Гарем для сестры султана

Глава 24

Глава 24

Подземелье дворца было не мрачным — скорее, тихим. Там стояли стеллажи с лекарствами, масляные лампы отбрасывали мягкий свет, а стены были выложены гладким камнем, не зловещим, а молчаливым. Здесь не пытали. Здесь ждали.

И сегодня здесь ждала она.

Двойник.

Женщину, которую Джасултан велела оставить в живых, накормили, перевязали. Её волосы — спутанные, чёрные — были теперь собраны в простую косу. На ней — лёгкий халат цвета песка.

Но в янтарных глазах по-прежнему плескалось безумие. Или боль. Или и то, и другое.

Джасултан вошла одна. Ветер с террасы всё ещё оставался на её коже — и делал её холодной, как клинок.

— Ты готова говорить? — спросила она просто. Без угрозы, без игры.

Женщина, не отрывая взгляда, кивнула.

— Я ждала тебя. Всё время. Даже в огне.

— Назови себя.

— Когда-то… — она моргнула. — Меня звали Шахриза. Я была шестой в доме Азалии. Меня готовили быть глазами. Я училась у тех же наставников, что и ты. Я знала, как ты ходишь, как дышишь, как спишь.

— Но тебя не выбрали.

— Тебя выбрали. Ты была «слишком красива», «слишком умна», «слишком опасна». А мы… мы стали ненужными. Нас вывезли за стены. Обещали новую миссию.

Но бросили.

Джасултан молчала. Вспомнила запах тех вечеров в доме Азалии: чай с розой, веревочные лестницы, тихие шаги учительниц в шёлковых сандалиях.

Всё было давно. Но память — острая, как лезвие.

— Кто спас тебя?

Шахриза медленно подняла голову. И в голосе её впервые прозвучало нечто странное — уважение? Благоговение?

— Он называл себя Младший Советник.

Он пришёл ночью. Подобрал меня. Сказал, что я — не ошибка. Что ты — ошибка.

И что мир изменится, когда таких, как ты, станет меньше.

— Кто он?

— Я не видела его лица. Но его слова…

он знает всё о тебе. О доме Азалии.

О твоей матери.

Джасултан замерла. Легкое дрожание пальцев она спрятала в складках платья.

— Ты лжёшь.

— А вот и нет, — тихо прошептала Шахриза. — Он знал, что твоя мать умерла не от болезни. Что ты…

не дочь того, кого считают твоим отцом.

Молчание, как стена.

Джасултан резко развернулась и вышла.

Фархад нашёл её в садах. Она стояла у пруда, босая, с распущенными волосами, которые касались воды, когда она склонялась над гладью.

— Ты дрожишь, — сказал он, не приближаясь.

— Нет. Это просто… правда. Она всегда холодная.

Он подошёл ближе. И вдруг — впервые за всё время — осторожно взял её за руку.

Она не отдёрнулась.

— Фархад, если я не дочь того, кем считала себя всю жизнь…

Если всё, что у меня есть, — ложь?

— Тогда ты построила свою силу не на крови. А на себе.

И это страшнее любого трона.

Он говорил тихо, без пафоса. Но в этих словах была броня.

Она обернулась. Смотрела ему в глаза долго.

И в какой-то момент позволила себе слабость: оперлась лбом о его плечо. Не плакала. Просто была живой.

Позже, той же ночью, она велела Шахризе написать письмо.

По памяти. Каждое слово, что Советник велел ей выучить.

И когда та закончила, Джасултан посмотрела на строки…

и узнала руку.

Не полное имя. Но подпись.

Её когда-то писала рука, державшая в детстве её за подбородок и говорившая: «Смотри прямо. Даже если перед тобой смерть».

Это была… учительница. Одна из старших. Умершая, как ей сказали. В юности.

Но, возможно, нет.

— Всё возвращается, — прошептала Джасултан. — Даже мёртвое.