Жаворонок Теклы (СИ)

8. Незавершенная сказка

Нерина вняла всем наставлениям и просьбам Айвара и дома сразу поговорила с отцом. О самом плохом она умолчала, понимая, что Андрею Петровичу с его здоровьем такие сведения ни к чему, и рассказала только то, что Айвар женат, занимается работой своей мечты и больше не держит на них зла. При этих словах лицо пожилого мужчины заметно просветлело.

Отец в свою очередь поведал, что Костя за время ее отсутствия уехал на две недели в отпуск на Дальний Восток. Перед этим они встретились, и зять выглядел подавленным, но не то чтобы совсем разбитым. Он подтвердил, что рассказал Нерине о своем давнем проступке, но о причинах расставания, как и о дальнейших намерениях, упорно молчал.

— Заодно я между делом спросил у Кости, не хотел бы он сам когда-нибудь попросить прощения у хорошего человека, которого так не по-мужски оболгал и опозорил, — добавил Андрей Петрович после паузы.

— И что же он ответил? — спросила Нерина, пристально взглянув на отца.

— То, чего я и ожидал, — усмехнулся тот. — Он сказал: «Во-первых, такое не прощается, а во-вторых, я ни о чем не жалею. При таких условиях эта просьба не имеет смысла». Вот так, Неричка, я тебе передаю его слова, а ты уж сама думай, что тебе делать с этой информацией. И главное, помни, что на меня ты всегда можешь положиться.

Совет Айвара помириться с давними товарищами отец одобрил и очень помог Нерине в этом. Она позвала ребят с семьями в гости к восьмому марта, и они встретились приветливо и тепло. Оля познакомила Нерину со своими детьми, и Митя тоже взял с собой дочку. Так все негласно сошлись на том, чтобы отпустить прошлое.

Тема ее возможного развода тоже тактично не поднималась, но позже Нерина встретилась с Олей наедине, в любимом кафе около «Таврика». Там она все же рассказала подруге про ссору с мужем, умолчав только о его шокирующем признании.

— Ай да Костя! — промолвила Оля. — Так старательно тебя завоевывал, а теперь сам дал от ворот поворот! Что же это за любовь?

— Да его все это достало, Оля, — мрачно сказала Нерина. — Я целиком попала под мамино влияние, зациклилась на том, что семья у нас неполноценная, а к нему вообще перестала прислушиваться. Он всегда говорил, что муж и жена должны быть друзьями, а я, выходит, эту дружбу сама разрушила.

— Да никак ты его уже жалеешь?

— За что? — отозвалась Нерина с искренним изумлением. — Это последний из всех знакомых мне людей, кто нуждается в жалости! Уж ты мне поверь.

— Ну почему, а вдруг он теперь без любимой жены сопьется и пропадет?

— Кто, Костя Ким? — тут Нерина усмехнулась. — Да ты что, он скорее от злости расширит дело и увеличит годовой оборот на пару миллионов! Ты плохо знаешь, что это за человек: он никогда не пропадет, потому что на девяносто процентов думает о себе и на все оставшееся — обо мне. Но для него это уже весьма немало…

Женщины поговорили и обо всем, что изменилось в жизни Оли, и Нерина почувствовала, что искренне рада за подругу.

— Папа был прав, у тебя просто замечательный сын, — сказала Нерина. — Он мне признался, что только благодаря Павлику стал лучше понимать Айвара. Странно, что характером он совсем не в биологического отца пошел. Я помню этого Даню, он только с виду рубаха-парень, а по сути такой же махровый эгоист, как Костя. Всегда удивлялась, как они с Айваром находили общий язык.

— Да, ты права, — сказала Оля. — Но что тут странного, Даня же Павлика не воспитывал, и кроме того…

Тут женщина притихла и ее взгляд стал каким-то отстраненным.

— Кроме того — что? — насторожилась Нерина, но попыталась перевести это в шутку. — Тут что, есть какая-то тайна? Может, поделишься?

— Не знаю насчет тайны, я это всегда называла «Ист-Сайдская история», — произнесла Оля после небольшой паузы.

— Что это? — спросила Нерина, с трудом переваривая эти странные слова.

— «Ист-Сайдская история» — это песня Брайана Адамса о несостоявшемся чувстве, которое тем не менее навсегда остается в памяти. Можно ли назвать любовью то, как ты увидел девушку на ступенях автобуса, не решился подойти и спросить, как ее зовут, и никогда ее больше не видел? А с другой стороны как это назвать, если ты всю жизнь не можешь ее забыть? Вот он, Брайан Адамс то есть, и нашел такие слова: «это всего лишь еще одна Ист-Сайдская история»… — пояснила Оля.

— Ну ладно, это я поняла, а к тебе эта песня какое имеет отношение? — сказала Нерина, ощутив внутри какой-то странный холодок.

— Я всегда любила Айвара, Нери, — ответила Оля. — Вот так, представь себе… Как в глупом голливудском ромкоме, я любила жениха подруги.

При этих словах у Нерины внутри будто что-то треснуло, как надломившееся стекло. Так значит, она была еще более слепа к другим и к самой себе, чем представляла раньше, не предполагала, что все это оказалось не только ее историей, а затронуло и другие жизни, причем еще неизвестно, какой ценой, какой болью, какими отголосками…

На долю мгновения у нее в уме пронеслись и совсем неприглядные мысли, она понимала, что Айвар по объективным причинам не мог иметь отношения к ребенку Оли, и все же что-то ее болезненно кольнуло.

— Да не волнуйся, конечно, Павлик не от него, — улыбнулась Оля. — Теоретически он, разумеется, мог заехать в Россию спустя год, но клянусь, что этого не было. И вообще, дело совсем в другом.

— Боже сохрани, Оля, я это понимаю! Впрочем, какие я сейчас вообще могу иметь претензии, после того, как с ним поступила? Но ты меня шокировала, что есть то есть.

— Понимаю, у тебя такого и в мыслях не было, — констатировала Оля, откинувшись на спинку кресла. — Я же не подавала виду, верно?

— Да что там, — заговорила Нерина потрясенно, — тебе ведь со мной планы на свадьбу приходилось обсуждать, платья выбирать, подбадривать, улыбаться! А я под конец еще и жаловалась, что Айвар стал невыносимым, хотя он всего лишь давал добрые советы…

— Успокойся! — усмехнулась Оля. — Я понимала, что судьба так распорядилась: мне довелось полюбить того, кто уже обручен с другой. Это болезненно, не буду скрывать, но не смертельно же!

— Да уж, судьба, — сказала Нерина, растирая переносицу пальцами, как всегда делала при глубокой растерянности. — А ведь ты сама предостерегала меня от этих отношений, еще когда я звонила тебе из Эфиопии. Помнишь?

Оля подумала, затем снова улыбнулась и невозмутимо ответила:

— Да, я все помню. Странно получилось: Айвар был вроде и не в моем вкусе, потому что я всегда тянулась к простым и беззаботным парням, которые жили одним днем, гоняли на байках и не собирались взрослеть. Но разве это важно, когда встречаешь Его, видишь эти добрые, чуть испуганные глаза и из-под тебя будто вышибает почву? Когда понимаешь, что после этой встречи твоя жизнь, твоя личность уже не будет прежней? Даже если не можешь быть с ним, он все равно теперь повсюду. Ты слушаешь музыку и будто слышишь его голос, глядишь на солнечный летний лес и видишь его глаза, думаешь и адресуешь все сокровенные мысли ему одному…

Она отпила чаю и продолжала:

— Поэтому я действительно пользовалась всякой возможностью его встретить, в том числе и тем, что Даня за мной ухаживал. Но даже и не думала о том, чтобы зайти дальше, поверь на слово. Просто взглянуть, поговорить, пожать руку, — и потом до следующего утра я была счастлива. Мы много общались и в клубе, и вне его, ездили на залив вчетвером, с Митькой, встречали закат. По-моему, тебя ведь они тоже приглашали, но ты ездила редко, и только днем. Верно?

— Да, конечно, припоминаю, — согласилась Нерина, — но у меня всегда находились какие-то причины… Теперь я понимаю, что наши отношения тебе казались странными, да?

— Я не имею права давать им оценок, Нери, — строго сказала Оля. — Ведь иначе я бы никогда его не встретила, и не было бы этих вечеров у моря, когда мы разводили маленький костер, жарили сосиски, пили чай с виноградом и персиками, иногда немного вина… Даня с Митей в карты играли, они оба это дело обожают, а мы вдвоем с Айваром гуляли по воде или усаживались у самой кромки, смотрели на горизонт, на противоположный берег, и болтали. Чего он мне только не рассказывал, сколько знал о жизни, будучи чуть старше меня и не окончив толком даже школу! Он ничего не хватал по мелочи, всегда во все вникал, исследовал, обдумывал. А сколько он прочел книг! Казалось, он мог рассуждать обо всем на свете, и в каком-то добром, светлом ключе… Я до сих пор вспоминаю эти вечера, как лучшее, что случилось в моей юности.

— И все еще его любишь? — осторожно спросила Нерина.

— В какой-то мере я его всегда буду любить, — заявила Оля. — Такое не проходит, но сейчас это другое чувство, более спокойное, умиротворяющее, постоянное. Когда Айвар снова приехал в Питер и познакомил меня со своей женой, меня по-настоящему отпустило. Я поняла, что он счастлив, а большего мне от него не было нужно. К моему мужу и детям это не имеет никакого отношения, они сейчас самые близкие для меня люди. Но это — моя Ист-Сайдская история, которая будет со мной до конца жизни.

— А у тебя нет его недавних фотографий с женой?

Оля понимающе улыбнулась и показала ей на экране телефона фото, на котором Айвар и Налия стояли, обнявшись за плечи, на фоне старенького деревянного вокзала в Сестрорецке. Оба были в джинсах и белых рубашках, а на Айваре, помимо этого, был тот самый узорный пиджак, который он когда-то купил в Питере. Нерина признала, что супруга Айвара в самом деле выглядела очень притягательной и их явно объединяла неподдельная страсть. В то же время она почему-то подумала о том, что подобная женщина вряд ли станет заботиться о нездоровом и отчаявшемся муже, когда вернется на свободу: таким, как она, могут нравиться только мужчины-победители. Вот Оля действительно всегда принимала бы его таким как есть…

Нерина вернула телефон, радуясь про себя, что Оля не видела любимого в его нынешнем состоянии, и спросила:

— Подожди, ну а как же Даниэль? С ним-то вы как… — тут она запнулась.

Оля спокойно ответила:

— Так ведь у нас и не было ничего серьезного, пока Айвар не уехал. Нет, он не скрывал, что я ему нравлюсь, но это не шло дальше легкого флирта. А потом, когда я кое-как отошла после всего этого, он намекнул, что у него серьезные намерения, и меня это увлекло — не столько он сам, сколько идея брака, семьи, домашнего уюта. С Даней мне было не то чтобы хорошо, но как-то теплее, притупилось это жуткое ощущение пустоты. Однако уезжать ради его амбиций неизвестно куда я все-таки была не готова, тем более беременной. Но в конечном счете все сложилось хорошо: они оба женаты и счастливы, у меня тоже семья. Ты меня осуждаешь, Нери?

— Оля, да мне ли кого-то осуждать, тем более тебя, — тихо и отчаянно сказала Нерина. — Я тобой восхищаюсь: ты не пошла на поводу ни у мужчины, ни у родителей, а я всегда так делала и только разрушила свою жизнь…

— Да бог с тобой, Нери! — сказала Оля с искренним негодованием. — Твоя жизнь еще впереди, как и моя, и все у тебя будет хорошо!

— Ой ли… Если уж ты мне сказала такую важную вещь, я тебе тоже скажу. Что бы ни говорил Костя, мы бы не расстались, если бы я оправдала семейные надежды и родила. А даже если я чудом забеременею, врач считает, что с таким здоровьем я уже не смогу родить полноценного ребенка, да и на мне самой это может плохо сказаться. Понимаешь? Конечно, я знала, что его родственники говорят у меня за спиной: пустоцвет, бракованная… А что было, когда они узнали, что Костя тоже решил пройти обследование! В их представлении проблема ведь может быть только у бабы! Так что какое у меня будущее? Наука, искусство, саморазвитие? Это все лицемерие и фальшь, Оля. Если бы врачи, которые пытались меня этим утешить, действительно в это верили, то у них не было бы своих детей.

Немного помолчав, она добавила:

— А знаешь, что самое страшное, Оль? Я ведь понимаю, что мучаюсь не от того, что никто не назовет меня мамой, не от того, что у меня нет своей кровинки, своего продолжения, а от того, что я не такая, как все, что я лишнее, бесполезное существо, и от этого нет никакого лекарства. Я, дура, еще когда-то тебя жалела, думала, что ты себе жизнь сломала!

— Я не стану тебя утешать, Нери: это действительно выглядело бы глупо и мне не понять глубины твоей боли, — задумчиво, но твердо произнесла Оля. — Но позволь все-таки задать тебе один вопрос. Даже если ты сможешь родить и если, дай бог, твой ребенок будет здоров, ты уверена, что перестанешь считать себя несчастным и бесполезным существом? Что не найдешь другого повода к себе придраться? Вот это и есть самое страшное, а не то, что думают родственники и врачи. Твою проблему еще можно решить, в этом я не сомневаюсь, но не надейся на рождение ребенка как на гарант этого решения! Вот тогда тебе, может быть, станет легче отпустить боль, поверить в себя и разобраться со своей жизнью.

Нерина внимательно посмотрела на подругу и сказала:

— Знаешь, а ведь об этом я действительно никогда не думала. Вечно искала решение где-то вне себя: в Косте, в Айваре, в материнстве… А все было проще и в то же время сложнее.

— Надеюсь, что смогла тебе хоть чем-то помочь, — тепло отозвалась Оля.

Когда женщины расстались, Нерина долго сидела в парке, мучительно обдумывая все, что узнала от забытой на много лет подруги, и чувствуя, что та ей рассказала не все. Оля явно хотела преподать ей некий урок, напомнить, что не все в жизни таково, как кажется нам, но что-то осталось за скобками этого урока. Что-то не давало Нерине покоя, ускользало внутрь подсознания, прячась невидимой и болезненной занозой.

И вдруг она вспомнила последний разговор с Айваром и все поняла. Господи, да как же иначе? Почему он наотрез отказался возвращаться в Россию? Почему так просил не сообщать дурных вестей Оле и всем, кто может ей рассказать? Да что там, они ведь даже говорили похоже — «это окрыляет даже когда ты не смеешь ей ничего сказать»… Конечно, ее подруга и была той женщиной, о которой он говорил. Они полюбили друг друга, а Нерина своими эгоистичными капризами разрушила их возможное счастье. И что теперь делать с этим знанием и собственной испорченной жизнью?

А Оля тем временем мыслями была в своей юности и любви, слишком пронзительной и драматичной для «Ист-Сайдской истории». Были и слезы, и отчаянное желание переиграть ситуацию, и неудобные мечты и сны, и щемящее чувство от его запаха, когда им удавалось обменяться поцелуями в щеку. И жуткое, сладкое смущение, когда в жаркий день на природе он стоял так близко, когда студеные капли стекали по черной коже, когда под ней перекатывались крепкие мускулы и грудь вздымалась, вбирая нежный летний воздух. Айвар на миг отвел глаза и девушка с радостью и страхом подумала: не хочет ли он того же, что и она, — беспамятства, которому не могут помешать ни люди, ни бог, ни социальные и расовые преграды. Только солнце, звонкая тишина и влажная трава остаются деликатными свидетелями.

Она все поняла сразу, едва этот высокий, сильный, удивительно красивый парень, от которого будто исходило тепло, приблизился к ней, смущенно улыбнулся и сказал: «Это я и есть». Это были роковые слова. Оля не то чтобы боялась или недолюбливала негров, но они всегда казались ей существами с иной планеты, возможно прекрасными, но чужеродными и телом, и душой. И вдруг полюбила именно африканца, так, что его кожа, экзотическая одежда, акцент и невиданная сила казались ей роднее и гармоничнее всех северных привычек и традиций. К тому же, он всегда безукоризненно следил за собой, был чисто выбрит, от него пахло чем-то свежим и пряным, а майки и носки постоянно оставались белоснежными.

А кроме того, Оля сразу прочувствовала его удивительную душевность и мудрость, которые выражались даже в мелочах. Айвар всегда привозил на совместные прогулки на воздухе к столу то, что любили девушки, и помогал им убирать мусор, замечал любую мелочь и непременно учитывал наличие вблизи заведения с туалетом, чтобы у девушек не возникло проблем. У него всегда при себе имелись пластыри, спиртовые салфетки и активированный уголь, он знал, что у Оли болезненные менструации, советовал, что принять и даже иногда делал ей лечебный массаж поясницы.

Кроме того, летом, когда родители у ребят то и дело выбирались на дачу, Айвар нередко навещал Олю, зная, что она, как и Нерина, в это время халатно относится к питанию. Оля, в отличие от подруги, умела готовить и творчески к этому относилась, но не видела смысла утруждаться для себя одной, как и тратиться на кафе. Ей хотелось уделить побольше времени любимой музыке, чтению, просмотру видеолекций или спорту, а на обед и ужин можно было обойтись салатом, сосисками и творожной массой. Айвар этого не понимал и вскоре взял над девушкой своеобразное «шефство» — заходил к ней всякий раз по пути, когда ездил в центр, и приносил готовые обеды из хорошей кулинарии.

Ни один парень из всех, кого Оля знала раньше, не был так внимателен, а уж Костя откровенно бравировал пренебрежением к женским слабостям, считая, что это особенно впечатляет в «настоящем мужчине». И мнение Оли по этому поводу не было для него секретом. Нет, откровенного флирта с подругой невесты Костя себе не позволял, но замечал ее безразличие к его мужской харизме и отсутствие всяких признаков зависти к Нерине. Это явно нервировало привыкшего к дамскому вниманию парня и было одной из причин его нелюбви к русским друзьям Нерины.

Айвар спокойно и с юмором относился к предубеждениям против своей расы и к ее истинным недостаткам и слабостям, добродушно воспринимал все выпады Митиного деда про «Чунга-Чангу» и умилялся от смешных нарисованных негритят в старом мультике «Каникулы Бонифация». Но все это нисколько не мешало ему разбираться в серьезном и глубоком, жестко оценивать дурные и аморальные вещи.

В клубе Оля не только угощала ребят сладостями к чаю, но и помогала готовиться к концерту, попутно рассказывая о русских песнях с мотивом древней печали и мудрости. Ей казалось, что Айвар легко ее поймет, потому что их народы были схожи особым складом языческого мировоззрения, на которое мало повлиял налет христианства. Она верила в высшие силы, которые не просто наблюдали за жизнью людей, но и не давали сломаться, отгоняли тяжелые мысли о неизбежном.

Когда они с Айваром напели одну из таких песен на два голоса, девушка сама не сразу почувствовала, как по щеке прокатилась нечаянная слезинка.

— Оленька, да что ты? — ласково сказал Айвар и осторожно отер ее кончиками пальцев.

Она благодарно на него посмотрела и тут их взгляды столкнулись в каком-то ином чувстве, неловком, внезапном и в то же время сознательном. Чудесная музыка оказалась катализатором, прояснившим для Оли, что все это неправильно и опасно, что им не избежать взаимной душевной боли, что не себе, а ей Нерина нашла суженого в дальних и диких краях… Но они оба были скованы обязательствами и моралью и ничего не смогли бы с этим сделать. Оля никогда не думала «отбивать» его у Нерины: такое противоречило ее натуре, унижало любимого человека, превращая в предмет охоты или торгов. Но ей было бы легче, если бы Айвар точно был равнодушен к ней, а Оля чувствовала нечто другое.

И у них с Айваром все-таки была общая история, случившаяся в тот безжалостно короткий момент, когда он уже не был женихом Нерины.