Жаворонок Теклы (СИ)

13. Солнце из глины

В Питере супругов ждали старые товарищи, у которых за эти два года тоже произошли важные события. Оля вскоре после свадьбы родила дочку, которую в честь бабушки назвали Аней, а Митя Амелин, с которым она продолжала дружить, за эти годы женился на девушке, с которой познакомился на почве социальной активности. Она работала дизайнером и пиар-технологом и очень помогла в продвижении его публицистических проектов. Айвар часто переписывался с Митей и они обсуждали культурный фон России и Африки. Тот успел набраться знаний о том и другом, так как много колесил по миру со своими репортажами. По его словам, только занявшись любимой работой, он начал жить по-настоящему.

Оля предложила отметить прошедший праздник еще раз в домашнем кругу, на даче, и Айвар с Налией с удовольствием приняли приглашение, привезя к столу редких фруктов, банку мадагаскарской икры, жгучего соуса широ в плетеном кувшине и бутылку вина из эфиопских виноградников.

Дом, где в каникулы отдыхали Северцевы, двухэтажный, оборудованный всеми благами, прятался в небольшом лесочке и снаружи отличался какой-то немного сказочной, детской уютностью. Сейчас вокруг лежал снег, но Оля сказала друзьям, что летом здесь изумительно цветет жасмин, пахнет липами и созревает необыкновенно сочная малина. К ее удовольствию, здесь не приходилось возиться в огороде, как в юности на родительской даче.

Она встретила их в саду, и Айвар заметил, что рождение второго ребенка сделало Олю еще нежнее и женственнее, чем в юности. На ней был пушистый белый жилет из меха и валенки с красивой вышивкой. Ее муж Алексей оказался высоким мужчиной с черными волосами и ярко-голубыми глазами, интеллигентным и весьма моложавым, хотя ему было уже около сорока. Он очень тепло поприветствовал необычных гостей. А в доме их ждали ребята — Павлик, старшая дочь Алексея Кристина и маленькая Аня.

Подросший Павлик был очень хорошеньким мальчиком — от Даниэля ему достались большие темные глаза и кудри, правда, не черные, а скорее приятного каштанового цвета. От Оли была нежная кожа с румянцем, вздернутый носик, легкие веснушки и золотистый отлив бровей и ресниц. Но он был лишен самолюбования, свойственного его биологическому отцу, и в отличие от многих мальчишек, не стеснялся проявлять нежность к матери и сестренкам. Он был так рад увидеть Айвара, что тот даже удивился: ведь в первую их встречу Павлик был совсем маленьким. Вскоре ему предстояло идти в первый класс, и он уже отличался любовью к чтению, а особенно к географии, истории и архитектуре. Айвар заметил, что рисунки мальчика были похожи на те, которыми он сам когда-то увлекался.

Кристине гости тоже понравились, и она с удовольствием показала Налии свои наряды и редких коллекционных кукол. Та подарила ей настоящее эфиопское платьице из белого шелка и пообещала научить плетению африканских косичек. Словом, атмосфера в доме была очень приятной и когда друзья с дороги поели чудесного грибного супа и пирога с таежными ягодами, Оля предложила им не снимать гостиницу, а пожить пару дней у них. Айвара это поначалу немного смутило, но Налия согласилась охотно, и они вместе с хозяйкой принялись готовить стол к вечеру.

За этим занятием женщины разговорились и неожиданно нашли много общих тем, несмотря на этнические и социальные различия. Обе помнили о культурных веяниях, которые проникали в Россию на переломе двух веков, хотя у Налии уже был цифровой проигрыватель с доступом в интернет, когда Оля еще перематывала пленку в кассетах карандашом и записывала песни из радиоэфира. Они устроились на просторной кухне с деревянными стенами, главным украшением которой был желтый глиняный барельеф в виде солнца.

— Это мы с ребятами вылепили вместе к прошлой Масленице, — пояснила Оля. — Я люблю языческую культуру и много им про нее рассказываю. В переходном возрасте я даже некоторое время коловрат носила, в пику родителям. Тогда как раз начиналась мода на православие, и они быстро в нее ударились.

— О, ты, оказывается, тоже хулиганка, не хуже меня, — улыбнулась Налия. — Я своих еще как изводила, было время. Но им хватило мудрости, так что теперь, слава богу, общаемся душа в душу. А у вас как?

— Да по-разному, — вздохнула Оля, — я сейчас просто стараюсь с ними не спорить и не ворошить обиды. Так-то у нас всякое бывало: и мое увлечение странной музыкой им не нравилось, и мечты о дальних странах, и то, что я участвовала в конкурсах, и даже писала собственные сказки на основе древнеславянских историй. Вместе с сокурсниками мы сняли короткометражный фольклорный фильм, который показали на одном молодежном фестивале, а у них и это вызвало досаду. Так уж они созданы: живут по принципу «не высовываться» и не забывать, что у нас все в роду были полуграмотными крестьянами. До сих пор живут на ведомственной квартире, корячатся на государственной даче, не умеют нормально отдыхать и не любят тех, кто хочет жить иначе.

— Мне такой образ мышления очень знаком, — отозвалась Налия, раскладывая фрукты на керамические блюда. — Мы в Эфиопии стараемся его искоренить, хотя пока нам мало что светит, кроме побед местного значения. Целиком в этой борьбе никогда не победить, но что поделаешь…

— А какие у вас сейчас планы? Айвар-то много говорил про паллиативную медицину, а у тебя что в проекте?

— О, это пока почти утопия, — усмехнулась Налия. — Я хочу заняться защитой жертв семейного насилия: женщин, выданных замуж против воли, детей, с которыми жестоко обращаются родители, пожилых людей, от которых стремятся избавиться как от лишнего рта… Мужчины, конечно, в Африке реже становятся жертвами, но если им понадобится помощь, они тоже должны ее получать. Взять хотя бы историю Айвара: он ведь далеко не единственный, кому не нравилась такая жизнь.

— Почему же утопия? В России ведь что-то сдвинулось, молодое поколение уже мыслит совсем не так, как мои родители. Значит, и у вас все еще впереди.

— Да, но для этого нужно много государственных реформ, чтобы семья не казалась единственным оплотом стабильности, для трудоспособных нужны рабочие места, для малолетних, стариков и больных — социальная защита, а главное, изменение в мозгах. Все должны понять, что за свою жизнь отвечают они сами, а не отцы, не мужья, не цари и не боги, и никто не придет и не исправит то, что они испортили. Иначе так и будут держаться за самые гнилые и погибельные отношения как за спасительную ниточку.

Оля, доставая из холодильника закуски, вдруг заметила:

— Знаешь, Налия, в Африке за такую долю держатся из-за бедности, безработицы и необразованности, а в России главную роль играет общественное мнение, начиная с РПЦ и кончая бабками на скамейке. И кроме того, у вас, наверное, чаще всего женятся не по любви?

— А почему ты спрашиваешь?

— Просто если супруг не дорог, уйти от него гораздо легче даже с детьми на руках. Всегда найдутся люди, готовые помочь, вроде тебя. У нас женщину в такой семье обычно держит жалость, страх огорчить родителей, лишить ребенка отца и вообще оказаться «плохой», не оправдать чьих-то ожиданий. Так что тебе стоит начинать с самых темных и необразованных, не склонных к рефлексии. Вот они охотно примут помощь и смогут вернуться к нормальной жизни.

Тем временем хозяин дома и Айвар тоже вели неторопливую мужскую беседу за вином и закуской из горького шоколада и изысканных сыров. Алексей, который в первый момент показался Айвару закрытым человеком, неожиданно разговорился и сообщил ему много «наболевшего».

— Все-таки праздники тяжелое время для мужчины, верно, Айвар? — сказал Алексей, почему-то снисходительно улыбаясь. — Но чего не сделаешь ради супруги и ребят! Им-то нравится вся это беготня с магазинами, елкой, коллективной нарезкой салатов…

— Ну не знаю, лично я очень люблю праздники, — спокойно возразил Айвар. — Еще с детства, и Новый Год у меня всегда ассоциировался с лимонадом крем-сода и домашними пирогами. Впрочем, все черные любят праздники: уж если мы в чем-то знаем толк, так это в веселье!

— И как вы теперь веселитесь? — спросил Алексей, которого такой ответ явно слегка озадачил.

— Да это без конца можно рассказывать! — улыбнулся Айвар. — У нас в Новый Год и концерты под открытым небом, и маскарады на улицах, и собираемся большими компаниями, то молодежь, то с родителями. Накрываем столы, слушаем живой оркестр, сами поем — и госпел, и джаз. А потом ездим с Налией с подарками по больницам, школам, приютам. У нас там полно друзей среди детворы. Когда я еще работал медбратом, то всегда водил на прогулку ребят из детского отделения, которых не могли навещать родители. В Эфиопии ведь с этим тяжело, не все могут себе позволить часто ездить в город.

— Ну, это хорошее дело, конечно, — задумчиво сказал Алексей. — Только почему же у вас тогда своих детей нет? Неужели и до Африки эта зараза добралась?

— Прошу прощения, какая именно? — шутливо полюбопытствовал Айвар, хотя этот вопрос его смутил. — У нас их много, знаете ли!

Однако Алексей невозмутимо пояснил:

— Да весь этот эгоизм, с женской эмансипацией! У нас он уже вовсю набрал обороты, все больше молодых девчонок думает о том, чтобы работать, «развиваться» да фигуру не портить, вместо того, чтобы быть хорошими матерями и женами. Мой первый брак из-за этого и распался. Так что вы бы свою супругу вразумили, пока еще молоды!

— На самом деле это было мое желание, — ответил Айвар, решив соблюдать нейтральный тон, — а Налия просто пошла мне навстречу.

Тут собеседник так уставился на Айвара, что тому стало не по себе. «Как будто я у него на глазах живого таракана съел!» — с досадой подумал африканец.

— Серьезно? — наконец промолвил Алексей. — Вот бы не подумал! А из-за чего? Я просто не понимаю, какие мотивы могут быть у мужчины, чтобы отказаться от продолжения рода? Тем более у вас ведь патриархальная страна, нормальный семейный уклад…

— Нормальный? — усмехнулся Айвар. — А как вы думаете, Алексей, почему при большой рождаемости в Африке еще и огромная смертность именно среди младенцев? Не только от недоедания. Если женщина не имеет возможности сделать аборт, она избавится от нежеланного ребенка другим способом — придушит, уложит на край лежанки, напоит грязной водой. А иногда племя может отобрать ребенка у матери, унести в лес и оставить умирать, потому что старейшинам по каким-либо меткам показалось, что он «от дьявола». Так что я лучше посвящу свою жизнь тому, чтобы этих смертей стало меньше, а выжившие имели шанс на хорошее лечение и образование. По-моему, это более ценный вклад, чем несколько граммов биоматериала.

Столь откровенный ответ явно произвел впечатление на хозяина, и после паузы он ответил уже менее уверенно:

— Ужас что вы говорите, конечно! Но все-таки мне кажется, что посвящать жизнь стоит своим детям, а не чужим, о них должно заботиться государство. И потом, а если вы передумаете? У вас-то времени гораздо больше, чем у вашей супруги…

Этот намек уже совсем не понравился Айвару, как и слова о «чужих» детях, но он все же сдержанно ответил:

— Я не передумаю, Алексей. Счастливый брак вполне возможен и без потомства, да и возможностей для реализации у мужчины достаточно.

— Тут я с вами согласен, — добродушно ответил хозяин. — И вы действительно прекрасная пара, прямо голливудская! Но такое нечасто бывает, обычно-то люди женятся по другим мотивам.

— Не спорю, — спокойно сказал Айвар. — Но у вас тоже очень гармоничная семья, и такой женой, как Оля, стоит гордиться.

Тут лицо Алексея заметно потеплело.

— Я горжусь, — заметил он с явным удовольствием, — она не только чудесная мать, в том числе и для Кристинки, у нее настоящие таланты. Я занимаюсь играми для детей и подростков, а Оля помогает мне с саундтреками, да еще разрабатывает свою методику детской творческой терапии. Ей предложили место музыкального куратора в большом культурном центре, после того, как Анечка пойдет в сад. Так что материнство не так уж сложно совмещать с прочими достижениями, было бы желание.

Тут женщины позвали супругов к столу, а после праздничного обеда Айвар снова забеспокоился насчет ночлега.

— Как-то неловко вас стеснять, — начал он. — Может быть, лучше все-таки снимем гостиницу?

— Наоборот, это очень кстати! — сказал Алексей с неожиданным воодушевлением. — Мне как раз надо к родителям съездить, а они далеко живут, так что придется там заночевать. Дом на ночь оставлять без мужчины как-то боязно, так что, Айвар, вы меня просто выручите.

Пока он собирался, Оля потихоньку рассказала Айвару, что муж всегда виделся с родителями без нее — те до сих пор не приняли новую невестку и ее сына. Причину она точно не знала, может быть, свекры подозревали ее в какой-то корысти или просто не любили женщин с «прошлым», да еще родивших вне брака и от темнокожего. Впрочем, со своим сыном они тоже были не очень близки. Поэтому Алексею не удалось примирить их с его выбором, и в конце концов он свел контакты к минимуму.

Родители самой Оли вели себя гораздо мягче, но особенно Павлик сдружился с Андреем Петровичем Ли, фактически заменившим ему второго деда. Это Оля тоже поведала Айвару после отъезда мужа, заодно упомянув и о том, что новогоднюю ночь Андрей Петрович и Надежда Павловна коротали вдвоем — дочь с мужем подались куда-то на райские острова. А первое января он провел у Оли в гостях, правда, без жены, которая скептически относилась к дружбе с чужим мальчиком и больше пеклась о том, когда же ее обеспечат собственными внуками.

— Вообще-то Павлик сам настоял, чтобы мы дядю Андрея позвали. Представляешь? — тихо сказала Оля. — Я ему, конечно, говорила, что у того есть своя семья, он не одинок, но… почему-то у Павлика тут какая-то твердая позиция, прямо как у взрослого. С тетей Надей он только вежлив, как со всеми, а вот с дядей Андреем у них просто настоящая мужская дружба. Нам с Лешей, конечно, в радость, что он всегда присмотрен, но все-таки странно это, да?

— Да у нас всех очень странно все сложилось, Оленька, — задумчиво сказал Айвар. — Но хорошего, как я вижу, все-таки больше, и пусть у Павлика будет еще один дедушка. Что странного, если пожилой человек, у которого нелады в семье, сближается с добрым, душевным мальчиком, которому в радость скрасить ему жизнь? Может быть, Андрею Петровичу после этого откроются какие-то новые знания.

— Да уже открылись, Айвар: он неоднократно сожалел о том, как с тобой поступил, поверь мне.

— Возможно, но почему же он не сказал этого мне, хотя я живу не на другой планете и мои контакты легко достать? — усмехнулся Айвар. — Стесняется или все-таки не хочет портить отношения с родственниками? Ладно, Оля, ну что нам это обсуждать в праздники…

Тут он улыбнулся и добавил:

— Кстати, я тут заболтался и забыл, какой привез тебе подарок.

Айвар достал из большого пакета, который все еще стоял на веранде, красивую вазу, отлитую из розовой смолы.

— Я могу надеяться, что свои любимые цветы ты будешь ставить именно в нее? — сказал он, и лицо женщины просияло. Она бережно поставила ее в гостиной, и они еще немного постояли плечом к плечу на крылечке с резными перилами, припорошенном снегом. Айвар почему-то приумолк, глядя в сторону леса и подпирая рукой подбородок. Оля осторожно коснулась его плеча и сказала:

— А ты сейчас счастлив?

— Почему ты спрашиваешь? — удивился он.

— Просто захотелось. Нет, ты не подумай лишнего, я только надеюсь, что сейчас ты ни о чем не жалеешь.

— Да, Оля, я могу сказать, что счастлив, — серьезно промолвил Айвар. — Хотя это вовсе не отменяет того, что я жалею о некоторых вещах. Только без этого чувства и счастье было бы каким-то пресным, ты не находишь?

Он деликатно накрыл ладонью ее тонкую руку и добавил:

— По-моему, ты замерзла…

Тут послышались шаги и на крыльцо выглянула супруга.

— Айвар, а я тебя всюду ищу, — улыбнулась она. — Куда это вы пропали? Пора уже чай пить!

Оля смутилась и с едва уловимой напряженностью отозвалась:

— Точно! Что-то я сегодня скверная хозяйка, ты уж прости, Налия. Сейчас будем накрывать, только ребят позвать надо…

Айвар ободряюще взглянул на нее и они направились в дом вместе с Налией. За чаем все угощались Олиным рассыпчатым печеньем и любимым сладким блюдом гостей из Африки — шариками из сгущенного молока и муки, поджаренными в масле. Налия быстро научила ему Олю и Кристину. После этого Айвар предоставил «девчонкам» посекретничать и позабавиться с маленькой Анечкой, собравшись пройтись по близлежащей аллее. На ней всю праздничную неделю шумели фейерверки и доносилась музыка.

Павлик неожиданно попросился погулять вместе с ним. Оля попыталась пожурить сына за бесцеремонность, но Айвар заверил, что будет очень рад такой компании.

— Иви, а как тебя зовут на самом деле? — спросил мальчик, доверчиво взяв Айвара за руку.

— В Африке меня зовут Айвар, — ответил мужчина. — Это почти то же, что Ивар, а моя мама еще любила называть меня «жаворонком». Она мне рассказывала о милой, хоть и невзрачной птичке, которая водится в Эфиопии и называется «жаворонок Теклы». Так его назвал ученый Альфред Брем в честь своей покойной сестры. В детстве мне это прозвище казалось странным, даже обидным. Какой мальчишка хочет быть жаворонком, у него же ни силы, ни боевого духа, ни яркого хвоста!..

— А потом?

— Потом я понял, что все это ерунда. Ведь назвать целую часть живой природы именем родного человека — в этом столько нежности, грусти, памяти… Человека уже нет, а это крошечное, свободное существо летает по свету, не ведая тревог о будущем, горестей о прошлом, и напоминая, что кто-то этого человека очень любил. Это не просто бестолковый пернатый одушевленный организм, это символ чего-то светлого и уязвимого. Ну нельзя было так назвать ни орла, ни павлина, ни тем более попугая!.. — тут Айвар рассмеялся и погладил Павлика по волосам.

— Можно я тоже буду называть тебя Айвар? А то по-моему, Иви тебе не подходит, — сказал Павлик уверенно, с забавной и трогательной серьезностью.

— Ну конечно, пожалуйста, — ответил Айвар и невольно улыбнулся. — Надо же, раньше я ни от кого такого не слышал.

— А ты мне расскажешь про Эфиопию? Я давно хочу о ней узнать побольше! Там красиво?

— Да, там есть очень красивые и интересные места, а еще там водятся обезьяны, жирафы, даже крокодилы и слоны. Тебе нравятся животные, Павлик?

— Очень, — заулыбался Павлик, — я люблю зоопарк, и еще мы часто ездим за город кормить белочек. А тут, на даче, ежики живут, летом они даже к нам на веранду заходят.

Айвар заметил, что у Павлика необычайно задумчивые и добрые, почти «взрослые» глаза, и почувствовал странное волнение. Он всегда считал, что возраст ничего не значит, и повидал немало мудрых молодых ребят и столько же узколобых старцев. Но таких детских глаз, чуточку строгих и безгранично теплых, как у Павлика, он пока не встречал. И неожиданно для самого себя Айвар подхватил мальчика под мышки и так стремительно поднял его вверх, что у того захватило дух. Однако было видно, что ребенку это озорство очень понравилось.

— А ты любишь мороженое, Айвар? — вдруг спросил Павлик, когда они проходили мимо торговых точек.

— Вообще-то люблю! Когда я был маленьким, друзья всегда удивлялись, что я его могу есть в любую погоду и не простываю.

— А я зимой не могу, мама не разрешает, — сказал мальчик, впрочем, без особого огорчения, — она боится, что горло заболит. Можно я тебе куплю? У меня карманные деньги есть, я их всегда берегу.

— Спасибо, конечно, Павлик, но как же я его буду при тебе есть? — смутился Айвар. — Тебе же будет обидно, что нельзя, а маму мы не станем обманывать.

— Мне не будет обидно, честно! — улыбнулся Павлик. — Наоборот, очень приятно. Я и для девчонок всегда что-нибудь приятное покупаю, и для мамы.

И мальчик тут же побежал к ближайшему киоску, где купил эскимо в «советском» стиле. Он с такой неподдельной радостью протянул его Айвару, что тот уже никак не мог отказаться. Дети, с которыми он дружил в Африке, часто делали ему всякие незатейливые и трогательные подарки, но купить мороженое никому не приходило в голову. Конечно, прохожие теперь смотрели на них еще более изумленно, чем раньше, но оба увлеклись беседой и не обращали на это внимание.

Когда новые друзья направлялись по аллее обратно, по пути встретился раскидистый куст рябины, запорошенный свежим, легким словно сахарная пудра снежком. Айвар дотронулся до грозди багряных ягод, не боящихся русской зимы, и подумал о том, как странно этот пламенный, будто подсвеченный изнутри цвет смотрится на фоне безупречно чистого снега. Будто капли крови, выступающей на изможденных трудом руках простого человека или полыхающей в камнях гранатового браслета на запястье роковой княгини…

В России его всегда одолевали еще более странные мысли, чем дома. Русские люди очень импонировали Айвару своим удивительным отношением к жизни, одновременно суровым и легким, замешанным на вековой неизжитой боли и бесхитростной любви, привычке терпеть холод и неудобства и вере в то, что за ними непременно придет весна и солнечный свет. Он во многом их понимал и очень любил душевные разговоры о жизни с такими людьми, как Оля и ее семья.