонкую шею и хрупкие плечи. На меня нахлынуло такое дикое первобытное желание схватить её, прижать к себе, услышать биение её сердца, прижаться своими губами к её губам, чтобы, наконец, осуществить своё тайное навязчивое желание, что я слегка потерял контроль над своими чувствами и уже был готов на всё.

Но то, что она так мне доверяла, вовремя остановило меня. Ни тени сомнения, ни слова протеста с её стороны сделали меня сильнее, чем я мог бы когда-либо стать. Огромная ответственность за родное нежное существо поборола низменные желания, и я смог остановиться, не причинив ей вреда. Думаю, что она даже не догадывалась, чего в тот момент я так страстно желал.

После всплеска эмоций я боялся даже дышать, и, когда Анюта уснула на моём плече, опасался даже пошевелиться, чтобы не потревожить её сон, любовался её прекрасным лицом, вдыхал аромат её волос и считал себя счастливейшим в мире.

Наутро разразился страшный скандал: отец Анны быстро просчитал, какие чувства я испытывал к его дочке, и что могло произойти. Повезло, что он меня просто прогнал из дому, а, ведь, мог бы и пристрелить, как собаку. Я бы не сопротивлялся — я это заслужил.

А после скандала со мной происходило чёрт знает что

Постоянная борьба со зверем в самом себе меня достала, но иначе я не мог.

Мысль о том, что мой отец смог избавиться от дара, давала мне надежду, и я не оставлял попыток, но превращения происходили без моего желания, без согласия, силой воли их невозможно было остановить, и мой разум совсем не контролировал то, что со мной происходило.

Самое смешное то, что в возвращении человеческого обличья должно было участвовать и желание, и воля, и разум. Короче, если бы в облике волка у меня каким-то образом повредился бы мозг, я бы навсегда остался зверем, и даже не подозревал бы, что могу быть кем-то другим.

В общем, только после успокоительного звонка, я стал осознавать, что всё ещё человек. И тогда ко мне вернулись мои прежние страхи, а так же то давнее чувство опасности. Надо было выяснить, от кого, или от чего оно исходило, и я решил заняться этим в ближайшее время.

После праздников, скрепя сердце, отправился вместе с отцом в посёлок, побывал у него на работе, в лесничестве, где он получал разнарядку, затем мы прошли по магазинам, закупили продукты на несколько дней, зашли на почту.

Я наблюдал за отцом, всё-таки он был когда-то оборотнем: не почувствует ли он какое-либо беспокойство, не посетит ли его, как меня, чувство опасности, но, не заметил почти ничего, причем даже у меня самого паранойя отступила. Так ничего и не выяснив, я вернулся домой.

Меня, конечно, так и подмывало сходить к дому Анюты, вдруг бы повезло её увидеть, но здравый смысл возобладал над желаниями, и я вернулся домой с отцом, успокаивая себя тем, что скоро её увижу.

Мне было чем заняться, ведь мой отец просто настаивал, чтобы я тренировался, развивал свои способности, но я принципиально продолжал бороться с даром. Из этого ничего не выходило, способности не развивались, я топтался на одном месте, и это меня нисколько не волновало, переживал только отец.

Наконец, когда закончились каникулы, в школу я летел, словно на крыльях.

У школьных ворот я остановился, поджидая Анечку. Она не заставила себя долго ждать, подошла ко мне через минуту. Одета она была в тёплую куртку с меховой опушкой, шапка была опущена до самых бровей, на руках тёплые варежки, на ногах высокие сапожки.

Увидев её васильковые глаза, я сразу растворился в них, не замечая больше никого, но когда мы вошли в тёплое здание школы, где я помог Анне снять куртку и, повесив её в раздевалке на вешалку, обернулся, то от неожиданности обомлел. Она выглядела совершенно иначе, чем до нашего расставания: под её большими синими глазами, блестевшими лихорадочным блеском, залегли огромные тёмные тени, скулы заострились, на впалых щеках горел болезненный румянец. Я даже раскрыл рот от изумления. Анна заметила это и спросила:

— Что-то не так?

— Анечка, ты что, больна? — с ужасом в голосе проговорил я.

— Нет, — в её голосе было удивление.

— Ну, тогда тебя, как минимум, держали в концлагере и каждый день пытали, — попытался я пошутить.

— Да, ладно! — преувеличенно весело сказала она, уставившись на меня, видимо не желая посвящать меня в свои проблемы, но её губы задрожали и в уголках прекрасных очей образовались две чистейшие жемчужины.

Она часто заморгала, скрывая свою слабость, а я не мог оторвать глаз от глубоких синих озёр на таком родном измученном лице. В моей груди, словно, что-то взорвалось, по телу разлилась щемящая сладкая боль, и на виду у всех я обнял Анюту за плечи, притянув её к себе крепко-крепко и коснувшись губами её волос. Она тоже обхватила меня тонкими руками за талию, и мы долго стояли так, не обращая ни на кого внимания, пока не прозвенел звонок на первый урок.