Её Сиятельство Графиня

Глава 6

Санкт-Петербург

Зимний дворец

Тётушка заприметила Демида, стоило ему — через коридор для слуг — войти в залу. На приветствие посла он опоздал, ожидал выговор, оттого поначалу бегал от тётушки по всему залу. В один момент извечная толпа вокруг неё расступилась, и Демид заметил — она не одна. Вуаль не стала препятствием — он узнал графиню по стану, что врезался в память, как острый нож в податливое дерево.

Ноги сами понесли его вперёд, и вот он уже целовал руку тётушки. Поднял на неё глаза: она смотрела хитро, словно знала — поймала на живца.

— Представьте, драгоценная, — попросил. Наряд графини поразил — модный французский берет, обшитый камнями, покрывал голову, из-под него свисал ажурный шарф, полы которого графиня изящно накинула на плечи, закрывая шею. Вуаль же не давала разглядеть лица, и вкупе всё это выглядело до боли завораживающе — взгляд впитывал каждую проявившуюся сквозь покрывала чёрточку, жаждуще формируя туманный образ.

— И вовсе не к «любимой тётушке ты подошёл», — хохотнула Елена Павловна. — Милая Лиза, это мой племянник — Демид Михайлович Воронцов…

— Сын бывшего наместника? — голос графини был тих, Демид пытался высмотреть выражение её лица сквозь вуаль, понять, узнала ли она его. Но графиня словно бы смотрела куда-то в сторону, руку для поцелуя не подала.

— Имею честь…

— Мои соболезнования, — проговорила она, впрочем, в голосе её сожаление не слышалось. — Где захоронили вашего батюшку?

— В Одессе, Спасо-Преображенский собор, — несколько растерявшись, ответил Демид. Разговор вовсе не светский.

— Лучшее из возможных решений… Мужчинам к лицу борода, — вдруг отметила она. Демид машинально коснулся подбородка. Он списал бы подобное замечание за фривольность или попытку соблазнения, но графиня высказала это с иным умыслом, Демиду неясным.

— Траур-с, — проговорил он с некоторой неловкостью.

— Забавно — чтобы из русского человека вылетела европейская мода, нужно, чтобы в его семье кто-то умер, — и, не дав ему хоть что-то возразить, тут же спросила: — А вы всегда в мундире?

— В основном, — Демид стойко сносил невежливые нападки. Елизавета Демидова явно имела какие-то проблемы с военными, что женщинам света вовсе несвойственно, в обществе было принято романтизировать и мундир, и войну.

— М-м, — графиня кивнула. Елизавета Павловна слушала их молча, но заинтересованно.

— Извольте! — не выдержал Демид. — Что-то не так?

— Отнюдь.

— Я настаиваю.

— По правде, имею некоторые вопросы к военным.

— И что же вам не нравится в защитниках отечества? Благодаря нам вы спите спокойно.

— Скорее наоборот… — проговорила она, заозиравшись. Всем видом она выказывала незаинтересованность в разговоре.

— Простите?

— Ничего-ничего…

— Я настаиваю! — повторил Демид настойчивее. — Что не так в защите оте…

— Защищают на своих землях, — отрезала графиня. — На чужих — заставляют защищаться.

Она, наконец, посмотрела на него — прямо. Тот самый блеск, что пленил его в их первую встречу, был заметен сквозь ажурную чёрную вуаль. Нарастающая злость отступила, Демид вновь был пленён. Молчание затягивалось, Елена Павловна кашлянула, возвращая племянника из грёз в реальность.

— Вы просто слишком юны, оттого и не понимаете сути, — проговорил Демид снисходительно.

— А может, я юна и оттого ещё способна называть вещи своими именами, правдиво, не оглядываясь на мнения?

— Вы очаровательны, — проговорил Демид, потянувшись за кистью графини, чтобы запечатлеть на ней поцелуй, но та спрятала руку за спину — комплимент ей совсем не понравился.

— Ma chère, не будь к нашему оловянному солдатику столь строга, — Елена Павловна взяла Лизавету под руку, другой рукой — притянула к себе Демида. Они медленно пошли вдоль зала. — У вас обоих — горячие сердца и ледяные маски, одно удовольствие наблюдать за вашей перепалкой.

— Это вовсе не… — начал было Демид, но тётушка едва заметно его дёрнула, чтобы замолчал. Графиня же, хоть и шла с ними, мыслями была где-то в другом месте.

— Когда посол изволят завершить беседу с Их Величествами, мы обязаны перехватить его внимание, — предупредила тётушка.

— Позвольте мне оставить вас? — вдруг спросила графиня. — Я вовсе не хочу отягощать вам своим обществом.

— Ну что вы, — не согласился Демид. — Вы вовсе не отягощаете…

— Так, дорогие, — княгиня отпустила обоих, а после, свела их друг с другом. Демид и не заметил, как вдруг оказалось, что под локоть он держит уже не тётушку — графиню. — Посол, кажется, вот-вот освободятся. Дорогой, ты представь нашу милую подругу своим друзьям, а после подойди к нам с послом.

Елена Павловна умчалась от них, свойственным ей быстрым шагом лавируя меж гостями. Елизавета тем временем выпутала свою руку из захвата Демида, отстранилась.

— Вы не привечаете моего общества?

— Нет, с чего вы взяли?

— Этого трудно не заметить. Так что же? Не стесняйтесь, скажите правду.

— Мы с вами незнакомы.

— Это верно, так позвольте же быть вашим другом?

— Не стоит.

— Это дело чести, — не согласился Демид. — Мне претит мысль, что я в вашей немилости.

— Отчего же? Разве моё мнение так важно? — они стояли близко, потому могли позволить себе говорить едва слышно.

— Вы и не представляете — насколько. Потому извольте узнать меня ближе. Молю!

Елизавета пристально посмотрела на Демида. Он ожидал ответ.

— Я не хочу иметь дел с военными.

— Я отставной, — впервые этот факт порадовал Демида.

— Но не сердцем, — она посмотрела на увешенный наградами мундир, медленно перевела взгляд на чёрную траурную повязку на его левой руке. — У вас это в крови.

— Что же?

— Убивать безвинных, — проговорила она прямо, вновь посмотрела Демиду в лицо.

— Не судите всякого по частности.

— Как раз-таки вы — та самая частность, по которой приходится судить всякого.

Елизавета развернулась и хотела было оставить его, но Демид схватил её за локоть, останавливая. Поняв грубость своего поступка, он тут же её отпустил.

— Прошу простить… — проговорил. — Я не плохой человек.

— Не сомневаюсь, — сквозь вуаль была видна её короткая улыбка.

— Дайте мне шанс.

— Вы до ужаса прилипчивы, не находите?

— До вас — не находил. Но вы…

— Замужняя женщина, и едва ли подобные замечания уместны.

— Не поймите меня неправильно…

Больше уговоров Демид не мог себе позволить — он и без того выставил себя дураком.

— Позвольте мне исполнить волю тётушки.

— Конечно, — графиня кивнула, но осталась в некотором отдалении.

— Я вам столь неприятен?

— Почему вы так решили?

— Вы не подходите ко мне.

— Вы мужчина, — сказала графиня так, словно бы это всё объясняло.

— А что же тогда в танцах? Вы также будете держаться на расстоянии?

— Эти варварские традиции света, — она словно бы вся передёрнулась, — унизительны. Женщин выставляют напоказ так, словно они какой-то товар, а танцы… едва ли девушка может отказаться от приглашения, тут же её сочтут грубой, распустят сплетни.

— А вы? И про вас ведь распустят сплетни.

— Я сплетен не боюсь. По Божьей воле я свободна от давления — родственников у меня нет, а муж в беспамятстве. Мне облегчено, но едва ли можно сыскать хоть одну такую же в этом обществе.

— Девушки любят танцы.

— Уверена, не все. Под выученными улыбками нередко скрывается печаль, омерзение, а то и разбитое сердце. Посмотрите на них, — Демид последовал просьбе и осмотрел присутствующих. Они прогуливались по периметру зала, потому разглядывание не составляло труда. — Вон там, видите. Девица, ей лет шестнадцать, смотрите, как она улыбается, словно бы разговор с этим господином напротив неё — лучшее, что с ней когда- либо случалось, не так ли?

— Соглашусь.

— А теперь гляньте на её руки — как она сжимает несчастный веер. А шея? Она напряжена, очевидно, сохранение благосклонного выражения лица требует немалых усилий — сегодня вечером бедняжка свалится от головной боли, подобное никогда не проходит бесследно. Гляньте на её матушку. Та словно бы приобняла дочь, а сама пощипывает её за руку, стоит той хоть немного расслабиться, потерять в лоске.

— Вы правы, — удивился Демид, и сам уже с большим интересом продолжил изучение. — И ведь маменька улыбается не меньше дочери, но как-то иначе. Хищно?

— Именно так — хищно. Она на охоте и оценивает, за сколько сможет продать свою красавицу — едва ли она не заприметила богатые каменья на вороте избранника. А кольца? Страшная безвкусица, позвольте отметить.

— Это, к слову, Шереметев — он уже давно вдовец, но в столь молодых пассиях явно не заинтересован, так что ваша теория, возможно, не верна…

— И сыновей у него, скажете, нет? — Демиду показалось, графиня улыбнулась.

— Есть, Сергей, но ему около двенадцати…

— Вот-вот. Будь он подходящего возраста, едва ли девица была бы недовольна, не находите? Впрочем, пройдут годы, и она сама поймёт выгоду от подобной партии, только вот сейчас, в свои шестнадцать, она надеется на любовь, а, возможно, уже и влюблена в кого-то. И, не будь она товаром, она могла бы обрести счастье — кто знает?

— Вы не многим старше, я полагаю…

— И продана в её же возрасте, — отрезала графиня. — Однако моя судьба совсем иная — к счастью или к сожалению. Так или иначе — грех жаловаться. Представьте меня тому господину, будьте добры, — вдруг проговорила она. Из всех гостей она, словно бы чувствуя, выбрала одного из приметнейших — графа Толстого.

— Лев Николаевич, — Демид поклонился. — Рад видеть вас сегодня.

— Мои соболезнования, Демид Михайлович, слышал про вашего батюшку…

— Благодарю.

— Милая Лиза! — Лев поклонился графине, удивив Демида. Елизавета присела в реверансе.

— Как же вы меня узнали? Очень рада нашей встрече, Лев Николаевич. Я попросила уважаемого князя представить меня вам — официально.

— Ну что вы, мы давно и прочно знакомы! А узнал — совершенно случайно. Если бы мы не встретились с вами пару месяцев назад — никогда бы не догадался. Всё ещё под впечатлением — как же вы вросли! Помню, как вы сидели со мной за чашечкой чая, обсуждая тонкости кумыкского языка, а ведь вам тогда было около двенадцати…

— Около того, сударь, — она кивнула.

— Ну оставьте же, оставьте это, мне претит эта официальность!

— Свет не терпит иного.

— Я только вернулся, а он мне уже опротивел, — доверительно сообщил Толстой. — Премерзкое местечко — этот Петербург.

— Особенно после свободных гор, не так ли? А уж что там в Крыму, — указала графиня на своё знание о передвижениях Толстого, — мне не представить. Совсем иные моря, иные горы…

— Где же вы познакомились? — не смог сдержать любопытства Демид.

— Где же ещё — на Кавказе, — Толстой пригладил усы.

— Лев Никалаевич был гостем в поместье моего опекуна — графа Мирюхина. Мы имели долгие разговоры о насущном. Смею заявить, что наш уважаемый Лев Николаевич в какой-то степени стал моим наставником.

— Чудесное дитя, — Лев потянулся к руке Елизаветы — и Демид сосредоточился, желая узнать, позволит ли она этот жест. Позволять не пришлось — Лев сам себя одёрнул. — Ох, что это я, наш чистый цветок, я успел позабыть о ваших правилах… И как же вы тут? Как вам кабала брака?

— Мой супруг тяжело болен и не встаёт с постели.

— Мои поздравления, — проговорил Лев Николаевич тихо. — Поразительная удача.

— Божий промысел, — поправила Елизавета. — А вы? Удалось ли вам оставить службу, как вы того хотели?

— Да-с! В отставке — поручиком. На моё прошение ответили мгновенно-с.

— Мои поздравления, — повторила за ним Елизавета. — Князь, благодарю вас за сопровождение, теперь наш со Львом Николаевичем разговор не вызовет излишних пересудов.

Отсылает! Как служку — без всякого стеснения. И глупостью будет со стороны Демида задержаться в её обществе хоть на секунду.

Какова! Ледяная бестия!

С детства знакома с Толстым. А ведь и он военный — отслужил не меньше Демида. Но вот, ему улыбается, рада, как родному.

Демид не мог не признать — его захватила ревность. Возможет быть, ко Льву Лизавета милее лишь потому, что он ей старый знакомец? И всё же! Демид — в отставке, Лев — в отставке, но один из них ей словно враг, убийца, а другой — сердечный друг.

Князь нашёл тётушку — она всё ещё была в обществе посла. Перейти на немецкий не составило труда, но всё же — нет-нет — но Деми отвлекался, посматривал на графиню в компании Толстого. Совсем скоро к ним подошли и другие — всё литераторы из круга Толстого. Сначала Некрасов, затем Фет, Афанасий, — оба они очень живо включились в беседу, издалека казалось, что даже дискутировали с юной графиней, хотя, казалось бы, какие у них могут быть общие темы для бесед?

Впрочем, Демид прекрасно понимал, что именно с Елизаветой Вавиловой интеллигентам будет о чём поговорить — неординарного, острого ума особа, в свои годы отличающаяся незаурядной проницательностью и необыкновенной отрешённостью от обычных для девиц её возраста и положения интересов.

Он выдохнул, когда в этой компании появилась ещё одна женщина, фрейлина императрицы — Екатерина Фёдоровна Тютчева — отвлекая на себя часть внимания. Демид всматривался в графиню, желая понять её отношение к такому повороту событий, и, на своё счастье, обнаружил, что та облегчённо выдохнула, вся её фигурка словно бы расслабилась. Однако, возможно, Демид сам себе это надумал.

— Вижу, ты заинтересовался, — тётушка увела Демида подышать свежим воздухом.

— Едва ли, — не нужно было быть большого ума, чтобы понять, о чём — а точнее о ком — она говорит.

— Ну меня-то можешь не обманывать. Чудесная девушка, ты знаешь? Я получила о ней с десяток писем — всякий мой знакомый, кто встречал её на пути в Петербург, потрудился выразить своё к ней восхищение. Она совершенно волшебным образом, как искусная интриганка, ловила по дороге очень выгодных господ, все — сторонники реформаторского дела, и каждого она непременно расположила к себе. Не находишь интересным?

— И правда…

— И всё же не интриганка — прямолинейная особа, словно бы вовсе не заинтересована в больших покровителях. И к сплетням не расположена, со мной же была безукоризненно вежлива, хотя я несколько раз преступила границы.

— Но ведь она знает о вашем положении при дворе.

— И всё же сдержанность — отличное качество, а её сдержанность — гордая, холодная — настоящий бриллиант. Едва бы всякая девушка, будучи почти вдовой, пришла на такое большое событие, укутанная так, что не разглядеть прикрас. А ведь прикрасы точно есть, не думаешь?

— Полагаю, — про «прикрасы» Демид был уверен, хоть и в темноте, но в первую их встречу графиня была без вуали, а эти тонкие черты…

— Очень занимательно… Я приглашу её в Кружок — не думаю, что откажется. Все писали, что она крайне заинтересована в крестьянском вопросе, и, уверена, она точно знает, что в Кружке сможет об этом поговорить.

— Хотите бросить ягнёнка в пасть своим нудным львам?

— Ох, мой дорогой племянник, ты разве не заметил? Она вовсе не ягнёнок, разве что прикрывается его тонкой шкуркой. Перед нами сегодня предстала волчица — юная, но выказывающая все признаки будущей царицы леса.

— Вы бы поостереглись…

— Да что ты! — хохотнула княгиня. — Очевидно же, я не прочу ей трон, поболе того — даже сунь ей его под нос, она не согласится. Ты бы слышал их разговор с Александром! У меня прямо поджилки затряслись — графиня мгновенно могла впасть в немилость, но, волей случая, всё произошло наоборот. Уверена, Александр ещё расспросит меня о ней.

— И что же она сказала?

— Выразила одобрение амнистии репрессированных.

Демид еле сдержал улыбку. В целом, подобное безрассудство свойственно той Елизавете Вавиловой, которую он успел узнать. Вообразить, что императору нужно чьё-либо одобрение?.. Да, случай острый, даже комичный.