Гарем для сестры султана

Глава 21

Глава 21

Восточный вечер пах специями, мёдом и лёгкой опасностью.

В каждом шорохе скрывались заговоры, в каждом взгляде — нечто большее, чем слова.

Но той ночью во дворце происходило нечто, о чём не трубили глашатаи и не шептались в базарных лавках.

Той ночью собрались женщины.

Не наложницы, не танцовщицы, не жёны, а те, чьи слова решали судьбы государств.

Тайная комната за серебряной ширмой была скрыта от посторонних глаз.

Здесь нельзя было оставлять стражу или слуг. Даже Лейле Джасултан велела остаться за дверями.

За столом, покрытым тканью с узором змей и роз, собрались пять женщин.

Каждая — властная и опасная.

Жасмин-бей, вдова влиятельного шаха, известная как торговка алмазами и ядом.

Мехрихан-хатун, молодая правительница северного города, что славилась своими армиями из женщин-лучниц.

Гюль-Азиза, хозяйка тайных дорог и контрабанды.

И Рана бинт Фахир, падчерица одного из самых жестоких правителей пустынь, которая сама управляла кочевыми ордами.

Но главой стола была она.

Джасултан.

В золотом халате, с босыми ногами, с тонкой диадемой на лбу, что сверкала, словно второй полумесяц.

Она сидела, опершись на ладонь, и её взгляд скользил по лицам собравшихся, как кинжал по бархату.

— Вы знаете, зачем я вас позвала, — начала она без предисловий, её голос был негромким, но в нём чувствовалась властная нота. — Мы, женщины, давно правим в тенях. Через мужчин, через постель, через яд.

Но я предлагаю иной путь.

Все переглянулись, но молчали, слушая.

— Союз, — продолжила Джасултан. — Настоящий, нерушимый.

Без клятв мужчин.

Без вмешательства султанов.

Без торговли детьми или землями.

Она наклонилась ближе, её волосы скользнули по плечам, словно струи чёрного шёлка.

— Союз женщин-властительниц.

Каждая из нас сохраняет свою власть, но мы обмениваемся защитой, знаниями, торговыми путями, войсками и… если потребуется, ядом.

Жасмин-бей усмехнулась первой, её губы изогнулись хищно.

— Ты хочешь собрать круг тех, кто может свернуть горы… но без мужчин?

— Я хочу собрать тех, кто давно их уже свернул, — ответила Джасултан, её голос был словно сладкий воск.

— А если одна из нас предаст? — спросила Мехрихан-хатун, щурясь, словно лиса.

Джасултан взяла с подноса тонкий кинжал с нефритовой рукоятью, положила его посреди стола.

— Каждая из нас сейчас положит руку на этот кинжал и произнесёт клятву.

Кто предаст — умрёт.

Кто нарушит слово — потеряет всё, до последней нитки.

Но кто останется верен — обретёт власть, о которой мужчины даже не мечтали.

Гюль-Азиза рассмеялась, сладко и слегка пьяно:

— Звучит как хорошая сделка… особенно если она скрепляется кровью.

Одна за другой женщины медленно клали ладони на кинжал.

Сначала Жасмин-бей. Потом Мехрихан-хатун. Затем Гюль-Азиза и Рана.

И, наконец, Джасултан положила свою руку поверх их.

— Клятва сестричества, — прошептала она, и её голос будто запел.

Все они вместе произнесли слова, которые не должен был слышать никто.

И когда руки убрали, на каждой ладони остался тонкий след — едва заметный знак, как отпечаток луны.

После клятвы женщины откинулись на подушки, и в комнате зазвучал другой разговор — более лёгкий, но не менее опасный.

Вино лилось, сладкие фрукты таяли на языке, а разговоры шли уже о личном.

— Говорят, ты приручила Саида, как кошку, — хихикнула Гюль-Азиза, играя браслетом на щиколотке.

Джасултан лишь усмехнулась, глядя на бокал.

— Пусть так и думают.

Жасмин-бей склонилась чуть ближе, её голос стал чуть хриплым.

— А сама-то ты не хочешь его в своей постели?

Джасултан улыбнулась лениво, словно дразня:

— Бывает, что золото красивое, но холодное на ощупь.

Иногда куда приятнее разогреть железо… например, своё старое оружие.

И она бросила быстрый взгляд туда, где за ширмой, словно статуя, стоял Фархад, охраняющий покой.

Женщины засмеялись, каждая по-своему, но в их голосах звучала не просто весёлость — восхищение.

— Вот это я понимаю — султанша! — хмыкнула Рана, поднимая бокал.

— За женщин, которые не ждут милости, а сами берут, что хотят! — воскликнула Мехрихан.

Они выпили, и в эту ночь зародилось нечто куда более страшное, чем любой мужской заговор.

Позже, когда Джасултан осталась одна, она подошла к Фархаду, глядя ему прямо в глаза.

— Сегодня я вплела новую нить в свою паутину, — её голос был низким и тёплым. — И ты будешь первым, кто проверит её на прочность.

Он молчал, но в его взгляде полыхнуло узнавание.

Она подошла ближе, её дыхание коснулось его губ.

— Завтра ты отправишься к Мехрихан-хатун как мой личный гонец, — шепнула она. — С письмом, которое могут прочесть только те, кто видел этот знак на ладони.

Она провела пальцем по своей руке, показывая след от клятвы.

— Но будь осторожен, Фархад, — её голос стал шелестом. — Некоторые женщины ядовитее меня.

Он склонился к её руке, легко коснулся её губами.

— Ядовитых женщин я не боюсь, султанша, — его голос был хриплым, насыщенным преданностью и чем-то большим. — Я боюсь только тех, кого уже не смогу отпустить.

И в его взгляде на миг вспыхнуло то, чего она ещё никому не позволяла — искреннее желание.