Жаворонок Теклы (СИ)

7. Застывшее пламя

Так минуло еще несколько месяцев. Мэхдин Соломон с супругой посетили больницу Российского Красного Креста и с удовлетворением заметили, как она преобразилась с времен их молодости, хотя одновременно они констатировали, что даже очень хорошая больница не может победить тотальное невежество и безответственность людей по отношению к своему здоровью. Но Айвар ответил им с какой-то таинственностью: «А я стараюсь их учить».

Что конкретно он имел в виду, родители не допытывались, но для них было очевидно, что он в больнице на очень хорошем счету. Конечно, все молодые парни в персонале были ловкими и крепкими: в случае нехватки носилок, когда больных приходилось перетаскивать на руках, это было необходимо, и вовлекаться приходилось независимо от квалификации. Но далеко не все умели выполнять тяжелую работу не как ненавистный долг и не как тупую поденщину сродни чистке хлева. А у Айвара все выходило как-то естественно и тактично, и несмотря на скепсис старших медработников, утверждающих, что дремучий и невежественный народ понимает только грубый язык, это приносило плоды.

Налия приходила сюда часто, разбираясь с хозяйственными вопросами и статистикой, и непременно заглядывала к Айвару, но старалась не слишком его отвлекать. Как-то раз он сказал со свойственной ему долей иронии:

— Надеюсь, что сюда ты приходишь потому, что тебе нравится заниматься здравоохранением, а не потому, что тебе нравлюсь я?

— Знаешь, ни про первое, ни про второе я не могу сказать, что мне это просто «нравится». Но я очень счастлива, что мы занимаемся этим вместе, только и всего. Да и не надо делать вид, что мое присутствие тебе здесь не нужно…

Она незаметно погладила его по плечу. Айвар не мог сдержать улыбку, вспомнив о том, как они выкраивали момент, чтобы украдкой торопливо поцеловаться. Их отношения уже ни для кого не были тайной, и кто-то наверняка злословил по поводу связи знатной девушки с медбратом, но в очаровательную переломную пору молодым людям не хотелось заострять на этом внимание.

А близким друзьям и наставникам Айвара эта история любви даже нравилась. Не все же парню из народа заслуживать поцелуя принцессы, говорили они, — порой и принцессе приходится постараться, чтобы добиться от него не только страсти, но и уважения. «Что же, новые времена — новые сказки» — отвечал Айвар на это и шутливо, и философски. И думал, что эта озорная перевернутая сказка была возможна только в декорациях Африки, одновременно мирной, ленивой и опасной.

Айвар решил сам удивить любимую и пригласил ее на соревнования для молодых медиков. В этот раз они проходили в Кении. Прежде Налия только слышала об этом турнире и ее приятно удивила красочная атмосфера вокруг стадиона, — состязания сопровождались весельем, выступлениями народных ансамблей и ярмаркой, где все сверкало и благоухало от ярких сосудов с кенийским чаем, розовых кустов, алмазных украшений из Конго, мадагаскарских тканей и, разумеется, душистого эфиопского кофе.

Устроиться пришлось в маленьких и скромных апартаментах, к тому же Айвар подолгу пропадал на тренировках, но девушка не жаловалась и вечером сама готовила ему ужин. Простой дорожный быт нисколько ее не смущал.

Состязания по пентатлону с участием Айвара проходили в первый турнирный день. Их программа была основана на правилах античных Олимпийских игр — бег, спортивное метание, прыжки и борьба. Так же, как и на них, воздух на африканском турнире был прямо-таки наэлектризован от первозданной мужской красоты, энергии и страстности. А обилие флагов, баннеров и цветов на стадионе, музыка и радостные голоса вокруг, — все это по духу не уступало атмосфере престижных соревнований современности.

Налия не сразу различила возлюбленного среди множества парней-атлетов. У всех были прекрасные молодые тела кофейного цвета, прикрытые лишь узкими плавками, блестящие от лосьона и пота и, вероятно, не ведающие усталости ни в спорте, ни в любви. Обнажались они еще и для того, чтобы демонстрировать на себе образцы африканской росписи тела. Такова была художественная концепция состязаний. У многих племен и народов эти узоры служили знаком мужества, а также родовой принадлежности и покровительства духов. В дикой среде они наносились опасным и болезненным методом, но городские юноши давно освоили обычные татуировки и боди-арт. И на старт они выходили похожими на далеких предков, которые общались на давно вымерших языках и поклонялись силам природы. Бег превращался в преследование дичи, прыжки — в ритуальный танец, а копье походило на оружие древнего охотника.

И когда Айвар вырвался вперед на короткой дистанции, девушка узнала его и в то же время не узнала. Налия раньше и не представляла, сколько в нем таится природной энергии и напора. Исчезла без следа его тихая задумчивость, уступив место целеустремленности, чутью и ловкости прекрасного дикого животного. И это снова дало плоды: помимо любимых дисциплин, Айвар в этот раз и пробежал лучше всех, прославив не только свой госпиталь, но и Эфиопию. По крайней мере, именно так откликнулась на это трибуна земляков.

Налии удалось пробиться к нему и вручить багрово-красную розу — ей показалось, что этот цвет лучше всего подходит к победе. Но по-настоящему они поговорили только когда Айвар сходил в душ и оделся. Сейчас его лицо сияло открытой, почти детской радостью, а на лацкане пиджака красовался новенький позолоченный значок с изображением медицинского креста и льва — одного из символов принимающей страны.

— Тут все отлично, кроме одного: полно других женщин видит тебя таким! — шутливо посетовала Налия, взяв его под руку. — Я от этого просто зверею, совсем как в детстве, когда ты в лагере играл в волейбол. Помнишь славное время?

— Ну, милая, ты меня так не пугай, — улыбнулся Айвар. — Я ведь не возражаю, что ты здесь смотришь на других парней! Между прочим, на древние Игры, откуда мы заимствовали программу пятиборья, девушки не допускались!

— А какова связь между древнегреческим пятиборьем и Африкой?

— Эти виды атлетики ближе других к первобытному, традиционно мужскому противоборству с природой: охота, спасение от хищников, битвы между племенами… Ну а демонстрировать красивое тело тоже нелишне. В Африке не проживешь без такого веселого хулиганства, когда вокруг царит духовная и материальная нищета и выдает себя за благочестие. Ты ведь любишь это не меньше, чем я?

Конечно, Налия была с ним согласна, и уколы ревности с ее стороны выглядели скорее забавно. Айвар попутно рассказал ей, что именно благодаря спорту узнал массу интересного о древней медицине, тайнах человеческого тела и удивительных свойствах психики.

Вечером все, кто приехал с ними из Эфиопии, устроили в гостинице большой праздник в честь своего спортсмена, а на следующее утро Айвар с Налией задумали прокатиться на уединенный уголок пляжа к северу от курортного города Момбасы, вдали от людского шума. Белый песок и прозрачная вода так же радовали глаз, как на самых популярных пляжах. Там они вдоволь выкупались и вернулись в гостиницу, чтобы успеть навести красоту перед походом на стадион. В это день предстояло болеть за боксеров и мастеров боевых искусств — дамбе и сенегальской борьбы. Пара весело шла по шумной улице и любопытные прохожие почему-то сразу догадывались, что они из Эфиопии.

Айвар вдруг сказал:

— Знаешь, Налия, мне сейчас так хорошо, что даже странно. Кажется, что ничего больше и не надо: любимая работа, любимая земля и любимый человек рядом…

— Теклай, да ты никак мне в любви признаешься? — усмехнулась девушка. — Смотри, тогда уж точно играешь с огнем. У меня, если ты не заметил, отвратительный характер и полное отсутствие того, что называется «женской мудростью». И бросать карьеру, чтобы сидеть дома и слушаться мужа, я точно не собираюсь.

— О, уже страшно, — шутливо протянул Айвар. — А к чему еще стоит готовиться?

— Да в общем, пустяки. Хуже всего то, что я очень взрослая девушка, вкусившая жизни со всех граней, отвернувшаяся от бога и морали и умеющая за себя постоять. По-другому уже не будет, так что либо принимай все это, либо нет.

— Ты же разрушила все мои надежды, — притворно вздохнул Айвар. — Сколько я вечерами, в смраде съем-бара, раздумывал: где же та юная, целомудренная, богобоязненная и хрупкая, которая способна меня осчастливить? Даже не знаю теперь, как быть…

— А я тебя не тороплю, можешь подумать, — тепло сказала Налия. — У меня ведь есть другие качества, и может быть, они ничуть не хуже, чем весь этот скоропортящийся товар.

Завершение турнира, как и прежде, отметили большим и пышным празднеством на свежем воздухе. Все триумфаторы были одеты в костюмы своих стран, как и многие болельщики, — синие и красные покровы масаи, расшитые бисером, зулусские плащи из блестящей кожи, вычурные наряды конголезских денди. Айвар в амхарской одежде пастельных тонов и с белой повязкой на волосах смотрелся на их фоне неброско, но романтично и элегантно.

Из поездки молодые люди вернулись такими воодушевленными, что это сразу заметили и родители Налии, пообещавшие содействовать Айвару в образовании. Они все еще сожалели о том, что в тяжелое время не помогли сыну покойных друзей и земляков, но сам он давно не имел ни к кому претензий, в том числе и к судьбе, которая в настоящий момент искренне радовала его.

Айвар подозревал, что любимая с ее эксцентричным характером наверняка еще преподнесет сюрпризы, и почти не удивился, когда однажды вечером, приехав к нему домой после какого-то нервного звонка по телефону, она сама протянула ему кольцо. Правда, Налия держала его не в бархатной коробочке, как принято, а на ладони.

Но когда девушка тут же опустилась перед ним на одно колено, Айвар и в самом деле был поражен ее необыкновенно серьезным и внимательным взглядом, без намека на игру.

— Милая… Налия, да ты и впрямь безумная девушка, — выдохнул он, кладя руку ей на плечо. — Это же я должен был сделать, а не ты…

— Кто это сказал? Айвар, ты поздно спохватился: надо было все-таки искать патриархальную деву, которая только и живет установками, кто и кому должен. Но если хочешь, мы можем и переиграть.

— Ну уж нет! — ответил Айвар и невольно поднес к губам руку, словно желал спрятать волнение. — Но все-таки чтобы ты попросила руки у мужчины? Ты, революционерка, дикарка, расписываешься в желании варить мне кофе и стирать носки?

— Это и слуги могут сделать, а вот руки у тебя я попрошу сама, да и помою тебе ноги в брачную ночь, если ты позволишь. Потому что мне это в радость, мне хочется тобой любоваться и восхищаться, и никакие революции этому не помешают. Они пройдут, а ты останешься.

— Спасибо, милая, но все-таки тебе стоит сесть рядом. Мы ведь и так сможем все обсудить, — растроганно ответил Айвар и погладил ее по плечам.

Однако девушка возразила:

— Сяду рядом, если ты сейчас скажешь, берешь ли ты меня в жены.

Происходящее сейчас казалось ему сном, даже несмотря на то, что они оба уже не мыслили жизни друг без друга. Но Айвар все же не стал медлить и кивнул:

— Беру, конечно! Что же мне еще сказать? Можно теперь взглянуть?

Налия села рядом с ним на диванчик и он взял кольцо с ее ладони. Оно было из матового благородного серебра, его украшала маленькая капля переливающегося янтаря. Почти прозрачный золотистый оттенок плавно перетекал в насыщенный цвет увядшей поздней листвы.

— Потрясающе, — сказал Айвар, завороженно всматриваясь вглубь этой капельки. — Мне ведь теперь надо сделать тебе подарок не хуже, верно?

Девушка лукаво улыбнулась:

— Вообще я тоже спокойно отношусь к вещам, но традиции мне нравятся, поэтому на свадьбе все-таки должны быть кольца. А этот янтарь похож на застывшее пламя, правда? Когда я вижу закатное небо, мне каждый раз представляется, что мы все в этом пламени как насекомые, увязшие в такой капле…

— Причудливые у тебя мысли! — удивленно отозвался Айвар. — Я всегда думал, что ты чуть ли не самая земная натура, какую я знал.

— Что же тут такого? Во мне тоже присутствует вековая африканская любовь к бесовщине, и неважно, что я выросла на Западе. Мы любим красивые мысли о страшном, любим находить красоту в мертвой почве, ядовитых туманах, звериных костях. А что остается, если смотря на вещи ясно, открытыми глазами, можно сойти с ума?

Айвар обнял ее за плечи и повторил:

— Спасибо тебе, милая! Конечно, я очень, очень хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, и я сам должен был это сказать. Прости, что не хватало смелости. Я думал, что ничего уже не боюсь, а здесь почему-то колебался.

Молодые люди смотрели друг на друга, шептали нежные амхарские слова, а затем Айвар решительно притянул к себе девушку и поцеловал в губы. Незаметно и непринужденно они скинули с себя одежду, легли поверх шелкового покрывала, горячего от уличного зноя, который проникал через маленькое окно.

Потом Айвар снова долго не мог уснуть рядом со своей уже невестой, думая о той неведомой силе, которая соединила в Эфиопии их вроде бы безнадежно разошедшиеся пути. Много лет ему казалось, что он сможет написать свое будущее только на чистом листе, отрешившись от пережитых трагедий и отнятого счастья. Однако Налия, бесцеремонно лишив всякой брони его тело и разум, примирила Айвара с прошлым. Оно перестало быть святыней, замерзшей в глыбе льда из потайной боли, и превратилось в светлую, но минувшую часть жизни. А для них с Налией все продолжалось, они выросли и имели право на новое, зрелое счастье и добрую память о детстве.

Айвару оставалось сказать Налии еще одну серьезную вещь, которая очень его беспокоила. Не дожидаясь утра, он коснулся плеча невесты и сказал:

— Налия, ты должна кое-что знать, пока еще не поздно передумать.

— Что? — усмехнулась девушка, приподнявшись на локте. — Айвар, ты с ума сошел? Нет уж, теперь тебе соскочить не удастся!

— И все-таки выслушай, — твердо произнес Айвар. — В деревне я то и дело слышал о том, как женщины гибли от родов, абортов, послеродовой нагрузки, и что характерно, мужиков это особо не волновало, разве что с практической точки зрения. А вот другие бабы всегда злословили, называли это какой-то божьей карой за грехи. Славная модель семьи, да? А однажды я сам видел молодую женщину, да почти девчонку, которая умерла от родильной горячки. Что это было, Налия, — агония, язвы, жуткие выделения… Прости за прозу, но я это на всю жизнь запомнил. И тогда одна местная кликуша мне сказала: «Ты вырастешь и тоже кого-нибудь так убьешь, ради собственной похоти».

— Понятно, — серьезно и мягко сказала Налия. — Впрочем, твои родители были медиками, неужели они до того не успели ничего тебе объяснить о деторождении?

— Объясняли, конечно, — усмехнулся парень, — но не как медики, а как любые родители, которые никогда не говорят всей правды. Мол, люди влюбляются, женятся, ласкают друг друга, и когда обоим становится особенно хорошо, в женщине зарождается новая жизнь. А потом я увидел вот это: похоть, смерть и эта самая новая жизнь, которая в дикой деревне не представляет из себя ничего сакрального. Конечно, с годами ужас немного притупился, но желание быть отцом так и не проснулось. Я знаю, что для женщины это так или иначе сопряжено с рисками, и мне просто не по силам быть причиной тягот, которые у нее будут девять месяцев, родовых мучений, нагрузок, которые могут укоротить ей жизнь, и неизвестно, что еще ждет впереди этого ребенка, беспомощное зависимое существо. А ты теперь подумай, насколько это сходится с твоими планами.

— О господи, — вздохнула Налия. — Ты серьезно думал, что я ждала столько лет, чтобы ты сделал мне ребенка, когда с этим справился бы любой другой? Тебе как медику виднее, каким методом справляться со своими ранами, радикальным или паллиативным. Я тебя поддержу в любом случае, а свое предназначение я уже выбрала, и мне главное чтобы ты был рядом.

— Правда? И родители тоже поймут?

— А что им остается? — весело отозвалась Налия, коснувшись его руки. — К тому же, они сами считают, что в Эфиопии спасти уже живущего ребенка более ценно, чем производить нового. Будем опекать и учить других детей — больных, сирот, брошенных. Когда они вырастут счастливыми, здоровыми и умными людьми, они и назовут нас родными.