Жаворонок Теклы (СИ)

11. Призвание, недостойное мужчины

— Что это вы сегодня какой-то рассеянный, молодой человек? — благодушно спросила Надежда Павловна перед чаем, разложив домашнее варенье из яблок, рябины и клубники по хрустальным розеточкам в форме птичьих гнезд.

— Кстати, Айвар, я давно хотел вас спросить, — заговорил Андрей Петрович, — чем вы в дальнейшем думаете заниматься? Все-таки эта ваша творческая деятельность в клубе вряд ли сгодится для постоянной работы, согласны? Так что не стоит затягивать с освоением какой-нибудь специальности, ведь для получения вида на жительство это очень поможет.

— Вообще, если честно, одно желание у меня есть, — кивнул Айвар, и в его глазах неожиданно появился какой-то незнакомый Нерине прежде блеск.

Ее отец безмолвно предложил Айвару продолжать, и он заговорил:

— Я за больными хочу ухаживать. Давно, еще с тех пор, как в детстве родители меня иногда приводили к себе на работу. Они мне все откровенно рассказывали, особенно о тех, кто безнадежно болен, кого уже нельзя вернуть к полноценной жизни, можно только ее продлить и облегчить. Параличи, деменция, перелом шейки бедра, поздние стадии рака, — при таких недугах сильно меняется психика, и я не раз слышал от матери, сколько родным пациентов приходится из-за них страдать. Она к таким пациентам приходила уколы делать, массаж и еще какие-то лечебные процедуры, и видела, что семья там иногда находится на последнем издыхании. Вся бытовуха обычно достается кому-то из родных: перетаскивать с кровати на инвалидное кресло и обратно, выносить и мыть судно, подмывать больного, менять постельное белье, готовить по отдельной системе питания. Это мы еще не говорим о самых тяжелых случаях, например когда человек постоянно с катетерами. По-моему, всем этим должны заниматься специальные люди, а родственникам, у которых и так уже случилось горе, не стоит вовсе отказываться от собственной жизни. Вдобавок почему-то считается, что это исконно женское занятие, хотя тут еще какая сила нужна! И крепкая выдержка, а это все у меня есть…

— Айвар, да ты что, «Неприкасаемых» насмотрелся? — благодушно рассмеялась Оля, прервав его увлеченную речь.

Но Айвар не интересовался кино, поэтому смысл этой реплики не понял, и подкол неловко повис в воздухе.

— Ну хорошо, — промолвил наконец Андрей Петрович, — но все-таки почему именно это? И вы уверены, что справитесь?

— Во-первых, тут вряд ли будут смотреть на цвет кожи, — заметил Айвар. — Когда на руках тяжелобольной человек с помутившимся рассудком, неблагодарный, озлобленный, такое при возможности переложишь на кого угодно. Вы же наверняка слышали, что лежачие больные склонны к хулиганству? И осуждать тут не за что! Ухаживать за таким пациентом — это сложная работа, в том числе психологическая, и навязывать ее членам семьи так же странно, как дать обычному человеку скальпель и гнать его к операционному столу. Во-вторых, врача из меня, конечно, уже не выйдет, но я не об этом мечтал. Я бы хотел когда-нибудь заниматься паллиативной помощью, то есть не лечением, а улучшением жизни и избавлением от болей для безнадежных. Начать хочу с простейшего, где не надо особой квалификации, а там и научусь хотя бы тому, что умели родители. В Эфиопии такое направление в принципе отсутствует, потому что там ты ценен только пока ноги тебя носят. Потом все! Никому ты не нужен, на твое место пять новых народят. Вот отец с матерью и мечтали, что оно хотя бы поэтапно начнет зарождаться, и к населению будут относиться по-людски, а не как к расходному материалу, и все будут иметь право на лекарства, на наркоз, на чистую воду, на нормальное белье, и, прошу прощения, чтобы за ними убирали и мыли не хуже, чем за скотом. Да что там, скот в Эфиопии выше слабого человека ценится, его же еще можно доить и забивать.

Переводя дыхание, Айвар выпил немного чая и продолжил:

— Поэтому я и сейчас готов этим заняться. Если вдруг у вас есть знакомые, кому требуется приходящий санитар, то вы только скажите…

— Так я уже знаю, Айвар! — неожиданно воскликнула Оля. — У Митьки как раз дед недавно сломал шейку бедра. Ему поставили эндопротез, в принципе врач уже разрешает понемногу вставать и передвигаться с опорой, но он не желает. Тяжелый характер у старика, как раз о чем ты и говорил… С ними он жить не соглашается, даже временно, так что Митькиной матери пришлось взять отпуск за свой счет и мотаться к свекру на другой конец города — теплую еду возить, купать, менять белье и так далее. Митя говорит, она уже от усталости на черта похожа стала. Если ты им скажешь, они тебя с руками оторвут, это я тебе обещаю!

— Подожди, Оля, — вмешался Андрей Петрович твердым тоном, хотя Айвар расслышал в нем беспокойные нотки. — Не надо переживать за мать Мити: она правильно делает, что не жалеет времени и сил на близкого человека, иначе потом ей придется жалеть уже об упущенных возможностях — что не помогла, не успела, не сделала. И тревожиться, что собственные дети так же ее бросят.

— Дядя Андрей, какие дети? У нее один сын, и он ее не бросит, потому что очень любит своих родителей, — вежливо, но решительно возразила Оля. — Вы разве Митю плохо знаете? И почему привлечь постороннего человека для помощи больному означает «бросить его»? Они так и будут заботиться о дедушке, только он гораздо быстрее встанет на ноги.

— Тут Оля права, — мягко вступил Айвар, — я знаю, как выхаживать таких пациентов, и точно могу сказать, что с посторонней помощью процесс выздоровления идет гораздо легче. А кто кого бросил — так об этом, не зная всей ситуации и не будучи «с нимбом на голове» (тут он лукаво переглянулся с Нериной), вообще рискованно рассуждать.

Нерина понимающе улыбнулась, и отец, конечно, это заметил.

— Айвар, идея у тебя хорошая, спору нет, — заговорил Андрей Петрович, непроизвольно перейдя на «ты», — только все-таки смущает этот твой энтузиазм. Я понимаю, что в Африке жизнь тяжелая, страшная, и порог брезгливости из-за этого не такой, как у нас, но тем не менее… Я что хочу сказать: твои родители, конечно, молодцы, это великий труд, но ты не слишком его романтизируешь? Ты действительно уверен, что тебе по душе будет заниматься грязной работой, состоящей в обслуживании базовых потребностей другого человека? Знаешь, редкий мужчина способен это выдержать, да и потом, это все-таки не его стихия, ему положено заниматься чем-то результативным и созидательным. Так что смотри не обманись. Я верю, что физических сил тебе в самом деле не занимать, а вот насчет выдержки следовало бы еще подумать.

— Уж с выдержкой у меня точно все в порядке, — заявил Айвар и сделал утверждающий жест рукой. — Вы же помните, где я работал раньше, там была абсолютно такая же грязь, такие же отходы. И в собственной блевотине у меня на глазах едва не захлебывались, и морды били до крови, и травились всякими суррогатами, и нужду справляли в невменяемом состоянии. А подтирать-то приходилось нам. Да и к проституции я всегда так же относился, мне было жаль этих женщин, которым больше некому открыться. Поэтому я готов был лишний раз потерпеть. К тому же, секс не только снимает напряжение, но и помогает выявить хронические болезни, и если уж я сам не испытывал радости от этого занятия, то пусть оно могло в будущем кому-то пойти на пользу, — Айвар, казалось, все больше говорил в такт собственным мыслям, забывая о собеседниках. — Я всегда готов был что-то посоветовать, и если было совсем невмоготу, говорил себе: это просто процедура для облегчения организма, типа кровопускания, например, или рвоты. Ведь в основном…

Тут Айвар осекся и неуверенно произнес:

— Прошу прощения, я, кажется, наговорил лишнего…

Все присутствующие к этому времени давно безмолвствовали, пребывая в полном замешательстве, и когда Айвар наконец остановился, никто сначала не знал как разрядить сгустившуюся мутную тишину.

— Нет, почему же, — проговорил наконец Андрей Петрович каким-то отстраненным тоном, — как раз все то что надо… Только уволь нас от дальнейших физиологических аллегорий, а то они у тебя продвигаются в угрожающем направлении.

Айвар растерянно посмотрел на него и сказал:

— Да, конечно… Можно я отойду покурить?

Не дождавшись ответа, он быстро пошел к старой беседке, стоящей поодаль от домика. Мать Нерины и Оля продолжали неловко молчать, а отец неожиданно произнес:

— Неричка, а ты, пожалуйста, сходи со мной на кухню, я тебе покажу документы на дачу, которые мы с мамой недавно переоформили.

Девушка сначала посмотрела на мать, и та еле заметно кивнула ей, словно говоря, что сейчас не время спорить. Она безропотно отправилась вслед за Андреем Петровичем, и когда они пришли на кухню, он решительно взял ее за плечо и сказал:

— Теперь ты все поняла?

— Что я должна понять, папа? — устало спросила Нерина.

— То, что твой Айвар глубоко не в себе, вот что! Я-то думал, что все это вылезет гораздо позже, что у него хотя бы хватит хитрости подержать язык за зубами. Но похоже, там уже есть проблемы с самоконтролем. Что я тебе говорил в прошлый раз? Можешь считать, что он все подтвердил, все! Ты слышала этот бред про кровопускание и рвоту? Тебе встречался хоть один нормальный молодой человек, который бы так называл естественные отношения между мужчиной и женщиной? Те, от которых, между прочим, рождаются дети, новые жизни?

— Папа, он говорил не об отношениях, от которых рождаются дети, он говорил о торговле телом! Там нет ничего чистого и прекрасного, и быть не может. Ты сам на пальцах разъяснял мне, зачем женщины ходят к таким парням, — возразила Нерина, беря себя в руки: спорить с отцом ей всегда было нелегко.

— Да он не знает ничего другого, как ты не понимаешь? Он не представляет, что это может быть чистым и прекрасным! Я не знаю, что он сейчас к тебе испытывает, но со временем он начнет так же относиться к тебе, как ко всем этим женщинам, за которыми он, по своему выражению, «грязь подтирал». Нет, даже гораздо страшнее, потому что они далеко, а ты будешь под боком. И в лучшем случае он начнет сливать свою агрессию где-нибудь в другом месте, но не потому, что любит и ценит тебя, а потому, что ваш брак выгоден именно ему, а не тебе. А в худшем — сама можешь представить…

Нерина не знала что сказать. Слова Айвара слишком ее обескуражили, задев что-то глубоко личное. Конечно, она во многом не была согласна с отцом: Айвар и агрессия? Айвар и выгода? Бред, ничего более несовместимого и придумать нельзя. Но то, что он говорил о сексуальных отношениях… Неужели он имел в виду и ее? Ну, предположим, особой радости она ему действительно пока не могла доставить в силу отсутствия опыта и темперамента, это было понятно. Но невмоготу?! Неужели он только потому и был так сдержан и непритязателен, а вовсе не ради ее комфорта? Пока Нерина не могла во всем разобраться, и чтобы немного перевести дух, спросила:

— Я верно услышала, что ты еще что-то про хитрость сказал?

— Да, дочка, — грустно ответил мужчина. — Мы все-таки не можем исключать и такую возможность, что он тебя присмотрел по вполне приземленным мотивам. Сама подумай: ты питерская хорошая девочка, с которой можно зацепиться и за жилье, и за перспективы, и за гражданство. И хотеть выкарабкаться из его ужасной страны — нормально, кто бы за это осудил, глядя издалека… Нет, я в этом совсем не уверен, для его воспаленного ума это было бы слишком рационально. Но вот на твоей свадьбе, если ты все-таки не опомнишься, многие будут подозревать и перемалывать именно эту версию. Просто имей это в виду. Кстати, боже мой, страшно представить, что он еще на свадьбе может ляпнуть…

— Ох, папа… — тихо промолвила Нерина, присаживаясь на табурет и отрешенно глядя в стену.

— Что папа, дорогая моя? Я просто говорю то что есть, мне жаль, что нечем тебя порадовать. Если бы ты не была в розовых очках, как любая увлеченная девочка, ты бы тоже давно все про него поняла, по тому, как он смотрит, как выпадает из реальности ни с того ни с сего, как у него губы шевелятся когда он молчит. Ты пока не видишь, а я все это увидел. И его любовь к горестным стихам тоже совсем не добрый знак, не этим должны интересоваться молодые, жизнерадостные, жизнеспособные мужчины.

— А чем они должны интересоваться? — вдруг спросила Нерина с вызовом. — Пивом, пошлыми шутками про баб и проходным сексом, как некоторые? Это, по-твоему, основа ценностей нормального мужчины?

Упоминание про пиво было совсем не к месту: Нерина знала, что Костя его терпеть не мог, но ей очень хотелось принизить бывшего возлюбленного до ненавистного ему «пролетарского» уровня, лишить его образ всякого романтического налета.

Андрей Петрович вздохнул и произнес:

— По крайней мере, это естественнее, чем интересы твоего Айвара. Знаешь… неприятно тебе об этом говорить, да и не вполне корректно, что уж там, но я это сказать обязан, как твой отец. Я ведь собрал кое-какие сведения — ты же там, в этой поездке, была не одна, а твои товарищи не слепые, и они тоже с местным контингентом пообщались. Ты знаешь, что болтунов, увы, хватает везде, но иногда они бывают полезны.

— И что же ты мог узнать более ужасного, чем то, что мы и так знаем?

— Например, то что этот твой Айвар, по слухам, некоторых обслуживал за коробку конфет. Это, по-твоему, нормально? Другие хотя бы цену себе знали!

— По-твоему, в том, что женщина покупает мужчине конфеты, есть что-то чудовищное?

— Нет, если ему больше шестидесяти лет, он ее бывший учитель или врач и ему здоровье не позволяет принять в подарок хороший коньяк или сигары. Когда же в отношениях присутствует секс, это недопустимо. И я вижу, что этому парню не нужна ни нормальная работа, ни здоровые отношения, его устраивает принимать подачки за то, что он освобождает других людей от их естественного долга и помогает им стать паразитами, выше всего ставящими собственное удобство!

— Ну ты молодец, папа, — вдруг произнесла Нерина, налила воды в стакан и опрокинула его в себя одним махом. — Так все извратить… Не думала, что ты опустишься до обсуждения грязных сплетен, гордо именуемых «сведениями»! Я бы не удивилась, если бы мама такое отколола, но ты!.. Где же все твои хваленые понятия о мужской и женской модели поведения?

Андрей Петрович перевел дыхание и ответил:

— Прости, дочка, я перегнул палку, конечно, но я просто не знаю, как тебя уберечь от роковой ошибки. Ты не понимаешь, что собираешься на себя взять, когда всерьез говоришь об этом замужестве! Если тебе жаль этого парня, то пойми: мужчине, которому досталась тонкая душевная организация, желательно всю жизнь пребывать в тепличных условиях, состоять каким-нибудь живописцем или поэтом при властной и деловой женщине-меценате. Иначе он либо рассудком тронется, либо попадет в беду, или все сразу, как у этого бедолаги. Я не знаю, можно ли ему как-то помочь, но ты явно не та женщина, которая на это способна. Нери, ты сама слишком необычная девочка, слишком чувствительная, слишком глубокая. Боже мой, да всего в тебе как-то «слишком», проглядели мы с мамой тебя, ох проглядели… Но хоть будущее свое не губи, я тебя прошу!

Последние слова отец сказал совсем тихо, но при этом очень строго и внимательно смотрел в глаза Нерины, такие же черные, как у него самого.

— Папа, давай завершим этот разговор, — твердо сказала девушка. — Знаешь, если уж на то пошло, то я вообще не понимаю, за что ты сейчас записываешь Айвара в ненормальные! Что он такого сказал что бы не было правдой? Вот что? Все гулящие мужчины, да будет тебе известно, оправдывают свое мерзотное поведение именно тем, что «это всего лишь природа и физиология», перед которой любой человеческий облик бессилен. Я такое лично от кое-кого слышала. А у Айвара это, по крайней мере, в прошлом! Кстати, самое главное — то, что он планирует помогать действительно больным и несчастным людям, — ты, похоже, вообще не услышал!

Она вывернулась из-под руки отца и быстро пошла прочь из кухни.

В дверях, ведущих на задний двор, Нерина чуть не столкнулась с Айваром. Он обнял ее за плечи, но избегал смотреть ей в глаза, и она вынуждена была осторожно взять его за подбородок и заглянуть ему в лицо.

— Что не так, Айвар? Что тебя тревожит, скажи? — спросила его девушка с напускной безмятежностью.

Парень благодарно улыбнулся, но эта улыбка выглядела нервной и утомленной.

— Ничего, Нери, просто я, кажется, допустил ошибку. Мне, наверное, лучше сейчас поехать в город, переночую там, пока все уляжется.

— Да ты что?! — воскликнула Нерина. — Думать об этом забудь, никуда я тебя не отпущу…

— Нери, — сказал Айвар все таким же ласковым, но не допускающим спора тоном, — меня нельзя «не отпускать», я давно не ребенок. Я потом спокойно поговорю с твоим папой, он обязательно поймет, что я не хотел сказать ничего плохого. Но сейчас у меня не получится привести мысли в порядок, я, знаешь, как будто выдернул из пирамиды кубиков один нижний, и она развалилась… Теперь пытаюсь все рассыпанное как-нибудь уложить обратно. Побудь тут с ними сегодня, хорошо?

Не дожидаясь ответа, он поцеловал ее и быстро через коридор пошел к веранде, где все еще сидели Надежда Павловна и Оля. Куда за это время вышел Андрей Петрович, Нерина не сообразила.

Когда Айвар неловко извинился перед матерью Нерины, Оля сказала:

— Я сейчас Митьке позвонила, Айвар, он обещал подъехать. Он как раз тоже был за городом, отец ему разрешил взять машину и отвезти нас в Питер. Подождем у автобусной остановки, я с тобой поеду. По дороге и поговорим насчет работы.

— Да зачем, Оля? — смутился парень. — И ему в город мотаться, и тебе-то с чего вдруг уезжать? Я бы и своим ходом добрался, а ты лучше оставайся с Нери.

— Только меня им сейчас не хватает для полного счастья, — отмахнулась девушка, надевая джинсовую куртку. — И нечего тебе вечером одному ехать в электричке, мало ли…

Когда они пошли к остановке, Айвар робко улыбнулся:

— Спасибо! Извини, что все так получилось, Оленька, я не хотел портить вечер. Сам не понимаю, что на меня накатило.

— Да уж, Айвар, нашел ты время напоминать им о прежней работе. Хотя я во многом с тобой согласна, — сказала Оля, ободряюще похлопав его по плечу. — Но если честно, своей мечтой ты меня все-таки удивил. Неужели тебе вправду хочется заниматься уходом за тяжелобольными?

— Ну да. А что, ты тоже считаешь, что это «не мужская стихия»?

— Раньше считала: во-первых, в России такой труд относится к «низким», и по престижу, и по зарплате, а мужчины на такое идут неохотно. А во-вторых, это просто не в наших традициях. Увы, все, что как-то связано с гуманизмом, считается бабским уделом.

Тут она с печальной улыбкой развела руками.

— Так рассуждать могут только те, кто никогда не слышал ни о Госпитальерах, ни о Милосердных братьях Ордена Иоанна Божьего, ни о петербургском институте братьев милосердия, — строго сказал Айвар. — А вот мой отец, пока был студентом, прочитал все о них, что удалось найти в библиотеках. Конечно, и там не обходилось без невежд и приспособленцев, но основу составляли уважаемые, образованные мужчины. Они не только спасали людей на войне, но и занимались наукой, и продвигали медицину по всему миру, в том числе и в Африке. Если бы не они, неизвестно, в каком количестве и состоянии сейчас пребывала бы человеческая популяция. Делить труд на «низкий» и «высокий» — это вообще дело сомнительное, Оля, а уж сохранение жизни и благополучия человека, забота о его физическом и душевном здоровье в нормальном государстве должны быть в приоритете. Страна, в которой мужчины брезгуют такими вещами, считая, что болезни и грязь должны как-нибудь сами рассасываться, идет по очень нехорошему пути.

— Да, Айвар, ты прав, особенно насчет последнего. Ладно еще Митькина семья, но я видела и тех, кто умудрялся спихнуть своих парализованных родителей бывшим женам, которых давно бросили ради счастливой новой жизни, — усмехнулась Оля. — А что, у вас в семье эта профессия передается по мужской линии?

— Нет, папа был первым, по крайней мере из тех, кто пошел по-настоящему учиться. Дед, правда, знахарствовал, но в Африке это дело поровну лечит и калечит, и то в лучшем случае. А вот бабка со стороны мамы была сельской повитухой, но не только принимала роды, а и промышляла абортами. И сколько там было жертв, никто и не подсчитывал, — мрачно сказал Айвар, — так что в семье у меня не все так однозначно. Но родители были медиками по призванию, и если бы не ушли так рано, то оставили бы после себя в Эфиопии целую школу, это я точно говорю.

— Но ведь остался ты, — тепло сказала Оля и дотронулась до его плеча, что почему-то особеннно его обрадовало. — Я думаю, ты обязательно найдешь тех, кто тебя понимает, и сделаешь еще собственную школу. А дядю Андрея ты не слушай, мудрость, конечно, приходит с годами, но не всегда…

Остаток пути она занимала его разговором про предстоящие события в клубе и прочие отвлеченные предметы, и на душе у Айвара стало более-менее спокойно.