Жаворонок Теклы (СИ)

3. Девушка из Серебряного века

На следующий день улицы города были украшены зелеными, красными и желтыми лентами, по ним гордо шествовали знаменосцы и музыканты в белоснежных одеждах. Собралось много молодежи, которая беззаботно смеялась, пела бравурные песни, била в барабаны и трясла какими-то диковинными погремушками. Сверкающие бусинки в девичьих косах перекликались с цветом флага.

Нерина с удовольствием понаблюдала за процессией и снова подумала о вчерашней встрече с интересным африканским парнем, красивым и статным, вспомнила его спокойный умиротворяющий взгляд и мягкую улыбку. Настоящий эфиоп, потомок людей, которые испокон веков называли себя «обожженными солнцем», — почти европейское лицо, словно у античной скульптуры, нос с небольшой горбинкой, чувственный рот, густые ресницы и завораживающие глаза цвета темного янтаря. И безупречная русская речь, отличающаяся только своеобразным и очень приятным перекатыванием отдельных звуков. Неожиданно край, в котором Нерина оказалась, стал выглядеть настоящим оазисом после удушливого года в родных стенах.

Ей казалось, что она не радовалась жизни с тех пор, как прошло детство — в университете девушка чувствовала себя подобно карлику в «Дне рождения Инфанты» Оскара Уайльда, который попал из родного леса в королевский замок и там впервые увидел в зеркале те уродства, о которых прежде знали все, кроме него. Нерина избегала сборищ, в институтской столовой обедала отдельно, в разговорах ограничивалась дежурным обменом фактами и данностями. Но к учебе она относилась серьезно и давно хотела работать в международных проектах, направленных на распространение в мире русского языка и популяризацию российской «мягкой силы».

Дома, в Питере, осталась ее маленькая, немного странная комнатка, полная вышивок, расписанных ваз, авторских новогодних украшений. Все это Нерина творила легко, предпочитая мистические образы, близкие к мифологии и космосу. И порой она думала, что создать собственный мир ручным трудом легче, чем приноровиться к настоящему.

А еще там остался Костя Ким, который тоже появился в ее жизни неожиданно, и именно тогда этот уютный мир стал трескаться, будто старая елочная игрушка. Нерина до сих пор была уверена, что все это затеял отец, — Андрей Петрович Ли всегда жалел, что в нынешней России не принято подбирать супругов детям заблаговременно. Но он старался культурно и аккуратно знакомить Нерину с молодыми людьми, которые устраивали его семейным положением, образованием и финансовыми перспективами. Ни сироты, ни выросшие с одним родителем в его глазах не были надежными с морально-психологической стороны. А также отец трезво оценивал пробивные способности Нерины и хотел, чтобы она спокойно училась и работала «для души», а не за кусок хлеба «по акции».

Национальность молодого человека была не слишком важна, но зато другое условие не подлежало компромиссам — он должен был быть коренным петербуржцем, пусть Андрея Петровича и назвали бы за это зарвавшимся снобом. Слишком много ему довелось услышать жалоб от знакомых, сослуживцев и соседей на новоиспеченную родню из провинции, которую пришлось принять вместе с зятем или снохой, их нравы и порядки. Да и тревогу за квартирный вопрос никто не отменял. Себе и своей жене он категорически не желал такой судьбы.

Однако нашелся молодой человек, который сам попросил Андрея Петровича познакомить его с дочерью, и это и был Костя Ким, парень из очень состоятельной и уважаемой семьи питерских корейцев. Его родителей Андрей Петрович знал давно, и хотя дружбы домами у них не было, помнил Костю мальчиком, когда тот был похож на восточную фарфоровую куколку, но уже прямо, без всякой робости смотрел старшим в глаза.

Юноша объяснил ему, что видел Нерину на Рождественском балу для лучших студентов, стилизованном под дворцовые ассамблеи. Там девушка выступала в культурной части программы, рассказав о легендарной свадьбе в Ледяном доме и прочих ужасах, творившихся внутри роскошных интерьеров под приснопамятные «вальсы Шуберта». Стиль изложения, близкий святочным потешно-жутким рассказам, неожиданно впечатлил Костю, и после бала он попытался взять у Нерины номер телефона, но она поспешно ретировалась. На самом деле юноша тоже привлек ее внимание на балу с первого взгляда, когда, облачившись в шикарный черный смокинг, «забыл» о галстуке-бабочке и о благопристойной прическе. Позже Костя сознался ей, что «фейсконтроль» он прошел в положенном виде, но потом сразу же распустил волосы и сунул галстук в карман.

И когда отец с удовольствием инициировал их следующую встречу, они быстро нашли взаимопонимание — Нерине нравилось обсуждать сложные сферы, от искусства до политики, ходить в театр и арт-пространства, а Костя, несмотря на свою молодость, уже понимал, что нуждается в чем-то помимо доступного тела, не отягощенного интеллектом.

Довольно долго эти отношения носили характер дружеских, но потом Костя все больше стал намекать на свой мужской интерес, что вызвало у Нерины и тревогу, и удовлетворение. До сих пор она не знала этих чувств, даже в самом невинном детском проявлении, — ее никто украдкой не целовал в щеку, не передавал записок и не приносил букетиков из полужухлых ромашек. Теперь ей исполнилось двадцать два года (из-за проблем со здоровьем она поступила в школу, а затем и в вуз на год позже, компенсируя это домашними занятиями), и девушка хотела любым способом избавиться от того ненавистного анатомического балласта, который довершал ее стигму неудачницы в собственных глазах. Нерина считала, что этот атрибут юности выдан женщинам как вишенка на торте из унижений и физических слабостей, и порой даже хотела прибегнуть к хирургии, чтобы ни один мужчина, если он все же появится в ее жизни, не сознавал себя кем-то особенным.

Однако у нее почему-то не нашлось возражений, когда Костя наконец пригласил ее к себе домой в отсутствие семьи, — правда была слишком странной, а разумные отговорки не шли на ум. Да и вообще ей вдруг захотелось на что-то решиться, и хоть Костя ничего и не озвучивал прямо, она не только надела нарядное белье, но и купила на всякий случай «экстренные» таблетки. Впрочем, ничего озвучивать и не требовалось — летняя жара гармонировала с обстановкой, и после того, как они выпили ледяного свежевыжатого сока, Костя снял с себя майку так непринужденно, что Нерина почти поверила, будто дело в погоде. Раздеть себя она уже позволила будто во сне, и очнулась только от боли. Костя, не ожидавший такого поворота, только мешал ей успокоиться своими испытанными приемами и настойчивыми ожиданиями ответных ласк.

Когда все кое-как закончилось, Нерина закрылась в ванной, чтобы не расплакаться при нем, и не столько от боли, сколько от убежденности, что теперь молодой человек точно сочтет ее ненормальной и их общение на этом прекратится. О чем в это время думал Костя, ей осталось неизвестным. Он сказал только одно: «Ну ладно, у меня такое тоже впервые — в смысле что девственниц еще не было».

Но потом он все-таки постарался отвлечь девушку, и когда она слегка успокоилась, угостил оставленным обедом и чаем, показал действительно впечатляющий дом и сад в корейском стиле, с водоемом, лотосами и декоративным павильоном. Когда Костя расставил на столе изящные фарфоровые пиалы с живописными закусками, Нерина робко спросила:

— Это вы всегда так едите?

— Ну да, сейчас! — усмехнулся юноша. — Охота каждый раз фигней страдать! Нормально едим: и суп, и мясо с картошкой. Могу тебе разогреть, но такого ты, наверное, и дома поешь?

Так неловкость была замята, Костя даже как будто раззадорился, а вот Нерина долго не могла избавиться от неприятного осадка — почему-то ей казалось, что он узнал о ней какую-то противную, унизительную тайну. Но Костя не собирался сбавлять оборотов и через пару месяцев после первого интимного свидания представил Нерину своей семье. Она понемногу к нему привыкала: он был остроумным, начитанным, знал много забавных и пикантных фактов из древнеазиатской истории и культуры, не раз бывал в Корее и странах Юго-Восточной Азии. Костя пообещал свозить туда и Нерину, а вскоре устроил ей необычный сюрприз — тур на Камчатку, в котором парень показал Нерине настоящее извержение гейзеров и познакомил со своими дальними родственниками.

Нерине это понравилось, и она привыкала к мысли, что Костя после окончания института позовет ее замуж, чисто для красоты, ибо деловой вопрос к этому моменту уже будет решен. Для их отцов, корейцев, еще не вполне отошедших от вековых традиций, это было бы нормально, и то, что родители отпустили ее с Костей вдвоем в путешествие, ясно говорило об их позиции. А он именно там намекнул ей:

— Знаешь, Нери, моим предкам ты, похоже, нравишься. Хотя это, если честно, только приятное дополнение: главное, что ты нравишься мне.

— А их не смущает, что я бесприданница и полукровка?

— Смирятся, никуда не денутся, — отмахнулся он. — А насчет второй части у тебя вопросов нет? Впрочем, ладно, девушкам же всегда надо подумать. Мне этот обычай даже по вкусу.

Нерина была рада, что он не торопил ее с ответом, но в целом идея о замужестве казалась ей неплохой. Стоит заметить, что роман с «золотым мальчиком» тоже, разумеется, не добавил Нерине симпатии у сокурсниц, и она уже с нетерпением ждала диплома.

А потом начались проблемы — оказалось, что Костя, когда подруги нет рядом, не прочь развлечься в компании других, более раскованных и ярких девчонок. Когда в этом уже не осталось сомнений, Нерина спросила его:

— И как это все понимать? Я тебе нравлюсь или просто устраиваю, как приемлемый атрибут? А для души или других частей организма ты выбираешь девушек по иным критериям?

— Да в чем дело, Нери? Как минутное развлечение связано с тем, что ты мне нравишься, и даже больше? — искренне недоумевал Костя. — Это просто две разные сферы! Ну что делать, если кое в чем ты пока не преуспела? Я, честно говоря, надеялся, что у тебя интеллект превалирует над эмоциями, но сейчас ты рассуждаешь типично по-женски.

— Ну а ты рассуждаешь по-мужски, и превалирует у тебя одно лицемерие, — заметила девушка. — На словах вам всем отвратительны курицы на высоких каблуках, знающие два слова — «зая» и «купи», но встречаетесь вы именно с ними! И именно на них тратите деньги, и возите в поездки не для презентации родным, а для удовольствия! Минутное развлечение, говоришь? А по-моему, ты с этими девушками знаком гораздо дольше!

Упрек Кости все же запал Нерине в душу, и она решилась посоветоваться с матерью. Та была крайне озадачена вопросами и жалобами дочери, однако отмолчаться, как в ее детстве, уже не представлялось возможным. Надежда Павловна попыталась втолковать Нерине, что многие женщины не испытывают удовольствия от близости, но в этом нет ничего страшного и нужно думать о том, как родить и вырастить здоровых детей, — на то и даны природой все аппетитные изгибы, выпуклости и впадины. А удовольствие положено только мужчине — ведь от этого зависит и рождение ребенка, и поддержание крепкой семьи.

— Но, — добавила мать в заключение с таинственным видом. — Это все только между нами, девочками, имей в виду, Нери! Для мужа всегда нужно быть в готовности и вдохновении. Ни один мужчина не должен догадываться, что с женой что-то не так, а уж слышать про то, что у нее болит голова или еще не дай бог что… Его дело — быть опорой, стержнем брака и семьи, а дело женщины — создавать для него зону покоя и отдыха, и в этом путь к взаимной гармонии.

После этого Нерина уже не стала спрашивать Надежду Павловну о главном: как ей свыкнуться с «любвеобильностью» своего парня. Вопреки недовольству родителей она именно тогда и приняла решение отправиться в длительную поездку в Эфиопию, в которую студенты записывались добровольно. Костя учился в другом вузе и она, уезжая, подумала, что этот перерыв прояснит окончательно все перспективы их странной «помолвки».

Сейчас же все это казалось Нерине далеким и не стоящим испорченных нервов. Эфиопы, веселящиеся на празднике, смотрели на всех вокруг с открытыми задорными улыбками и Нерина почувствовала, что сама улыбается так же искренне, без прежнего стеснения и страха.

С необычным волнением она направилась в бар, где вчера увидела прямо перед собой одного из этих таинственных людей, почти пришельцев, похожих на живые произведения искусства, — цветные блики бус переливались на их коже будто пятна масляной краски на темном холсте.

За столиками в баре собралось много народа, из динамиков звучала бесшабашная латиноамериканская мелодия, и на маленький танцпол вышел Айвар в паре с невысокой молоденькой негритянкой, одетой в ярко-желтый топ и короткую юбку с позолоченным поясом. Смелый наряд подчеркивал красоту ее точеной фигуры. Они стали танцевать, двигаясь с явным эротичным подтекстом, и это заметно нравилось им самим. К удивлению Нерины, Айвар при своих габаритах обладал такой же легкостью и пластикой, как у девушки, и уверенно руководил танцем. Затем они выдержали секундную паузу и партнерша что-то весело сказала громким гортанным голосом, после чего Айвар в одно мгновение поднял ее в воздух и она, обхватив его ногами за талию, повисла вниз головой, так, что едва не коснулась пола.

Публика восторженно захлопала, и Нерина поймала себя на том, что любуется Айваром с примесью еще какого-то странного, тревожного чувства, похожего на ревность. Ей вдруг захотелось побыть такой же, как эта негритянка, которая так откровенно радуется жизни и не думает про образование, статус, правильное супружество и мнение общества. А еще рядом с ней был такой необыкновенный парень, который сейчас тоже выглядел беззаботным и счастливым. Интересно, связывало ли их что-то помимо танца? Наверняка да…

Вскоре Айвар подошел к Нерине, улыбаясь. Танец был таким энергичным, что из-под его густых волос, как она заметила, еще стекали ручейки пота.

— Просто супер как вы выступали! — искренне сказала Нерина. — А что она тебе сказала, если не секрет?

— Что сказала? А, тогда… Сказала «Уронишь — убью!» — рассмеялся Айвар. — Впрочем, она всегда так грозится! Как видишь, пока ни разу не уронил.

Когда он освободился, они снова разговорились, и парень с удовольствием вспомнил и о разводящихся мостах, и о вычурных барельефах на исторических зданиях, и о декабрьской «полярной ночи», и о прогулках под дождем, и об ароматах местных булочных и хлебозавода.

Нерина хотела расспросить его поподробнее о жизни в деревне, но Айвар не желал вызвать у нее жалость и в основном рассказывал про общие беды эфиопского простонародья. Она в свою очередь поведала ему немало старинных и новомодных легенд о мистическом Петербурге, которые он слушал с особенным интересом.

— Знаешь, сколько Питеру приписывается проклятий от царей, историков, писателей? — вдохновенно говорила Нерина. — Уж не знаю, есть ли там хоть слово правды, но когда сама по нему гуляю в поздний ноябрь или еду по шоссе мимо леса, всегда думаю: не божий дух здесь живет…

— Может быть! Вот Гумилев, по-настоящему верующий, а по-моему, совсем «не божий» поэт, родился в Петербурге, а потом скитался по Африке, писал про ее ритуалы и жуткие тайны. И мне всегда казалось, что у него в стихах о России такая же концентрация ужаса, что и про какое-нибудь озеро Чад или Экваториальный лес.

— Удивительно, что ты помнишь. Сейчас Гумилева и в России-то мало кто читает, тем более наизусть, — заметила Нерина с восхищением.

— Ну, я же абиссинец все-таки. Мало кто из русских поэтов нам посвящал стихи, верно? Мы это обязаны помнить.

— А в бога ты веришь? — неожиданно спросила девушка, будто его слова навели ее на какие-то новые мысли.

— Я верю в потустороннее, Нери, а уж как там оно называется, неважно. Уверяю тебя, что и тут, и в России религию воспринимают именно так, хотя для виду и говорят про христианство и прочие ярлыки. Люди не терпят необъяснимого, им непременно надо что-то придумать и красиво оформить.

— Да, это точно! — воодушевилась Нерина. — Я именно так думала, когда изучала живопись и графику Серебряного века. По-моему, кружки «Голубая роза» и «Мир искусства» были последними оплотами искренности в русской изобразительной культуре. Вот соцреализм и послевоенный «суровый стиль» — это, как я думаю, просто способ выживания и адаптации творчества под общественные катастрофы, а так называемое современное искусство — и вовсе спекуляция на стадных чувствах обывателей. Ой…

Она запнулась и Айвар, поняв ее замешательство, усмехнулся:

— Я знаю, что все это значит, не стоит меня недооценивать.

Нерина, поняв, что он не обиделся, с облегчением улыбнулась. После этого она стала регулярно приходить в бар, и если Айвар тоже был свободен, они за долгими беседами гуляли по Аддис-Абебе. Девушка поняла, что без него никогда не узнала бы многих живописных, но безобразных и нездоровых тайн города. Во многие места иностранцам без черных было опасно заглядывать даже группой, не то что поодиночке. В нищих кварталах жилые дома были сколочены из листов жести, напоминали полуразвалившиеся гаражи-«ракушки», которые девушка не раз видела в Питере. Узкие проходы были завешены сушащимся тряпьем и местные бедняки добывали себе пропитание как умели. Одни, примостившись на пороге жилища, чинили обувь, другие обустроили в крошечной клетушке парикмахерскую, третьи торговали какой-нибудь убогой утварью. Попадались также попрошайки и проститутки, которые в сравнении с персоналом из баров откровенно демпинговали.

Однако Нерину все это не оттолкнуло: почему-то эта лишенная прикрас жизнь таила для нее необъяснимое обаяние. Ее никогда не тянуло на разговоры и сближение с чужими, но тут вдруг захотелось пообщаться с подростком, собирающим пластиковые канистры, с женщиной, которая шила на крыльце дома, с пожилым мужчиной, листающим книжку, похожую на молитвенник с дикими узорами на обложке. Айвар согласился перевести ее вопросы и люди шли на контакт, тем более что многие его хорошо знали.

После этих разговоров Нерина понемногу догадалась и о подработке самого Айвара, которую он, впрочем, и не намеревался скрывать. Это немного ее расстроило, но и обострило интерес, — здесь, в этом странном краю, подобный способ выживания выглядел таким же органичным, как грубая пища, горький кофе, тяжелые дегтярные запахи города и постоянная опасность. Поэтому она не стала приставать с расспросами.

Заодно ее неожиданно потянуло пройтись по магазинам и сувенирным лавочкам, чтобы показаться перед красивым парнем в новом виде. Среди пестрых шарфиков, бус из старинных монеток, замысловатых браслетов и серег из кости, камней, дерева и стекла трудно было выбрать что-то одно. Зато Нерине сразу почему-то захотелось купить белые лаковые туфли на каблуке, которые совсем не привлекли бы ее в питерских магазинах.

Айвар сразу это оценил и был искренне рад перемене в настроении девушки. Когда Нерина пришла к нему в следующий раз, он неожиданно протянул ей какую-то изящную вещицу.

— Я еще вчера подумал, чего тебе недостает, — пояснил он приветливо. — Попробуй, не бойся, тебе будет в самый раз.

Это оказался футлярчик с блеском для губ — он был бледно-розовым с холодным оттенком и еле заметным налетом перламутра. Нерина прежде не пользовалась ничем подобным и тем более не получала таких подарков от юношей, но теперь, едва накрасив губы, она убедилась, что Айвар нашел именно «ее» цвет. И впервые ей подумалось, не связано ли такое внимание с чем-то помимо добродушия и вежливости.