Глава 18
Туман опустился на город густым покрывалом, пряча улицы, как будто сам воздух стал соучастником её замысла.
В эту ночь никто во дворце не спал.
Те, кто ещё вчера пытался сместить Джасултан, заперлись в своих покоях, пересчитывая монеты и перебирая возможные пути бегства.
Но поздно.
Их судьбы уже были в её руках.
Она сидела у низкого стола, где горели четыре лампады. В каждой плясал огонь — красный, синий, зелёный и золотой.
Рядом лежали четыре маски.
Лейла стояла в углу, напряжённо молча. Даже она не знала, как далеко султанша зайдёт этой ночью.
Но Джасултан была холодна, как мраморный идол.
Она надела одну из масок на лицо. Чёрный металл лёг на кожу, холодный и тяжёлый.
И тут же, словно по невидимому зову, из тени один за другим вышли её воины.
Беззвучно, плавно, словно они сами были частью ночи.
Четверо.
Все в длинных тёмных плащах, с масками на лицах. Ни одного слова. Ни одного звука.
Джасултан медленно поднялась.
— Сегодня вы станете моим кинжалом, — её голос под маской звучал глухо, словно не женщина, а сама ночь говорила. — Четыре дома. Четыре предателя.
Она взяла карты с чертежами покоев визирей и швырнула их на стол.
— Мне не нужны их головы, — тихо продолжила она. — Мне нужны их страх и покорность.
Тени не ответили, но едва заметно склонили головы.
— Войдите в их дома.
Сотрите их уверенность.
Оставьте знак на их коже, чтобы каждый удар сердца напоминал о том, кому они принадлежат.
Она медленно протянула каждому по кинжалу с изогнутым лезвием.
— Моя воля — ваш закон.
Они исчезли так же бесшумно, как и появились.
И город погрузился в ночь, которая пахла страхом.
Фархад вошёл в её покои, когда последние тени растворились в темноте.
Он смотрел на неё долго, молча.
Она сняла маску, её лицо было спокойным, но в глазах уже плескалась новая жажда.
— Ты начала войну, — тихо сказал он, подходя ближе.
— Я начала порядок, — холодно ответила она.
— Ты начинаешь напоминать мне тех, кого сама ненавидела, — в его голосе был вызов.
Она приблизилась к нему, её губы дрожали не от страха, а от внутреннего жара.
— Я ненавидела слабых. А я больше не слабая, Фархад.
Он сжал её лицо в ладонях, резко, властно, но без грубости.
— А если однажды я стану тем, кто тебя остановит?
Она обвела его взглядом, медленно, словно смакуя каждую черту его лица.
— Тогда ты или умрёшь от моей руки… или станешь тем, кто зажжёт во мне ещё большую жажду.
Она провела ладонями по его груди, вниз, пояса уже не существовало между ними.
— И ты это знаешь лучше всех.
И они слились в поцелуе, полном боли и страсти, где было всё: власть, ревность, похоть и преданность.
Утро встретило город тревожными вестями.
Четыре визиря, которые ещё вчера строили заговоры, сегодня едва могли стоять на ногах.
У каждого на спине, на самом теле, был вырезан знак — сложный узор в виде солнца, оплетённого змеями.
Никто не понял, как это случилось. Ни крика, ни стонов ночью не было слышно. Ни одной души не видело, кто вошёл в их дома.
Но весь дворец знал: знак принадлежал Джасултан.
Она сидела у окна, спокойная, как ясное утро, когда один из стражей склонился перед ней.
— Госпожа, — прошептал он с дрожью в голосе, — весь дворец гудит. Теперь вас называют… Той, что держит ночь.
Она лишь улыбнулась.
— Пусть боятся, — её голос был мягок, как бархат, но в нём сквозила сталь. — Страх — лучший советник.
Позже, когда вечер вновь укутал дворец, Саид ибн Халид появился на её пороге, улыбаясь, как человек, который видел многое… но всё равно поражён.
— Ты превзошла все мои ожидания, султанша, — его голос был тёплым, но с опасной ноткой. — Даже мои тени никогда не служили так быстро.
Она подняла на него взгляд, глаза её блестели, как остриё кинжала.
— Потому что теперь они мои.
— Ты не боишься, что станешь заложницей собственных чудовищ?
Она встала, подошла к нему близко, их дыхания смешались.
— Я сама чудовище, Саид, — её голос был бархатным, но опасным, как яд под мёдом. — Я не боюсь себя.
Он усмехнулся, и в его глазах вспыхнуло восхищение.
— Тогда я склоняю голову перед тобой, Джасултан.
Но она лишь провела пальцами по его шее, легко, игриво, но с явным предупреждением.
— Ещё рано склонять голову, посол. Мы только начинаем.