Жаворонок Теклы (СИ)

10. Жизнь на осколках

Первые дни после возвращения в Эфиопию Айвар запомнил как сплошной темный и душный сгусток, а Питер казался сумбурным сновидением. Слегка придя в себя, он всецело загрузил себя работой, не чураясь самого тяжелого и грязного труда, и так, в физическом напряжении и заботе о других, сумел понемногу распутать мысли и обрести верную дорогу. Тоска по Оле долгое время его не оставляла, но он понимал, что отгораживаться от женщин и чувственных удовольствий не имеет смысла и выглядит глупым самоистязанием. Только нельзя было повторять ошибку с Нериной — делать женщинам одолжение, которое они потом не смогут погасить.

И в какой-то момент Айвар просто захотел себя проверить: удастся ли ему еще раз пережить настоящее страстное наслаждение или близость снова будет сводиться к банальному безусловному рефлексу. Тогда же он познакомился с молоденькой девушкой, живущей по соседству, — она носила библейское имя Ноэминь, но все друзья называли ее Нисси, да и ее образ жизни не вязался с благочестием. Она училась в Аддис-Абебском университете на врача, читала европейскую и американскую литературу и вела себя как свободная и раскованная западная девушка. В отличие от ранимой и меланхоличной Лали, которую Айвар вспоминал с куда большей нежностью, для Нисси на первом месте были удовольствия. Она обожала танцы, носила джинсы и блестящие босоножки на шпильках, ярко красилась, курила и к любви, соответственно, тоже относилась очень просто. Айвар быстро ей приглянулся, и поначалу она подкармливала его домашней пищей. Потом Нисси предложила и другие удовольствия, начавшиеся прямо в рейсовом автобусе, на котором они поехали на загородную прогулку, — другие пассажиры в это время ушли перекусить. Она немного поразила Айвара своей смелостью и изобретательностью, но в этом он нашел и своеобразное очарование.

Айвар знал, что у Нисси имелся жених, который в это время учился в Москве, но в тот момент это даже его устраивало. Правда, временами он все же чувствовал неловкость, и когда ситуация совсем ему разонравилась, порвал с ней почти с облегчением. Случилось это, когда жених Нисси приехал на каникулы и она спокойно их познакомила, а парень даже по-приятельски хлопнул Айвара по плечу и многозначительно подмигнул. От его ошеломленного вида Нисси рассмеялась и сказала:

— Да ладно тебе, Айви! Ты думаешь, сам он там не гуляет? Вы ведь как с ума сходите, когда видите белых девчонок! Он и пробудет здесь всего неделю. Ты же потом придешь?

Айвар в общем все понимал и не думал учить ее жизни, однако больше к ней не пришел и с тех пор не связывался с несвободными девушками. После этого разговора он понял, что бывают моменты, когда чем хуже — тем и лучше, и не надо себя за них казнить, но и застревать в них надолго нельзя.

Он написал Оле сразу после приезда, что благополучно добрался, но регулярно они стали переписываться лишь спустя несколько месяцев: первое время этому во многом мешали местные технические проблемы. И понемногу Айвар чувствовал, что боль отпускает его и взамен приходит душевная нежность. Конечно, вместе с болью неизбежно угасала и любовная горячка, и вообще в том мире, где Айвару предстояло жить, Питер все больше казался ему сном. Но он хотел не просто отбывать земное время, а стать счастливым, и все еще мечтал найти действительно родную женщину.

Оле поначалу тоже пришлось тяжело — девушка считала, что во всяком случае поступила честнее своей подруги, не взяв на себя невыполнимых обязательств, но это не избавляло от боли и чувства вины. Как бы то ни было, она чувствовала, что глубоко обидела любимого человека, обманула его надежды и, возможно, сбила с уже наметившегося пути.

С Даниэлем и Митей она в тот период мало общалась, боясь возможных разговоров об Айваре, и отговаривалась плохим самочувствием. Кроме того, спустя пару месяцев после отъезда Айвара у девушки внезапно открылось кровотечение, которое не походило на обычные месячные. Это испугало ее, и несмотря на нелюбовь к поликлиникам, Оля сходила к врачу. Тот сказал, что никаких признаков острой патологии, слава богу, не наблюдается, и уточнил, в норме ли ее цикл. Только тут Оля сообразила, что совсем бросила следить за этим, да еще мать, женщина осторожная и мнительная, напрямую спросила, не была ли она беременна. Девушка все отрицала, но сомнения в ней зародились: ведь могла же защита дать сбой? И их короткий спор с Айваром о ее необходимости имел продолжение? Узнать правду уже не представлялось возможным, а во что ей больше хотелось верить, Оля сама затруднялась сказать.

Само собой, в этот период ей было не до романов, и Даниэль поначалу гораздо больше переживал о потере друга, чем об устройстве своей личной жизни. Ему не приходилось жаловаться на ее однообразие, но Оля с самого начала их знакомства нравилась ему больше всех девушек, с которыми у него были отношения. Она казалась ему земной и тем не менее необычной, несмотря на легкость характера, похожей на девчонку-хиппи времен революции сознания.

Понимал ли он, что Оля была влюблена в его друга? Скорее интуитивно отмечал, что она интересовалась Айваром чуть больше, чем просто женихом подруги, но не видел за этим ничего серьезного. В конце концов на таких парней, как Айвар, трудно не заглядываться, и эта возможная конкуренция даже нравилась Даниэлю, подогревала азарт, с которым он хотел завоевать Олю.

Они начали сближаться с конца зимы нового года, когда Оля все еще избегала компаний и развлечений. Никаких серьезных недугов у нее на самом деле не было — только хроническая апатия, которая тем не менее лишала и аппетита, и сна. Даниэль, как и многие молодые люди, не жаловал житейские проблемы, мешающие размеренному течению жизни, однако о ней ему вдруг искренне захотелось позаботиться. У Нерины в ту пору был разгар свадебных приготовлений, к тому же Оле по понятным причинам и так не хотелось с ней общаться. Митя часто звонил приятельнице, но она сама отговаривала его приходить в гости.

А вот Даниэль повел себя настойчиво — сначала неожиданно к ней наведался, потом уговорил съездить в заснеженный лесопарк, развлекал забавными историями, пообещал принести какие-то интересные музыкальные записи и фильмы. Оля постепенно взбодрилась и почувствовала благодарность за такую деликатную и своевременную встряску.

Форсировать события Даниэль совсем не стремился и просто приглашал Олю в клуб, водил в кино на легкие позитивные фильмы, а когда пришла теплая погода, они ездили гулять на залив или в любимые ею Пушкин и Ораниенбаум. Конечно, это общение имело совсем иной характер, чем с Айваром: его друг был прозаичным человеком, который во всем нацеливался на «здесь и сейчас», будь то отдых, карьера или культурные тенденции. Но с ним тоже было интересно, и к тому же Даниэль вел себя тактично и долгое время не позволял себе никаких намеков на сближение.

Что же касается Оли, то она понемногу стала думать о завтрашнем дне. Конечно, тоска по Айвару еще не прошла, но девушка решила, что пора страстей для нее завершилась и за нее стоит поблагодарить судьбу и думать о следующей странице жизни. А Даниэль представлялся ей не то чтобы убежищем, а скорее символом этой новой жизни.

Однажды, в разгар лета, Даниэль пригласил ее погулять по Таврическому саду и как бы невзначай достал из кармана маленькую коробочку. Увидев ее, Оля даже слегка покраснела. В коробочке лежало серебряное кольцо с алой яшмой в виде божьей коровки, черные вкрапления на камне имитировали пятнышки на панцире, а лапки и усики были сделаны из серебра.

— Знаешь, Оля, я сам такого от себя не ожидал, — с неловкой улыбкой сказал Даниэль. — Я всегда считал, что сначала решу все будничные вопросы, подготовлю фундамент, хорошую почву, чтобы было куда привести женщину, с которой я хочу связать жизнь. А уж потом и смогу подумать о праздниках. Но вот не удержался, как видишь! Надеюсь, ты не будешь меня презирать за такую непоследовательность?

— Да что ты, — ответила Оля, слегка растерявшись. — Спасибо, мне очень приятно, но все-таки ты меня немного удивил. Если, конечно, речь о том, что я думаю.

— Именно об этом, — произнес Даниэль и положил руку ей на плечо. — И я знаю, что ты ко мне пока не испытываешь таких же чувств, как я к тебе. Но это меня не пугает, я готов ждать сколько тебе будет удобно, чтобы узнать меня получше, привыкнуть ко мне, в хорошем смысле. Я уверен, что вместе мы будем счастливы.

Девушка тепло улыбнулась: ей было приятно, что Даниэль так чутко отнесся к происходящему в ее душе. Конечно, Оля не забыла и не разлюбила Айвара, однако сознавала, что чем раньше она привыкнет думать о нем как о прекрасном, но неприкосновенном сне и фантоме, тем будет лучше для всех, в том числе и для него. Зная Айвара, она боялась, что он еще и будет тяготиться чувством вины за ее одиночество. А что могло помочь женщине скорее, чем благоустройство семейного гнезда, домашний уют и забота, которая не оставляет времени для бесполезных самокопаний?

После того, как Даниэль вроде бы обозначил серьезность своих намерений, она наконец решилась перейти к близким отношениям. Это выглядело красиво и как-то очень скромно — Даниэль не испортил деликатной атмосферы ни одним неосторожным словом, неуместной шуткой или призывом «смотреть на все проще». Он даже впервые поймал себя на том, что испытывает не только страсть, но и уважение. Правда, Оле все это не доставило особого удовольствия, как и с ее первым парнем, хотя тот был гораздо более ленивым в интимных делах. Просто она слишком хорошо помнила Айвара — его сильные руки, его нежность, его горячее тело, африканские непристойности и слова «Если хочешь, я перестану дышать», которых ей, конечно, не сказал бы никакой другой мужчина.

Оля все так же с благодарностью принимала галантность Даниэля, затейливые подарки и нежные прозвища, хотя они, пожалуй, были чересчур высокопарными. Но пусть так, лишь бы не «беляночка». И конечно, не с такими чувствами она когда-то мечтала выйти замуж. Однако в семье Оли тоже считалось, что брак и дети — нечто настолько обязательное для взрослого человека, что об этом странно рассуждать, причем это касается и мужчин, и женщин. Просто ее родители толковали об этом гораздо проще и честнее, чем Андрей Петрович Ли, и воспитывали дочь без излишней строгости, считая, что чистота до брака — это, конечно, хорошо, но где найти парня, который будет ждать? В условиях конкуренции за работающих женихов без вредных привычек это казалось им непозволительной роскошью, и они даже поощряли общение Оли с парнями из «хорошего круга». Отец и мать считали неприемлемыми две вещи: сожительство и рождение ребенка вне брака, поэтому про контрацепцию Оле все объяснили вовремя.

И неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы у Даниэля не было еще одного интереса, который к данному моменту перерос в идею и страсть, не менее сильную, чем влюбленность в Олю. Это была мечта об отъезде за рубеж.

Такую мысль Даниэль лелеял не один день и даже год, считая, что привязанность к месту рождения — это по меньшей мере глупо, когда во всем мире открыты социальные и культурные границы. Он не мог спокойно читать новости о том, как очередные «селебрити» летят в Майами, на Мальдивы или Лазурный Берег как на дачу, хоть в летний отпуск, хоть в новогодние праздники, подальше от холода, слякоти и серых улиц России, подсвечиваемых только телеэкранами. Ведь у большинства из них не было ровно никаких талантов, они просто умели торговать лицом и сходиться с нужными клиентами и покровителями, зарабатывали за корпоратив больше, чем средний россиянин — за год, и могли позволить себе что угодно.

И ладно бы речь шла только о свободе передвижения и дорогих игрушках, которыми эти люди не стеснялись хвалиться в СМИ, но в России привилегированному классу прощалось гораздо большее. Социальное расслоение, на взгляд Даниэля, достигло на его родине неприличных масштабов, и он не хотел с этим мириться, как и с отвратительным бизнес-климатом, полным недоверием к органам правопорядка, взятками и гнилым обслуживанием на всех уровнях, от торговли до медицины.

В это время молодой человек нацелился делать карьеру в так называемом ивент-бизнесе и когда-нибудь основать собственное агентство. Но видя, что государство упорно продавливает свои идеи даже в самую безобидную развлекательную сферу и рубит любые зачатки новизны и самостоятельности, он все более отчаивался.

А больше всего Даниэля угнетало то, что его знакомые, особенно люди постарше, охотно выбирали путь молчаливого согласия и смирения и до сих пор считали жизнь трудом с четко прописанными обязанностями и туманным вознаграждением. Несколько примеров он наблюдал как раз недавно, что подтолкнуло его к решению поменять жизнь. Этому и раньше ничто не препятствовало: Даниэль был молод, здоров, не обременен семьей и детьми, мать еще не успела состариться и стать немощной. Хорошее образование в сфере предпринимательства и туризма, опыт и амбиции тоже имелись в его активе.

Однако по-настоящему яростный протест в нем вызвали разговоры со старшими, которые решительно не одобряли планов молодого человека. Он еще мог понять мать, которой было страшно оставаться одной, но еще больше не хотелось покидать родину и стать за рубежом обузой для сына. А посторонние люди просто страдали кликушеством об отсутствии чести, совести и патриотизма у изнеженной, не знавшей трудных годов молодежи.

В одном из таких разговоров отличилась коллега Светланы Васильевны по больнице, зашедшая в гости. Женщина со смехом поведала о том, что в одной из маленьких, но богатых стран Западной Европы пациенты городского госпиталя недовольны питанием: макароны, заявленные в меню как «аль денте», подали переваренными. «Кто бы у нас из-за такого кочевряжился? — заметила дама. — Вот наш народ все выдержит: и переваренное, и комом слипшееся, и просроченное! А там люди зажрались, настоящей жизни и не нюхали! Поэтому мы еще их всех переживем, попомните мое слово!»

Даниэль тогда поинтересовался, как по городу обстоят дела с пищевыми отравлениями и хроническими недугами ЖКТ и насколько это соответствует теории о «выдержке» и «живучести». И какая, собственно, связь между силой характера и вынужденностью терпеть воровство и нерасторопность больничного персонала?

Светлана Васильевна при этих словах стала делать сыну решительные знаки, но было уже поздно. Намек дошел до гостьи, и она, забыв о благодушии, начала выговаривать молодому человеку стандартную мантру о потерянном поколении, интернете, зловредном влиянии Запада и готовности продать совесть за еду.

Другой случай оставил еще более противный осадок. Уборщица, которую Даниэль после долгих материнских возражений все же нанял для мытья окон и полов, любила посудачить с хозяйкой о новостях и хрониках горячих ток-шоу, и кусок такого разговора он услышал, когда вернулся вечером с работы. Женщине было не более сорока лет, однако она в духе типичной дворовой бабки распекала нынешнюю молодую поросль. «У нас скоро как в этой Европе будут по домам ходить и детей отбирать из-за какой-нибудь ссадины! — возмущалась она, прихлебывая чай. — Все теперь грамотные стали, правам своим научились! Ну ссадины, и что? Да если детей не воспитывать вовремя, что из них вырастет? Жижа, не способная ни за себя постоять, ни жену приструнить, ни родину защитить!»

В тот раз парень с трудом сдержался, чтобы не выгнать ее незамедлительно, и только потому, что мать была рядом. Если же он такое слышал вне дома, то не скупился на отповеди.

Словом, все это привело к тому, что мечты Даниэля оформились в четко прописанный план и он вознамерился начать с временной работы по контракту в европейской индустрии развлечений. Вакансии можно было найти всегда, и некоторые из его знакомых уже получили полезный опыт. Оле он далеко не сразу рассказал о своих намерениях, о чем потом жалел, но почему-то ему не приходило в голову, что девушка будет возражать.

К этому времени они уже подумывали о том, чтобы подать заявление, и когда наконец Даниэль заговорил с подругой об отъезде, она впервые по-настоящему напряглась. Это растравило воспоминания о разговоре с Айваром, хотя там все обстояло иначе — он был готов на уступки, в то время как Даниэль уже безоговорочно наметил для них будущее в другой стране. Вернее, в первую очередь он рассуждал о своем будущем, а Оля рассматривалась скорее как одна из его приятных составляющих, чем как автономный партнер. И это не очень ей нравилось.

Но примерно тогда же Оля поняла, что беременна, уже наверняка. Это было неожиданно в самом строгом смысле слова: таблетки по каким-то причинам не подействовали. Но Оля тем не менее сразу решила, что проконсультируется у врача насчет возможных патологий и непременно будет рожать, если все в порядке. Раз уж судьба распорядилась так экстремально, значит, этому ребенку нужно жить, кто бы ни был его биологическим отцом. А если она все-таки уже была однажды беременна — то жить за двоих. И поэтому Оля теперь все рассматривала через призму интересов будущего ребенка. Она и прежде не была склонна к резким переменам, а теперь ей тем более хотелось покоя. Здесь была знакомая женская консультация, больницы и просто родной город, в котором она и хотела растить ребенка, водить его в садик и школу и отправлять на лето в родительский дачный домик. И конечно, Даниэлю, когда он узнал, что станет отцом, подобные аргументы ожидаемо показались странными и несостоятельными.