Жаворонок Теклы (СИ)

7. Культурная трапеза и ее закулисье

И наконец день визита к родителям наступил. Они с Нериной встретились у метро и прошлись до Потемкинской улицы, на которой жила ее семья. Попутно девушка предложила заглянуть на Фурштатскую, где располагался Дворец бракосочетания, и они посидели в прилегающей к нему аллее, куда выходили нарядные молодожены. Тем, кто избрал сегодняшнюю дату, повезло с прекрасной погодой. Нерина была необычайно веселой и оживленной, с интересом разглядывала невест и говорила, что в этом обычае выряжаться как принцесса все же что-то есть.

Но Айвару это расслабление казалось преждевременным, и у него самого на сердце было не очень спокойно. Стоял не слишком жаркий майский день, небо окрасилось в насыщенно-синий цвет, и в этом уголке города, отклоняющемся от оживленных транспортных потоков, было как-то удивительно тихо и безмятежно, несмотря на веселую атмосферу у дворца и близлежащих ресторанчиков.

Из Эфиопии Айвар привез в подарок для родителей Нерины бутылку местного медового вина и множество специй, которые в России служат элементом кухонного убранства, а в условиях Африки используются как обеззараживающее средство и добавляются почти во все блюда. А для мамы Нерины специально предназначался эфиопский оберег, защищающий домашний очаг от сглаза.

Перед «смотринами» Даниэль уговорил Айвара обновить гардероб. Сам он считал, что в этом не было особой нужды, так как в Эфиопии одежда стоила недорого, а носил он ее всегда очень аккуратно. Но друг решительно настоял на том, что в Питере совсем другой стиль, и все-таки завлек его в один из популярных и более-менее демократичных магазинов мужской моды. Впрочем, Айвар умел быстро находить то, что нужно, и в этот раз тоже с первой попытки приобрел молодежный белый пиджак с черно-синим узором, кремовые летние брюки и белые туфли. В таком виде он и отправился с Нериной в гости, надеясь, что первое впечатление, от которого многое зависит, будет благоприятным.

Квартира у семейства Ли оказалась небольшой, обставленной неброско, но очень уютно. Многое в обстановке явно носило эклектичный оттенок советского интерьера, когда в одной квартире можно было увидеть русскую матрешку, грузинские чеканки, прибалтийскую керамику, ковер из Средней Азии и северные изделия из клыков моржа. А некоторым семьям удавалось сохранить даже какой-нибудь осколок дореволюционной эпохи, вроде предмета посуды с изображением охоты или бала.

Прежде Айвар считал это милым обычаем. Здесь у него также вызвало уважение большое количество книг и репродукции на стенах, изображающие какие-то мрачные дворцы и парки, отражающиеся в глади пруда, удивительные балы и маскарады, фигуры, разодетые в черный шелк и белоснежное кружево.

На видном месте стояли семейные фотографии. Одна, черно-белая, изображала родителей Нерины в день свадьбы, причем юная Надежда Павловна в коротком белом платье и вуалетке сияла открытой «голливудской» улыбкой, а Андрей Петрович на ее фоне выглядел каким-то растерянным. На другой они были с маленькой Нериной, которую, впрочем, не было видно из-за конвертика с лентой, а вот на третьей девочка уже осмысленно улыбалась на фоне новогодней елки и ее черные косички были украшены огромными бантами.

Эта коллекция показалась Айвару очень трогательной, так как он сам до сих пор хранил немногие снимки из своего детства.

Показала Нерина и свою комнату, особо отметив большой комод с зеркалом. Это, по ее словам, была одна из старейших вещей в их семье, которую отец сам отреставрировал, а мать расписала всякими причудливыми картинками вроде павлиньих перьев, морских раковин, бабочек, райских птиц с длинными хвостами и гребнями, восточных танцовщиц на фоне сказочных ковров и кувшинов.

Единственным предметом корейской культуры в семье была фарфоровая статуэтка девушки в традиционном широком наряде «ханбок», с массивным струнным инструментом в руках. Ее, по словам Нерины, изваял дед, состоявший в Союзе художников, для экспозиции к юбилею легендарного Всемирного фестиваля молодежи и студентов 1957 года.

Правда, у Нерины хранилась еще одна вещь, про которую она говорила Айвару и после некоторого раздумья все же решила ему показать, — старый деревянный ларчик с драконами, фениксами и рыбками, в котором хранились серебряные шпильки. В Корее, как ей поведала бабушка со стороны отца, они являлись для девушек атрибутом перехода из детства в юность и расцвет. Их украшали цветы и бабочки, причем лепестки и крылья были из тончайшего витого серебра, инкрустированного белым и голубым нефритом. По словам бабушки Лены, как звала ее Нерина, это была фамильная ценность, охраняющая от дурного глаза и семейных неурядиц. Как ее удалось сохранить в тяжкие для предков времена, осталось неизвестным. Бабушка Лена скончалась, когда Нерине было всего семь лет, но та хорошо ее помнила. Несмотря на свой непростой и властный характер, к девочке она относилась ласково, рассказывала ей много народных сказок, преданий и обычаев, которые удалось сохранить в памяти.

Сами хозяева дома выглядели типичными представителями питерской интеллигенции, которую можно встретить и в парадных театрах, и в скромных дворцах культуры. Айвар давно не общался с такими людьми, но помнил, что когда-то его родители прекрасно с ними ладили без всяких расовых барьеров, и это показалось ему добрым знаком.

Родители вместе с Нериной решили, что сегодняшняя встреча не должна носить пафосного и обязывающего оттенка, чтобы никого не смущать, и поэтому обстановка за столом была непритязательной, но приветливой. В соответствии с воспитанием старшие не затронули болезненных для гостя вопросов, предоставив ему побольше рассказать о том хорошем, что было до отъезда в Африку.

Айвар заметил, что у Нерины было внешнее сходство с обоими родителями. На отца, уже немолодого человека с правильными, хоть и тронутыми временем чертами лица, она походила серьезным, почти хмурым взглядом даже при улыбке. А от матери, весьма милой женщины с мягкими манерами и размеренной речью академического искусствоведа, дочке достался яркий, красиво очерченный рот и подбородок с игривыми ямочками, которые смягчали эту серьезность. Ее русые волосы были уложены в красивую прическу, легкий макияж и винтажные украшения из эмали также говорили о том, что женщина все еще хочет произвести впечатление и в то же время соответствовать образу патриархальной хозяйки дома. Отец был одет в ослепительно белую, заботливо отглаженную рубашку и серый жилет явно ручной вязки.

Поначалу собравшимся удалось задать непринужденный тон, однако Айвар почему-то чувствовал себя все более некомфортно. Это было странно: он никогда не боялся белых людей, к которым относил также Андрея Петровича и Нерину, так как рос среди них, видел постоянно за время работы в баре, да и теперь не ощущал никакого неудобства на питерских улицах. Возможно, в открытом пространстве и в толпе различия как-то стирались и развеивались, словно обрывки фраз и мимолетные взгляды. А здесь, в этой небольшой комнате, где буквально резало глаз от умиротворяющих светлых тонов в обоях, тюлевых занавесках, посуде, даже домашних пирогах, в которых хозяйка дома была мастерицей, он со своей черной кожей ощущал себя будто без одежды. Хорошо, что Нерина вовремя посоветовала ему заранее снять лишнюю бижутерию, и теперь он жалел, что некуда деть татуировку.

Позднее он сказал Даниэлю: «Хоть у меня в роду и не было рабов, но в этом доме возникло такое чувство, что вот-вот хозяин сбросит мне на руки сюртук».

Вдобавок Айвар допустил несколько явных осечек. Во-первых, за пару часов он дважды отлучался курить на лестничную площадку, и Андрей Петрович, который не жаловал эту привычку, нахмурился, что не ускользнуло от внимания дочери. В течение вечера родители приметили и то, что Айвар, отлично умея вести себя за столом, все же привык есть со слишком большой охотой, и у них, в отличие от Нерины, это не вызвало умиления.

Но хуже всего оказалось то, что Айвар обратил внимание на то, как Надежда Павловна, с помощью Нерины подав на стол горячее блюдо, разложила его по тарелкам хозяина и гостя, а перед ней самой и дочерью так и красовались символические порции легкой закуски. Это так удивило молодого человека, что он решил спросить:

— А почему вы сами не едите, Надежда Павловна? Вы что, уже успели поужинать?

— Айвар, да что вы, — почему-то смутилась хозяйка. — Это мужская еда, женщинам мясо не нужно. Чтобы оставаться красивыми, достаточно чего-нибудь легкого и полезного.

Она показала на вазочки с несладким йогуртом, сухофруктами и орешками, которые, как вначале подумал Айвар, стояли только для украшения стола. При этом запеченная телятина, жареный картофель с подливкой и вручную вылепленные пироги с мясом кролика и грибами на «мужской» половине явно заняли много времени и сил у матери семейства.

— Как это женщинам мясо не нужно? — искренне изумился он. — Разве это отдельный биологический вид? Да, мы, конечно, устроены по-разному, но силы-то нужны всем! А при обильных месячных, к примеру, такое мясо вообще необходимо есть, вам это любой врач подтвердит. Пожилым и детям его тоже рекомендуют.

При этих словах Надежда Павловна даже вздрогнула и поспешно сказала с натянуто-кокетливой улыбкой:

— Ну зачем женщине сила, Айвар? На это у нее должен быть муж, а ее прерогатива — красота, мягкость и мудрость. По-моему, вы с Неричкой в этом смысле очень гармонично смотритесь рядом.

Андрей Петрович при этих словах удивленно покосился на жену.

— Просто у моих родителей принято было есть всем вместе, — возразил Айвар. — Мама ведь уставала на работе не меньше отца, и он это понимал. А еще они мне рассказывали, как их сокурсницы отрывались в институтской столовой, не хуже парней, — им вдали от дома все эти котлеты и макароны по-флотски казались райскими деликатесами…

— Но здесь не столовая, Айвар, — вступил наконец Андрей Петрович. — Собственно, что вас так смутило в наших порядках?

— Да как бы сказать… — ответил Айвар после секундного раздумья. — Извините меня, но как африканцу мне просто совесть не позволяет есть перед голодными.

Тут ненадолго наступило неловкое молчание, и Нерина, решив поддержать жениха в глазах старших, положила порцию мяса в тарелку матери, а затем и себе. Надежда Павловна неловко улыбнулась гостю и поинтересовалась, чтобы перевести беседу в приятное русло:

— Скажите, Айвар, а верно дочь рассказала, что вам нравятся стихи Николая Гумилева? К сожалению, я у своих студентов такого интереса не встречала, хотя казалось бы, мода на романтизм понемногу возвращается.

— Да, очень нравятся, я и других русских писателей читал, но его в доме моих родителей особенно любили. Папа мне говорил, что он в своих стихотворениях создал иную, несуществующую Эфиопию, вознес ее до утопии, хоть и жуткой. Без сказок и преданий она состоит из одного тупого, скучного и будничного ужаса.

— Это тоже ваш папа так сказал? — спросил Андрей Петрович.

— Нет, это уже я от себя самого говорю. Они с мамой уехали совсем юными, потом мечтали вернуться на родину, чтобы привести в какой-никакой санитарный порядок хотя бы большие города. О провинции и говорить нечего, там вообще полный мрак, в прямом и переносном смысле. Родители надеялись, что все получится, что со временем нашему народу понравится жить по-людски. А я уже в этом не уверен, и у меня было много недобрых мыслей, но об этом не стоит. Все-таки это мой народ, и как-то по-своему я его люблю.

К счастью, никто не стал поднимать опасный вопрос о том, думает ли сам Айвар когда-нибудь возвращаться в Эфиопию. Прежде он говорил Нерине, что хочет помочь своему народу, но для этого необходимо начать с благоустройства собственной жизни — получить образование, наладить связи с единомышленниками, заслужить репутацию. В идеале Айвар мечтал освоить профессию родителей, медицинскую и санитарно-гигиеническую помощь, и позже, координируясь с другими образованными африканцами, работать в Эфиопии, к примеру, вахтовым образом. Он посоветовался об этом с Нериной, зная, что она хотела посвятить себя международным социологическим вопросам, и она очень заинтересовалась таким шансом состояться не только в браке, но и в профессии. Но пока подобный вариант нового приезда на землю предков был вопросом далекого будущего.

Когда уже совсем завечерело, Даниэль приехал за Айваром (он считал, что даже в Питере в поздний час лучше не ходить поодиночке). Тот не без удовольствия вышел на свежий воздух: от стоящего в комнате приторного запаха духов, по-видимому принадлежащих Надежде Павловне и отдающих сливой, розой и какой-то пряностью, у него уже начинала болеть голова. Это тоже удивляло, ведь в Эфиопии Айвар успел привыкнуть к калейдоскопу всяких ароматов, как сказочно приятных, так и самых отвратительных.

Нерина проводила его до машины и заверила, что все прошло хорошо. «Впрочем, сейчас мне не так уж и важно, что они скажут, — шепнула она, с детской поспешностью поцеловав его в губы. — Скоро ты мне будешь ближе их, так что придется им смириться. А про еду ты все правильно сказал: я сама раньше по этому поводу спорила с мамой, но ее уже бесполезно разубеждать. В нашем с тобой доме так не будет».

Затем девушка вернулась в квартиру и неуверенно вошла в комнату, где все еще сидели родители. Она старалась не показать, что у нее дрожат руки.

— Ну, что вы скажете? — в конце концов спросила она.

Мать и отец переглянулись, словно договаривались между собой, и Надежда Павловна ответила со сдержанной улыбкой:

— Вообще-то мне мальчик понравился. У него ужасная судьба, за что тут осуждать? Он не выглядит ни обозленным, ни опустившимся, да и неглупый. Другой бы на его месте давно просто сгинул. А все, что было, — не от хорошей жизни, — тут она замялась, и Нерина решительно сказала:

— Интересно ты об этом говоришь, мама. Что «было»-то, если разобраться? Ровно то же, что делают большинство парней и мужиков: стараются окучить максимальное количество самок. Просто они часто вынуждены сами за это платить, деньгами, ресторанами или айфонами, а мой жених получал деньги, но он делал то же самое! Как это делает его хуже их? Вы же не настаиваете, чтобы я искала нецелованного чистого выпускника на «Алых парусах»! Если, конечно, такие там еще водятся.

— Не передергивай, Неричка, — строго ответил Андрей Петрович, — я никогда не одобрял разврат ни с чьей стороны. Но вот насчет этого парня… Понимаешь, Нери, есть такие вещи, которые можно пережить и забыть, потому что они не оставили на человеке пожизненной метки, и для большинства мужчин именно так обстоит с сексом. Это не хорошо и не плохо, так уж природа распорядилась. А у твоего Айвара совсем другая история — там такие метки, что живого места нет.

Нерина нахмурилась:

— Что ты этим хочешь сказать? Он замечательный парень, честный, прямой, деликатный и добрый, в отличие от тех пижонов, с которыми мне прежде доводилось общаться. Это ты и называешь какими-то ужасными метками? Неужели это все сейчас такая редкость?

— Я верю, что он хороший парень, и у меня нет цели его обидеть, — заверил ее отец. — И он бы, возможно, даже мне нравился, если бы речь шла не о тебе. Твое благополучие я ставлю выше сочувствия к чужому человеку, как любой нормальный отец.

— И что же угрожает моему благополучию, по-твоему? — вызывающе спросила дочь. — Он полностью здоров, у него нет брошенных детей, он больше никогда не будет этим заниматься и сидеть у вас на шее тоже не собирается. Как, впрочем, и я. Сюда я его не притащу, не беспокойся, мы обязательно сами снимем жилье. Да, с минимальным комфортом, но ему, знаешь ли, после Африки не привыкать. Ты давно говорил, что мне пора взрослеть, так чем сейчас недоволен?

— Что тебе угрожает? Хорошо, я отвечу, поскольку ты, строго говоря, давно уже взрослая. Но давай уж начистоту. Признаю, что раньше мы избегали острых тем, поэтому теперь и пожинаем плоды… Как ты думаешь, почему мужская проституция не является такой древней, как женская?

— Ну если все сводится к этому, — начала Нерина, однако Андрей Петрович решительно прервал ее:

— Так вот, испокон веков женская торговля собой была способом выживания, этот ресурс заменял женщинам то, чем природа их обделила, — силу, выносливость, быстроту реакции, стратегическое мышление. В общем все, без чего не обойтись в традиционном обществе. Красоту и покорность продавали за еду, кров и безопасность, а позже те, кто похитрее, стали из этого делать способ обогащения и инструмент политического влияния. Но это было скорее исключением, а в абсолютном большинстве — то, что я сказал. И сколько еще веков женщина оставалась зависимым и бесправным существом, за которое все решал хозяин, то есть отец, муж или покровитель?

— Проще говоря, курица не птица, баба не человек, — усмехнулась Нерина.

— Нери!.. — шепотом сказала Надежда Павловна, поморщившись.

Однако отец взглянул на нее поверх очков с тонкой оправой и спокойно сказал:

— Нет, почему же, человек, просто не способный распоряжаться своей жизнью, и опека более сильного и умного ему только во благо. Вроде маленького ребенка — никто же не ставит под сомнение, что он человек, который имеет базовые, защищенные законом права: на жизнь, на безопасность и так далее. Но он не может, например, купить недвижимость, проголосовать на выборах, переехать в другую страну. Это удел взрослых, самодостаточных людей, в чьей способности к осознанным решениям и ответственности за их последствия никто не сомневается.

— Ну да, женская логика, война за цвет помады, ПМС и тому подобное, — ответила Нерина и села напротив отца. Этот разговор ее волей-неволей затягивал. — Проще говоря, когда джентльмен обвешивает свою даму бриллиантами и дарит ей цветы, это сродни тому, как мать с умилением тащит младенцу какую-нибудь сотую погремушку, верно?

— Примерно так, разница только в цене и в гормонах, которые от этого вырабатываются, — кивнул Андрей Петрович.

— Но есть и другая сторона, — сказала Нерина, приободрившись, — когда женщина обижается или страдает, муж воспринимает это как истерику капризного ребенка, а заехать ей кулаком в лицо всего лишь метод воспитания разумного и заботливого родителя.

— Ну это уж чересчур, — возразил отец. — Раньше такое встречалось, да, хотя и семьи, должен признать, в ту пору держались крепче. Все законы тогда диктовала борьба за выживание, Неричка. А потом случился рост экономики, и во-первых, все меньше ценилась примитивная грубая сила, во-вторых, требовалось все больше рабочих кадров. Еще и войны сильно сокращали количество мужчин. Вот и все равноправие: это лишь побочный эффект эволюции, которую, между прочим, тоже двигали мужчины.

— Андрюша, я не понимаю, у нас тут урок истории индустриального общества или разговор о женихе дочери? — мягко вмешалась Надежда Павловна.

— Я к этому и веду, Наденька, просто если Нери хочется говорить по-взрослому, то я и начал издалека. Если бы я не считал ее взрослой и умной, то просто хлопнул бы по столу и сказал, что речи об этой свадьбе быть не может.

— Вот что, — протянула Нерина. — Как взрослая и умная я могу надеяться на иной исход?

— Да бог с тобой, Неричка, кто же тебе запрещает? Я просто хочу тебя предупредить: мы немного знаем об этом парне, но одного нехорошего факта достаточно, чтобы сделать некоторые выводы. Его честность похвальна, но ничего не меняет.

— Ну так к чему ты сведешь свою лекцию, папа?

— К тому, что когда женщины перестали полностью зависеть от мужчин и начали распоряжаться своей жизнью сами, их претензии пошли дальше, тут и начался спрос на мужчин, которые не брезгуют торговать собой. Я не буду здесь касаться мотивов, почему они это делают, а не следуют природной модели мужского поведения: там у всех свои обстоятельства. Я подвожу к тому, что женщины такой подарок прогресса приняли с очень смешанными чувствами.

— Папа, а какое мне до этого дело? — перебила его Нерина, но отец сказал решительно:

— Дай мне закончить, я первый раз с тобой так откровенен, но ситуация этого требует. В одном для женщин не изменилось ничего: им важен не сам секс, а то, что с его помощью можно получить. Если речь идет не о деньгах, то значит, о чем-то другом. Что важно для нормальной женщины? Создать нормальную же здоровую семью. Она для этого будет покупать таких вот несчастных, неустроенных парней из бедных стран? Нет, она будет спать с достойным мужчиной и рожать ему детей. Значит, на кого ориентирован этот бизнес? На тех, кто не умеет создавать здоровые отношения, кто надеется с помощью денег и секса решить свои психологические проблемы, в частности — на женщин, которые ненавидят мужчин. Они будто хотят отомстить, отыграться за все, что терпели их праматери: бесправие, постоянные беременности и роды без медицинской помощи, грубость, побои и безнадежность. В общем — ты понимаешь, с кем твоему Айвару приходилось иметь дело несколько лет?

— С кем?

— С неадекватными, ущербными женщинами, поправшими свою натуру! В психологическом насилии и унижении женщина превзойдет любого мужчину, в отличие от физического, и эти несчастные парни привыкают воспринимать такое обращение как норму. И вот как ты сама думаешь — на этих словах отец сделал ударение, — может у такого молодого человека не быть проблем? Мог ли он выйти из этого ада с несломленной психикой, быть таким же, как ты и твои друзья?

— Папа, Айвар не «такой», он особенный, я это знаю. Умного, тонко чувствующего человека испортить нельзя, — возразила Нерина.

— Но можно сломать, причем именно умного и тонкого легче всего. Всяким толстокожим тупицам это нипочем, кто же спорит. А у него на лице написано, что он умный, но при этом мягкий и, уж прости, слабовольный. Да я искренне жалею этого парня, я рад, что он все-таки решился разорвать этот порочный круг, только переживаю-то я за тебя! Беда в том, что ты тоже умная и тонкая, и мысли у тебя простираются далеко за пределы спальни и кухни. Ведь его проблемы непременно с годами вылезут наружу и отразятся на тебе! И ты уверена, что будешь к этому готова?

Нерина хотела сразу ответить что-то пылкое и категоричное, но серьезный тон отца ее охладил, и она сказала после небольшой паузы:

— Я должна быть к этому готова, если собираюсь выйти за него замуж. Мама всегда мне говорила, — она кивнула в сторону Надежды Павловны, которая невольно отвела взгляд, — что брак существует для каждодневной работы и преодоления трудностей, во всяком случае у женщин. Общество этого требует? Вот, я согласна, так чем вы недовольны?

— Нери, девочка моя, — мягко заговорила мать, — одно дело — житейские проблемы, от которых женщина обязана ограждать супруга, чтобы он мог обеспечивать семью, и совсем другое — те проблемы, которые ты сама себе создаешь, выбирая ненадежного спутника.

— Очень по-русски, — не удержалась дочь, — вешаться на мужчину как на поводыря, а потом все валить на жизнь, на бога, на какое-то особое предназначение и долг…

— Не надо обижать маму, Нерина, — строго сказал Андрей Петрович. — Она права: над отношениями надо работать, но у этой работы должен быть смысл. Тебе пока сложно об этом думать, я это понимаю: сам когда-то был молодым. Но все-таки постарайся! Ты уверена, что твой жених найдет нормальную работу, освоится в нашем обществе, что вам всегда будет о чем поговорить? Вся его жизнь в Питере была слишком давно, чтобы сейчас это можно было обсуждать серьезно! Ты — рафинированная, книжная, домашняя девочка, а он — он не просто иностранец, он человек, который жил на дне неразвитой, полудикой общины! Мало ли какие еще пороки он там мог впитать, кроме этого своего «приработка»? Да ты видела, сколько он курит? Это же прямая дорога к прочим дурным пристрастиям, не говоря уж про наследственность! Тебе же еще рожать, девочка моя, подумай хотя бы об этом.

— Айвар как-то раз упоминал, что не хочет детей, — нерешительно промолвила девушка.

— Та-ак, — протянул Андрей Петрович, еще больше нахмурившись, — чем дальше, тем интереснее. Нет, не могу сказать, что я мечтал о таком отце для своих внуков, но все-таки… А с чем связано такое нежелание, можешь объяснить?

— Я сама не все поняла, — призналась Нерина. — Вроде как он считает, что в Африке их все равно не ждет ничего хорошего…

— То в Африке, а здесь ему что не так? Я просто не понимаю, зачем вообще в таком случае вступать в брак? Это же подразумевает рождение детей, как иначе! Любой адекватный человек со мной согласится. И я уж никак не ожидал, что мы от тебя не увидим продолжения, Нери. Между прочим, нам с мамой твое рождение далось очень непросто, так что не гневите бога!

— Ладно, Андрюша, об этом пока рано говорить, — вмешалась мать, мягко потрепав супруга по плечу. — Неричка у нас, слава богу, молодая, они образумятся и все будет нормально.

— Ну допустим, что так. Я надеюсь только, что его нежелание выражается в конкретных действиях, а не в том, что в случае твоей беременности он просто скажет, что это не его проблемы. Уважающие себя девушки не должны такого допускать, Нери.

— На этот счет можешь не беспокоиться. Но я все-таки подозреваю, что если бы он не был черным, все это казалось бы тебе не таким уж страшным, — заявила Нерина. — Только ты мог бы заметить, что он умнее и культурнее любого среднестатистического африканца, и не оглядываться на стереотипы.

— Дорогая моя, — отозвался отец, — почему-то и я, и все мои добрые товарищи из корё сарам, включая Сергея Александровича Кима и Костика, прекрасно ладим с русскими друзьями и коллегами, и никому в отношении нас в голову не придет думать о стереотипах. И мы о них тоже не думаем в отношении русских. Так что подобная отговорка давно не работает, людям важна только твоя внутренняя сущность.

— Вот мы и подошли к самому главному, — резко сказала Нерина. — Можно было не тратить время на ваш исторический экскурс, а сразу напомнить мне об этом мажоре!

Девушка вышла из комнаты, но отец успел сказать ей вслед:

— Между прочим, он очень переживает.

— Охотно верю, — бросила Нерина на ходу. — Обидно терять игрушку, которая еще не совсем надоела, но я не сомневаюсь, что он с этим справится.

Мать печально вздохнула, а Андрей Петрович смотрел перед собой сосредоточенно и хмуро.

— Вот и попробуй с ней поговори, — промолвила наконец Надежда Павловна. — Сразу же закроется и колючки выставит…

— Да, она такая, но ничего, Надя: на данный момент я неразрешимых проблем не вижу, это вопрос времени. В идеале стоило бы позволить им пожить вместе для пробы — да, не удивляйся. Ты же всегда освобождала Нери от быта, а тут пришлось бы его по полной распробовать: одну еду на этого стокилограммового лося надо тазами готовить, а также где-то добывать на нее деньги и самой притаскивать из магазина. И это еще без учета, что ему предстоит выбивать вид на жительство. В таких условиях он бы ей очень быстро разонравился, но все-таки это слишком крутая мера…

Надежда Павловна неуверенно пожала плечами и стала убирать со стола. Потом она зашла в комнату Нерины и осторожно положила руку на плечо дочери, которая с угрюмым видом сидела у комода.

— Послушай, Неричка, что я тебе скажу как мать, — сказала она. — Никогда не слушай мужчину, который говорит, будто не хочет детей. Он их захочет лет через пять-десять, и ему родит другая, а ты останешься одна. Женщина должна стать матерью, это закон природы, и тут не стоит обращать внимания на маленькие мужские капризы.