Жаворонок Теклы (СИ)

19. Чтобы ты был рядом

К сожалению, последующие события показали, что Айвар недооценил твердость намерений жены. Он не то чтобы шутил, предлагая ей вариант временно пожить в разных странах: на крайний случай он действительно имел его в виду, но по большому счету сомневался, что Налия перейдет к реальным действиям. В конце концов, время от времени она уже пускалась в подобные мечтания на протяжении последних трех лет.

Но примерно через пару месяцев после истории с провалившимся грантом родители Налии позвонили ему из столицы в дальний округ, где у Айвара была важная работа, и попросили срочно приехать. По голосу дяди Соломона, будто постаревшего в одночасье, Айвар понял, что произошло нечто переходящее все границы.

Соломон и Агарь сбивчиво рассказали зятю, что Налию обвинили в нецелевом использовании бюджетных средств, — будто бы ее именем были подписаны странные самовольные переводы денег между статьями расхода, оплаты внезапных покупок и работ, не оговоренных в официальном плане или вообще не имеющих отношения к профилю комитета. Суммы были не баснословными, однако это происходило систематически на протяжении последнего месяца.

Под конец Айвар уже плохо вслушивался в их слова. Его будто схватил изнутри какой-то жуткий спазм, и он бы, наверное, потерял равновесие, если бы Соломон вовремя не удержал его за пиджак.

Сама Налия, по словам родителей, клялась, что ничего подобного не подписывала, но Айвар, вспомнив о ее намерениях вложить большую сумму в бизнес, не знал что и думать. Кроме того, люди из комитета, в котором Налия служила, рассказали, что недавно она откровенно заявляла, будто скоро они с мужем уедут на Запад работать на самих себя и жить в радость себе. Кто-то поведал об этом разговоре государственной прессе, и та оперативно среагировала, устроив Налии пышное «правосудие» в газетах. Когда же к ней обратились за официальным комментарием, она невозмутимо подтвердила свои слова, подчеркнув, что это было их с Айваром обоюдное решение наладить собственную жизнь, если уж здесь никто не хочет следовать их примеру. К тому же, она приправила эти слова язвительными намеками на некоторые промахи комитета и ведомства, где служил Айвар, — о последних он сам, на беду, поведал ей с юмором, в интимной беседе. Они не были каким-то особым компроматом, речь шла лишь о небольшом разгильдяйстве, но сообщать эту информацию прессе было явным попранием товарищеской этики.

Именно после этого заявления в комитет неожиданно нагрянули аудиторы, которым попались на глаза странные документы.

Айвар, будучи в отъезде, все это упустил и теперь с ужасом слушал то, что говорили приехавшие к родителям знакомые из юстиции, которые по старой дружбе согласились их консультировать и, если будет нужно, помочь с защитой.

— Ты муж? — хмуро спросил Айвара один из них. — Зовут тебя как?

— Айвар меня зовут. Айвар Робин Теклай, — проговорил мужчина, с трудом заставив себя посмотреть им в глаза.

— Ты не замечал, Айвар, у нее за последнее время каких-то дорогих вещей неизвестного происхождения, например? Или она вдруг пристрастилась к каким-то новым развлечениям? Сомнительные знакомые не появлялись?

— Такого не было, но про отъезд она говорила, — ответил Айвар, понемногу приходя в себя. — Налия хотела начать какой-то бизнес за границей, совместно с друзьями, которых я не знал. Говорила, что препятствие только в деньгах, но я на это не обратил внимания, мне казалось, что у нее фантазии разыгрались от разочарования в работе. Последнее время обстановка там была не очень здоровой, вы это, наверное, уже знаете.

— Славные у вас дела разворачиваются, — мрачно отозвался второй юрист. — Друзей ты не знал, о «каком-то бизнесе» слышал краем уха, внимания не обратил…

— Послушайте, муж всегда узнает последним! — сказал Айвар уже резко. — Она всегда старалась оградить меня от проблем, и я это не одобряю, но понять могу. Не исключено, что и не было никаких друзей, что Налия это выдумала только для меня, а на самом деле просто дошла до точки и готова была сбежать в пустоту. Только я, идиот, вовремя этого не понял.

— Ну ладно, лично для тебя хорошая новость в том, что с тобой и твоим ведомством эти аферы не пересекались. Но в той или иной мере отвечать придется и тебе, — сурово произнес тот, кто говорил первым. — К сожалению, сейчас метаться почти бесполезно. Между нами, я не сомневаюсь, что дело сфабриковано, причем быстро и грубо, но оно очень нужно правительству, а вы в последние годы и так были бельмом у него на глазу. Вспомните те грязные статейки. А уж теперь-то, когда она сама подкинула жирный козырь, за вас по полной возьмутся, дабы отвлечь электорат от собственных преступлений. Народ очень не любит согрешивших чиновников, особенно наиболее безобидных — и украл по мелочи, и еще сглупил, дал слабину. По крайней мере, со стороны будет выглядеть так. Настоящих акул-расхитителей у нас даже втайне уважают, а вот на таких непутевых, как ваша Корналия, с удовольствием оттаптываются, и клеймят позором не только их, но и всю семью. Поэтому вам всем, от беды подальше, придется забыть о должностях, на некоторое время покинуть столицу и податься в какие-нибудь тихие места.

Чем дальше Айвар слушал, тем больше ему казалось, что его несет помимо воли каким-то беспорядочным вихрем. Он не ведал куда, но был уже оторван от милой ему жизни в этом доме и городе, который наконец казался родным.

— А с ней что будет? — спросил он.

— Да ничего особенно страшного, не волнуйся, — в плане жизни и здоровья, по крайней мере. А вот с карьерой и всеми привилегиями придется проститься: высокий государственный пост Налии уже никогда не суждено занять. Если бы она взяла вину на себя, то, возможно, отделалась бы только условным наказанием, но она настаивает, что невиновна, и в этом, я бы сказал, есть резон.

— Какой резон?

— Тогда есть шанс, что потом, когда страсти поулягутся, вы докопаетесь до правды и судимость с нее будет снята. Сейчас ей скорее всего назначат пару лет исправительной работы вдали от столицы, но и после этого в Аддисе лучше особо не мелькать. По крайней мере, пока все основательно не забудется. Кстати, если ты, парень, решишь ее не ждать, то тебе там жить никто не запретит, хотя с работой, конечно, будут сложности, и про медицину в столице ты уж точно забудь.

— Что значит «не ждать»? — переспросил Айвар и как-то жутко усмехнулся. — А что же вы только мне это предлагаете? Почему бы вам не посоветовать и Соломону отказаться от дочери и спокойно жить в столице?

— Ладно, Айвар, давай без лишних нервов, — бесстрастно отозвался собеседник. — Это ты сейчас говоришь, пока не пожил в диком регионе, без света и канализации.

— Я там жил, — резко ответил Айвар, — так что прошу меня не пугать и тему развода считать закрытой. Я вообще считаю, что должен ехать вместе с ней.

— Ну это уж вы сами договаривайтесь. А сейчас ты лучше ненадолго выйди: нам с твоим тестем необходимо обсудить вашу будущность на холодную голову.

С этим Айвар спорить не стал. Выйдя в другую комнату, он долго думал: неужели Налия действительно присвоила бюджетные деньги? И что, в таком случае, она намеревалась делать дальше? Просто сбежать с этими деньгами? От государства, от людей, их несправедливости и глупости или от мужа с его дурацкими принципами?

Постепенно все в его рассудке стало на свои места, и чей-то голос заговорил бесстрастно и четко. Как сначала показалось, это был голос жены, но по мере того, как складывались мысли, Айвар все яснее слышал самого себя. Ну что, Теклай, получил? Ты хотел здесь жить, помогать своему народу, по заветам идейных предков? Только забыл, что Аддис-Абеба к настоящей Эфиопии имеет почти такое же отношение, как Москва-Сити или Невский проспект с его бутиками и ресторанами — к России. Что же, попробуй, поживи теперь без уютного дома и заботливой жены, без наставников и единомышленников, по ту сторону занавеса, среди тех, кто ненавидит образованных и за все попытки помочь отплатит только агрессией. Ты до сих пор не уяснил, что никого не сделаешь счастливым против его воли? Да ладно, черт с тобой, как-нибудь выживешь, но что будет с любимой женщиной, со стариками, которым не сегодня-завтра понадобится уход и качественная медицина?

Налия приехала в родительский дом совсем поздно, и Айвар хотел ее сразу обо всем расспросить, но старый Соломон его остановил, заявив, что должен первым поговорить с дочерью.

Из соседней комнаты Айвару были слышны тяжелые шаги тестя из угла в угол и изредка доносившиеся гневные возгласы: «Разве мы мало тебе дали?.. Мало заботились?.. Учили тебя использовать государство и одновременно его хаять?.. Вот ради этого мы честно трудились, дали тебе прекрасное образование, ни одного быра за всю жизнь не украли, чтобы к старости заслужить такой позор? Ты говоришь, что презираешь эту страну, а мы с матерью были ее лицом, представляли ее, мы и есть эта страна!»

Налия, насколько он мог слышать, почти ничего не отвечала. Айвар понимал правоту ее отца, но душа у него разрывалась от жалости к жене и он искренне желал ей держаться.

Когда наконец им удалось поговорить наедине, женщина выглядела совсем измученной, и Айвар, положив руку на ее плечо, сдержанно сказал:

— Скажи мне только, что случилось на самом деле?

Она посмотрела на мужа и неохотно ответила:

— Конечно, я ничего не крала, Айвар! Я хотела подготовить почву для отъезда, чтобы у нас уже были гарантии с бизнесом и жильем, но не таким же образом! В крайнем случае попросила бы в долг у Данэ. Ты бы, конечно, позлился, но потом… Да, я сболтнула лишнее, это было, но воровать?! Я этого и не умею.

— Но почему ты за меня сказала, что я тоже намерен уезжать? — тихо спросил Айвар.

— А как мне надо было трактовать твое многословие? Ты полагал, я куплюсь на эти твои «я приеду позже»? Айвар, тебе, как любому мужчине, просто претила мысль, что это не твое решение! Надо было только тебя с ней примирить, как было уже не раз. И все бы получилось, если бы в комитете не завелась крыса.

— Да, — протянул Айвар, вглядываясь в нее словно впервые в жизни. — А ведь не поспоришь, я всегда со всем мирился, лишь бы оставаться твоим мужчиной. Но у меня были иллюзии, что при этом я все-таки отдельная личность.

— А тебя что-то не устраивало? — вызывающе спросила Налия. — Это с чем же таким страшным ты мирился, Теклай? Я тебя в чем-то ущемляла? Оскорбляла? Била? У тебя был прекрасный дом, вкусный ужин, красивая одежда, безумный секс и весь мир в кармане: это, конечно, очень тягостно! То ли дело раньше…

— А вот этого не надо! — сказал Айвар и предупреждающе поднял ладонь. — Налия, ты сама потом будешь жалеть, если наговоришь лишнего. Не унижай себя! Обо мне речь не идет, я просто не могу на тебя злиться. Я даже сейчас хочу только обнять тебя, укрывать, укачивать, моя бедная глупая девочка…

Он привлек ее к себе и она безропотно уткнулась лицом в его шею.

— Я поеду с тобой, — заявил Айвар. — Не туда, конечно, куда ты хотела, но ничего, переживем. Не получилось в радости, так будем вместе в горе.

— Не стоит, — решительно сказала Налия. — Не изображай из себя декабриста или Соню Мармеладову в штанах, ты сейчас больше нужен старикам, здесь. А мне необходимо разгрести все это самой.

— Налия, не бросай меня, — тихо и отчаянно сказал Айвар. — Я буду часто к ним ездить, но жить я хочу с тобой! Мне не важны никакие трудности: ты же знаешь, что я все успел повидать. Только не оставляй меня одного!

— Мне важно, Айвар! — резко оборвала его она, закуривая. — Я не позволю, чтобы ты видел меня в таком положении! И ты тоже возьми себя в руки. Да, жаль терять этот город, этот дом, все надежды, но ничто хорошее не длится вечно, и по-настоящему плохо стало вовсе не сейчас, как ты думаешь, а тогда, когда я осознала, что мой труд был бесполезным. Мы в благодарность хотели не так уж много — чтобы люди к нам прислушались и дали помочь их детям и внукам. И даже в такой малости нам было отказано! Что же оставалось делать? Хотя бы сами себя мы могли вознаградить спокойной жизнью, там, где никто не смотрит на тебя зверем только за то, что ты «шибко умный»? Где нарожать десяток слабых детей в скотских условиях не считается лучшим достижением, чем спасти от смерти тысячу чужих?! Где выражение «защитить жену от насилия со стороны мужа» не воспринимается как оксюморон? И ты же сам это понимал, Айвар, не обольщался, что за несколько лет в умах у эфиопов что-то качественно перестроится. Ну на что тебе это все сдалось…

Айвар не знал, что на это ответить, и вспоминал их разговор в ночь после свадьбы. Сейчас ему казалось, что именно он накликал беду, пожелав любимой никогда не изменять своему прекрасному и губительному характеру.

— Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь, — быстро добавила женщина, раздавив сигарету. — Как бы то ни было, я не имела права так подвести нас. Родители вряд ли простят, я и прежде-то кровь из них пила стаканами…

Она слегка замялась и добавила:

— Не буду спрашивать, дождешься ли ты меня. Знай только, что я не вздумаю тебя упрекать, если ты сможешь наладить собственную жизнь. Ты молодой мужчина, и я не собака на сене, чтобы отнимать у тебя эту возможность.

— Вот и не спрашивай, и не болтай глупостей: я навсегда останусь твоим мужем и дождусь тебя, если буду жив. Ты запомнила?

— Ну еще чего! Ты сам держись, пожалуйста, — сказала Налия уже совсем тихо.

Она прижалась к нему и он долго гладил ее по голове и плечам, едва слышно проговаривая свои загадочные увещевания.

Налии действительно назначили два года труда в дальнем регионе и пожизненный запрет на государственную службу в столице. Айвар попытался вмешаться и добился встречи с обвинителем, но хладнокровие подвело и тот быстро его осадил.

— А что вы скажете насчет своей службы, господин Теклай? — спросил прокурор. — Судя по рассказам вашей жены, вы сами упускали серьезные промахи в санитарном контроле, а иногда и прикрывали своих подчиненных и друзей. Уж это найдется кому подтвердить, так что не вам сейчас поднимать шум.

— В моей службе не было никаких фатальных нарушений, — возразил Айвар.

— Но по крайней мере могли быть. Лучше бы вы ограничивались своей декоративной ролью, вот что я вам скажу. Вы думали, что близки к народу? Когда один этот ваш браслет, купленный на деньги жены, прокормил бы несколько крестьянских семей, в которых мужья честно все тянут на себе? Так что все, заканчивайте эту показуху и идите домой.

Разумеется, суд вызвал новую волну травли в адрес всей семьи: особенно радовались давние враги Айвара из местной секты «пролайферов», которые в Эфиопии не брезговали ни поджогом больниц, ни нападениями на врачей и на сторонников полового воспитания. По их мнению, Айвара давно пора было обрить налысо и линчевать. Когда же вечером на одной узкой улочке у него буквально над головой пролетел большой кусок кирпича, он понял, что юристы были правы насчет необходимости отъезда.

Но хуже всего было то, что некоторые из его наставников решили, будто идея уехать за лучшей жизнью исходила именно от Айвара, которому приелся честный труд и вновь захотелось вкусить авантюр и шальных денег. Он оказался в патовой ситуации, так как оправдываться значило бы перекладывать все на жену. Впрочем, его оправданий и не желали слушать.

— Откуда вы только беретесь такие, да еще называете себя мужчинами? — гневно сказал один немолодой медработник русского происхождения, давно работавший в Эфиопии. — Сколько я уже историй слышал про то, как наивные влюбленные девушки ради мужиков и в растраты влезали, и непомерные долги на себя брали, и в тюрьму шли за аварию со смертельным исходом, в которой был виноват любовник или такой вот муженек, как ты! Они же доверчивы как дети, когда любят! У бедной Налии теперь вся жизнь разрушена, ты это хоть понимаешь? Куда она потом подастся, без карьеры, без детей, с подорванным здоровьем и старыми родителями? А ты спокойно в России устроишься, да еще очередную дурочку там быстро найдешь. Это ты всегда умел лучше всего! И не рыдай, пожалуйста, и так противно.

К счастью, многие друзья и единомышленники все же не отвернулись, дали показания в пользу обоих супругов, подписали петицию о смягчении наказания и заверили Айвара, что всегда помогут в случае проблем со здоровьем. Кое-кто по секрету пообещал ему и разобраться в криминальном деле, вычислить настоящую «крысу». «Только ты не вздумай влезать в это, Айви! — предостерегли его. — Чем меньше о тебе будет слышно в Аддисе за эти два года, тем лучше»

Словами их помощь не ограничилась. Счета супругов были арестованы, но Айвар и Налия имели также накопления в наличности, в пересчете на рубли около трех миллионов. Айвар отложил кое-что из этого запаса, чтобы послать Павлику, а также позаботился о том, чтобы в лагере, где мальчику выдали абонемент еще на два года, никто из знающих его и Налию не проговорился о случившемся. Остальные деньги он отдал на хранение одному из близких друзей и по истечении двух лет получил обратно все до последнего быра.

Родители были отстранены от поста, как и Айвар, но за прежние заслуги и репутацию им дали без лишнего шума уйти на пенсию. Им порекомендовали перебраться в принадлежащий семье старый дом в городе Семера, на северо-востоке страны, и пообещали не оставлять без социальной опеки в случае ухудшения здоровья.

Оставалось решить судьбу Айвара. Налия пыталась защитить мужа, клялась, что зря его оговорила, но это уже никого не волновало и нечего было даже думать о том, чтобы остаться в столице хотя бы санитаром. Поэтому сошлись на том, чтобы он тоже ехал в округ Афар, центром которого была Семера, — там был необходим человек с квалификацией старшего медбрата для недавно открывшегося медицинского пункта в одной из окрестностей. Пункт был задуман как база практики для учеников Семерского колледжа здравоохранения и помощи местному населению.

Юрист, снова пришедший к родителям, за которыми Айвар все это время приглядывал, предупредил, что жить ему придется в одном из похожих друг на друга нищих поселков северо-восточного типа. Путь от города до медпункта был слишком неблизким, к тому же среди жителей Семеры преобладали афары-мусульмане, а амхарцы жили в основном в таких деревнях. Помощник счел, что среди своих Айвару будет полегче, и все же заметил, что условия в деревне крайне суровые.

Однако Айвар уже ни на что не реагировал, чувствуя, что потерял будущее. Погибли все надежды на то, что когда они сбавят обороты в карьере, можно будет заняться строительством собственного уютного дома, с палисадником и верандой для посиделок с друзьями за плетеным столиком. Там, как он представлял, будут цвести самые необыкновенные розы и звенеть на ветру причудливые амулеты. А еще они с Налией намеревались взять под опеку одного из многочисленных эфиопских сирот и беспризорников, уже не только из милосердия, но и для собственного счастья. Соломон и Агарь радовались по-детски, услышав, что у них, возможно, скоро будет внук или внучка. Большего Айвар, в сущности, и не хотел — сколько его ни метало по свету, в какие переделки не забрасывало, он в душе так и оставался домашним, тянулся к теплому очагу, запаху кофейных зерен и пышных сладких пирогов, приятному шелесту страниц и детским улыбкам.

А вот у Налии было немного иначе. Как выяснилось впоследствии, про друзей и бизнес в Европе она все же не выдумала. В момент глубокого упадка предложение о сотрудничестве ее буквально окрылило: она не то чтобы хотела бегства и полного разрыва с родной страной, но условия в Эфиопии придавали ходу времени угрожающий оттенок. И неужели стоило растратить все оставшееся на бесполезную борьбу, в то время как за Эритреей и морем кипела совсем иная жизнь, мирная, яркая и насыщенная? Налия поняла, что по западным меркам она молодая и цветущая женщина, что у нее есть прекрасные возможности, и ей страстно захотелось отправиться туда с мужем, но не в гости, не на заработки, а в качестве людей нового времени, мобильных, энергичных и не скованных ничьими указаниями. И в ее планы никак не входило то, что всегда безотказный Айвар пойдет наперекор.