Жаворонок Теклы (СИ)

11. Затишье

Оля помнила, как сообщила эту новость Даниэлю, когда он пришел в гости, — нейтральным спокойным тоном, без лишнего драматизма и кокетства. Он не выказал особой радости, но и не ужасался. В конце концов, поразмыслив как следует, парень сказал:

— Оля, это не меняет моих планов, как насчет тебя, так и насчет отъезда. Представь себе, за границей тоже рожают, и эмигранты рожают, и беженцы, и как-то справляются. Да и что тут, собственно, такого? Жизнь она и есть жизнь. Взять хоть Иви: его папа и мама не побоялись рожать в чужой стране…

— И ты знаешь, чем это для него кончилось, — хмуро заметила девушка.

— Ну что же теперь, жить в ожидании какого-нибудь несчастья? С нами и здесь что-то может случиться. Но на Западе, Оля, ребенку точно будет лучше. Я понимаю, что тебе сейчас не по себе, в твоем положении это нормально, но потом ты успокоишься и увидишь, что я прав. Если хочешь, рожать можно здесь, это, пожалуй, даже будет рациональнее. А когда вы с ребенком окрепнете, я заберу вас с собой.

— Выходит, что вариантов у меня нет?

— Да с чего же? Вариантов тут минимум два: либо мы уезжаем втроем, либо я еду один. И поверь, что первое привлекает меня несравнимо больше: я не хочу повторить судьбу своего отца и потерять семью, — возразил Даниэль.

— А что значит «минимум»? Есть еще запасной вариант?

— Если ты про аборт, это решать только тебе, потому что речь о твоем здоровье. Я человек трезвомыслящий и не буду читать нотаций, но и склонять тебя к вредной операции не намерен. А вот что касается отъезда — тут, извини, я все решил, и в конце концов это жена должна следовать за мужем, а не наоборот.

Оля отвернулась и сдержанно сказала:

— Я что-то упустила момент, когда успела стать твоей женой, Даня…

— Ну не цепляйся к словам, это же только вопрос времени. Но может быть, ты объяснишь, в чем дело? Почему у тебя такое лицо, будто я по меньшей мере объявляю о смертельном диагнозе, а не о перемене в жизни и движении вперед?

— В чем дело? — задумчиво повторила Оля. — Ну хотя бы в том, что я там буду полностью зависеть от тебя. У меня не та специальность, с которой на Западе можно сделать успешную карьеру или просто себя прокормить в том случае, если я останусь без поддержки. А мыть там сортиры я, честно говоря, не мечтаю, тем более когда на руках ребенок. Да и родители будут против моего отъезда.

— Ты что, не доверяешь мне? — возмутился Даниэль. — И при чем здесь твои родители, я не понимаю? Оля, ты же взрослый человек, а не их комнатная собачка, и им придется с этим считаться! Или ты хочешь пойти по стопам своей ненормальной подруги?

— Даня, все просто: если мотивы уезжать для меня перевесят мотивы остаться, я уеду, что там ни скажут родители. Но пока они не перевешивают, значит, чего-то не хватает.

— И чего же? — мрачно спросил Даниэль и сам не зная зачем, добавил: — А если бы тебя звал не я, а он, ты бы раздумывала?

Он не мог толком объяснить, какое звериное чутье натолкнуло его именно на этот вопрос после расплывчатых объяснений Оли, и уж никак не ожидал ответа, который услышал.

— А он звал, — задумчиво произнесла Оля, — и как видишь, я не уехала. В жизни все устроено немного сложнее, чем в мелодрамах.

— Он тебя звал? — тихо переспросил Даниэль. — Так у вас что-то было?

Парень успел пожалеть, что раскрыл этот проклятый ящик Пандоры, но было поздно. Оля поднялась из-за стола и сказала, посмотрев на него с горечью, однако без злости:

— Иди, Даня. Пожалуйста, сейчас просто иди.

Даниэль не стал спорить, пошел к двери и, обернувшись у порога, сказал:

— Оля, разговор на этом не окончен. Я буду ждать твоего решения.

Однако еще когда он спускался по ступенькам вниз, а потом, на улице, всматривался в ее окно, ему все было ясно. И на следующий день он не позвонил девушке. Даниэль очень ругал себя за этот дурацкий вопрос, но вынужден был признать: после такого открытия ему уже не особенно хотелось переубеждать Олю. Он и до того удивлялся, что ее еще приходится уговаривать, а теперь понял, что всегда будет для нее в тени Айвара, и такое явно не стоило его стараний.

Напоследок Даниэль все же встретился с Олей и сообщил, что собрал документы и нашел временную работу в Испании.

— Я желаю тебе удачи, Даня, — отозвалась Оля. — Уверена, что ты добьешься успеха, и, если можешь, не держи на меня обиды.

— И ты тоже не обижайся на меня, — ответил Даниэль. — Ты дорога мне, Оля, но нет худшего соперника, чем тот, который не рядом, — да простит меня бог, что я так говорю о лучшем друге. Надо ли объяснять почему? Ты не видишь, как он болеет, как кладет носки не в то место, как матерится, налетев на косяк, как не может настроиться на секс из-за усталости на работе. Зато сколько других воспоминаний! Куда мне с ним тягаться? Но я от души желаю тебе найти хорошего мужчину, которого это не будет напрягать.

Некоторое время он тосковал по девушке, жалел о своей вспыльчивости, но самолюбие и страсть к жизни вскоре взяли верх. Кроме того, Даниэль действительно встретил будущую жену на рок-фестивале в Испании, где он устроился работать администратором, но по переписке они были знакомы еще когда он жил в Питере. Эта бойкая, красивая и яркая девушка, Моника, которая уже именовала себя «афроамериканкой», давно намекала Даниэлю, что ей хотелось бы личной встречи, и он тоже был заинтригован. Отойдя от разочарования в отношениях с Олей, он решил начать новую жизнь именно с Моники. Молодые люди сразу понравились друг другу, у них начался красивый роман, и ее отец, разглядев в парне деловую жилку, одобрил помолвку, несмотря на то, что крупным капиталом Даниэль пока не мог похвастать.

Сам не зная почему, он написал Оле о своей предстоящей свадьбе, а заодно, между делом, упомянул и о том, что Айвар уже женился. Но та в ответном письме сказала, что искренне рада за них обоих и не намерена когда-либо предъявлять ему претензии. Хотя за этими спокойными и сухими строчками скрывалось много трудностей, тревог и несчастий, выпавших на долю молодой матери в первую пору.

Оля никогда не рассказывала Айвару, что на родительскую помощь ей в то время не особенно приходилось рассчитывать. Они не слишком радовались ее роману с мулатом, причем не из-за Айвара, а скорее из-за характера самого Даниэля — им не нравились его политические взгляды, самоуверенность, творческая специальность, которую отец Оли, военный, считал «бабской забавой». После того, как тот сделал Оле практически официальное предложение, их отношение стало гораздо более благосклонным, однако старшие никак не рассчитывали, что жених вознамерится навсегда уехать из России. Эта новость была для них громом среди ясного неба, и ожидание внука в таких обстоятельствах уже не выглядело радостным. Родители прямо заявили, что Оле нужно делать аборт, на что девушка ответила категорическим отказом. Отец вспылил и ответил, что в таком случае не желает больше ее знать, а мать, привыкшая безропотно потакать главе семьи, только пугала ее тем, что «нормального мужика» с таким приданым не видать как своих ушей.

И тогда Оля перебралась из родного дома, где обстановка стала невыносимой, к бабушке, которая жила в этом же районе. У них всегда были хорошие отношения и много общих секретов, и та пустила ее охотно. Оля взяла на себя всю заботу о бабушке и доме, но помимо этого работала всю беременность. Общение с Андреем Петровичем Ли началось с того, что Оля попросила его помочь провести в квартире бабушки интернет, чтобы была возможность рекламировать в Сети ее музыкальные и обучающие проекты. Он был в давней дружбе с ее семьей и почти с отеческой теплотой относился к девочке, поэтому охотно откликнулся, подыскал надежного оператора и лично проконтролировал все работы. Всю ситуацию с Даниэлем и ее беременностью он уже знал от родителей Оли и поначалу просто радовался, что Нерину миновала такая же участь. Но потом Андрей Петрович искренне проникся проблемами Оли, и поскольку в жизни родной дочери ему отводилось все меньше места, стал помогать ей. С ее сыном он подружился очень быстро и первый завел неожиданный разговор о сходстве мальчика с Айваром. Поначалу Оля отшучивалась, но потом рассказала ему про свою любовь к Айвару, умолчав только об их свидании.

Ее дружба с Нериной к этому моменту уже практически сошла на нет, а последний разговор у них вышел весьма неприятным. Нерина выбралась посидеть с ней в кафе (бабушка посоветовала Оле немного развеяться и осталась приглядеть за Павликом). В разговоре она несколько раз упомянула, что вообще-то Костя не любит, когда жена отлучается в выходные без него или родителей. Почему-то Олю это вконец разозлило, и она неожиданно спросила:

— А он часом тебя не бьет?

Нерина от этого вопроса заметно оторопела, выразительно посмотрела на подругу, а потом вытянула обнаженные руки:

— Ты где-нибудь видишь синяки?

— Будто я не знаю, как можно бить не оставляя следов, — ответила Оля, уже жалея, что задела такую опасную тему. — А еще я знаю, что именно такие парочки, у которых с виду полная пастораль, отличаются подобными обычаями.

— Боюсь спросить, откуда тебе все это известно, — произнесла Нерина. — Но раз ты интересуешься, то я скажу: нет, мой муж меня не бьет. И знаешь, порой если у супругов с виду все хорошо, это значит только то, что у них все хорошо. Кроме того, я не из тех, кто позволит себя ударить.

— Ну в добрый час, — нехотя сказала Оля и отстранилась.

— Оля, — заговорила Нерина после раздумья, — за что ты на меня обижена? Я же вижу, что тебя что-то гложет, и это не тревога за мою супружескую жизнь. Да, тебе немного не повезло, и я тебя понимаю: я же была на твоем месте! Такие парни, как Айвар и твой Даня, умеют затуманить голову таким девчонкам, как мы, а думают при этом только о своих интересах. И нам просто надо уважать себя, не обольщаться привлекательностью и позерством и ценить по-настоящему достойных мужчин.

— Ты на своего мужа намекаешь? — усмехнулась Оля, почувствовав нервную дрожь, и резко встала. — Пока, Нери. Меня тоже ждут дома.

Так минуло около трех лет с рождения Павлика, и Оля привыкла жить настоящим, так как вспоминать было слишком больно, а мечтать — страшно. Да и может ли она позволить себе такую роскошь, как мечты, когда надо растить и обеспечивать ребенка, а любимый мужчина все равно никогда к ней не вернется?

И вдруг появился Алексей Северцев, крайне далекий от образа сказочного принца или хотя бы рыцаря. Скорее он был похож на энтузиаста из романтических 60-х годов прошлого века — скупая улыбка, серьезный взгляд, любовь к лесу, лодкам и гитаре, и совсем ничего показного, чрезмерного, приукрашенного, чем порой грешил Даниэль. Черноволосый, голубоглазый, всегда немного взлохмаченный и одетый в уютные толстые свитера, он обладал неброским и строгим мужским обаянием, немного напоминал Оле Айвара, но был более скрытным и приземленным.

До их с Олей знакомства жизнь Алексея почти целиком заключалась в маленькой дочке. Жена, мечтающая об успешной карьере, быстро разочаровалась в материнстве, ушла от него и исправно платила алименты, но общаться с ребенком совершенно не стремилась. Поэтому он давно смотрел на женщин без иллюзий и в основном надеялся найти для своей дочери источник материнского тепла, которым та была обделена. В этом смысле наличие у Оли своего ребенка сыграло позитивную роль: на данном этапе Алексея интересовала житейская зрелость и умение заботиться о себе и других, а не свежесть тела. Но это не значило, что он не был очарован ее женственностью и нежной непретенциозной красотой. Просто после пережитого разрыва он приучил себя к осмотрительности.

Они называли друг друга на «вы» до того самого момента, когда Алексей признался Оле в любви, хотя успели изучить все свои проблемы и радости, вкусы и интересы. Им почему-то нравилась эта красивая, поэтическая манера, напоминающая канувшие в Лету времена грез, печалей и незнакомок. И окончательно они перешли на «ты» только когда он сделал предложение, причем произошло это в довольно прозаической обстановке. Вместе с детьми они приехали на Финский залив, устроить пикник, и Оля обмолвилась, что всегда мечтала гулять по пляжу с семьей, дыша сосновым воздухом и слушая море после переполненной и шумной электрички. И тогда Алексей вдруг сказал: «Теперь ваша семья — это мы, моя прекрасная Ольга».

В этих словах совсем не было ни игривости и намеков, свойственных Даниэлю, ни просящих ноток, ни напыщенных сантиментов. Только твердая мужская решимость, выражение готовности поменять их жизнь со всей сопутствующей ответственностью, не принимающее возражений и страхов. Не так уж романтично, быть может, но другого доказательства своей желанности Оле не было нужно.

Впрочем, совместная жизнь доказала это сполна: Алексей стал для нее прекрасным мужем, для которого ответственность за семью никогда не была тягостной. И это не ограничивалось зарабатыванием денег — он уделял время детям, выполнял всю мужскую работу по дому и на дачном участке, заботился о здоровье и отдыхе жены. Правда, его отношения с Павликом не отличались особой нежностью, скорее они были просто ровными и доброжелательными, но Оля, собственно, и не думала о большем.

Отец и мать долго не шли на контакт с ней, но когда Павлик подрос, атмосфера в семье смягчилась, и во многом, как ни странно, это оказалось заслугой Айвара, который к тому времени стал приезжать в гости. Каким-то таинственным образом он помог им отпустить обиды и сблизиться, и был желанным гостем не только у Оли, но и в доме ее родителей. Отец даже любил вести с ним задушевные разговоры о давних отношениях Эфиопии и России, делиться воспоминаниями о боевом прошлом, а Айвар рассказывал ему о стратегии местных племен и эфиопском оружии. Хотя особой любовью, по его словам, у этих бойцов пользовался автомат Калашникова.

Через несколько лет, когда Олин отец уже серьезно болел, она рассказала родителям о них с Айваром, и только им открыла всю правду. Отец тогда долго молчал и наконец произнес: «Айвар? Не знаю даже, может быть, я бы его и принял».

Однако Оля, помня, что одним из аргументов в пользу Даниэля отец считал то, что «не такой уж он черный, внуки, может быть, и нормальными получатся», восприняла эти раздумья философски и без иллюзий. Мать же ответила, что давно обо всем догадывалась, и посоветовала не слишком увлекаться этой дружбой от греха подальше. «А главное, будь поосторожнее с этой негритянкой, — предостерегла она дочь, — такая и волосы выдрать может, если что-то заподозрит».

Однако годы шли и отношения Оли и Айвара давно напоминали глубокую родственную нежность. Он немного колебался перед первым приездом в Питер, думая, что они вряд ли смогут общаться спокойно и непринужденно после того, что пережили. Но оказалось, что это не так уж и сложно, — во-первых, это оставалось тайной, которую они оба никогда не бередили, а во-вторых, Павлик с его нежной, как и у Айвара, душой сгладил все острые углы и помог отрешиться от прошлого. Айвар по-прежнему хранил у себя любимые фотографии и стихотворение Гумилева «Ольга», которое сам перевел на амхарский язык, но в этом не было ничего от неутоленной мужской страсти, в которой он всегда был последователен.

Правда, Оле пришлось чуть сложнее. Она вынуждена была признать, что Айвар все еще волнует ее душу, что его отношения с женой пробуждают в ней болезненное любопытство и ревность, но ей очень хотелось, чтобы они присутствовали в жизни друг друга хотя бы на таком основании. Обсуждать с ним дела Павлика, расспрашивать об Африке, дарить ему подарки и печь домашнее печенье, даже если он будет его есть из руки Налии, — впрочем, из-за последнего эпизода Айвар все же постарался поменьше сталкивать Олю с женой, которая чересчур любила показать свою гордость за такой ценный «приз».

Оле в то утро на даче, когда она видела Айвара с какими-то незнакомыми ей, мутными после ночи с Налией глазами, было обидно даже не за себя, а за него — она находила эту страстность слегка нездоровой и не вполне подобающей такому умному, волевому и неординарному мужчине, как Айвар. Но эти мысли она, разумеется, глубоко скрыла.

И только один раз они поговорили откровенно — в тот самый нежный майский вечер после концерта, когда виделись в последний раз.

Когда Айвар взял ее за руку, Оля, на мгновение задумавшись, сказала:

— Ты точно меня простил?

— Оленька, да о чем ты? — ласково ответил Айвар. — Чем ты виновата? Я тогда сам к тебе пришел, я тебя не остановил, когда ты завела опасный разговор, да и не хотел останавливать, — что лукавить-то… И если я рассчитывал на то, что тебе было не по силам, то с себя и стоит спрашивать.

— Понимаешь, Айвар, я боялась, что рано или поздно твои чувства ко мне могут потускнеть, — призналась Оля. — Ты бы скорее всего меня не оставил, но такие отношения уже никому не приносили бы радости. И я хотела, чтобы у нас осталась пусть и всего одна ночь, зато абсолютно искренняя и счастливая. Но это не оправдание: я же не спросила, чего ты хочешь! Я тебя просто спровоцировала и, как вышло, обманула.

— Ну перестань, — возразил Айвар и бережно погладил ее по щеке, — ты по-прежнему родной для меня человек и я не могу думать о тебе ничего дурного. И я всегда буду за тебя беспокоиться, даже если мы будем на очень далеком расстоянии. Хотя я уверен, что теперь все у нас будет хорошо.