Жаворонок Теклы (СИ)

7. И снова двое за столом

С Айваром они условились встретиться в большом кафе недалеко от аэропорта: ничего более подходящего в столь небогатом на достопримечательности городе просто не имелось. Оно выглядело стандартным для европейца, только не очень опрятным, и в воздухе сильно пахло табаком, человеческим потом и специями. Заказав чашку чая, Нерина осмотрелась. В кафе было несколько задушевных компаний из местных, и все они переговаривались громкими бесцеремонными голосами, явно приправляя свои речи едким эфиопским юмором. Среди столиков суетились такие же уверенные в себе кудрявые и большеглазые ребятишки, которые поглядывали на странную посетительницу с неприкрытым изумлением. Впрочем, взрослые тоже обращали на нее внимание, и петербурженке это решительно не нравилось. В конце концов она потянулась за мобильным телефоном, и как раз в этот момент к ее столику подсел рослый темнокожий мужчина с густыми седеющими волосами.

Нерина уже хотела возмутиться, но тут ее взгляд упал на белую хагению, которая все так же тянулась к солнцу своими ажурными лепестками, как одиннадцать лет назад. И когда она перевела взгляд на лицо пришедшего, то вздрогнула и слова вырвались из нее на выдохе:

— Это ты?!

— Для начала все-таки здравствуй, — сухо ответил Айвар. — Рад бы сказать, что это не я, но от фактов не убежишь.

Ее реакция нисколько его не удивила. В его нынешнем узком мирке все, кроме Соломона и Агарь, знали своего «дядю Айвара» как вечно хмурого, замкнутого, язвительного человека, не признающего авторитетов и способного едко шутить над любыми табу и святынями, а порой и прикрикнуть так, что у провинившихся тряслись поджилки. Но для Нерины он сейчас выглядел инфернальным подобием того Айвара, которого она знала, — искрящегося жизнью, мудростью и любовью к миру. От него осталась лишь татуировка, служившая досадным напоминанием о тех днях.

Его кожа вместо приятного кофейного приобрела землистый оттенок, глаза были тусклыми и отекшими, лицо осунулось, пухлые губы высохли и потрескались, а ухоженные прежде волосы выглядели беспорядочными космами, как он ни пытался их пригладить. Лицо у Айвара все еще оставалось красивым, правильным и благородным, однако в нем больше не было мечтательности и вдохновения, а привычка уходить в себя приобрела зловещий вид, смешалась с опиумными провалами в сознании.

Вдобавок от него исходил странный запах, в котором смешивались лекарства, теймурова паста, освежитель воздуха и раствор для полоскания рта. На нем был потертый, но очень качественный кожаный пиджак, черные джинсы и такого же цвета туфли. В таком виде он обычно ездил в город, а по поселку давно привык ходить в поношенной шамме поверх рубахи, старых штанах и сандалиях.

Нерина все не знала, как начать разговор, и в конце концов Айвар спросил, заказав для себя воды и имбирного чая (это весьма ее удивило):

— Ну так что ты хотела мне сказать? В прошлую нашу встречу забыла что-то важное?

Тембр голоса у него, как она заметила, тоже изменился, и вдобавок Айвар как-то странно и недобро улыбался. Конечно, Нерина понимала, что душевного приема от него на первых порах ждать не придется, и предвидела отчужденность, упреки, даже агрессию, но эта непонятная блуждающая улыбка сбивала ее с толку еще больше, чем неухоженный вид Айвара.

— Что с тобой случилось? — наконец проговорила она.

— Тебе с какого момента рассказать? — усмехнулся мужчина. — Или просто объяснить, почему я так выгляжу? Ничего особенного, это побочные действия сильных опиатов. У меня хронические головные боли, и с ними без жестких анальгетиков не выжить. Хотя теперь я уже по-всякому без них не выживу. Так что сейчас твой отец будет прав, если назовет меня наркоманом.

Все это Айвар сказал небрежно, то и дело беспричинно посмеиваясь и в такт словам бренча цепочкой, на которой висели какие-то ключи. Нерина ужаснулась и спросила просто чтобы потянуть время:

— А… где ты живешь?

— В окрестностях, работаю в поселковой больнице, — ответил Айвар, вынув зубами сигарету из пачки и уже не спрашивая на это ее согласия.

— Почему в деревне? — спросила женщина с изумлением.

— В Семере мне подходящей работы не нашлось, то есть, куда-нибудь устроиться всегда можно, но я-то хочу быть медбратом, — пояснил он. — А чем деревня в этом смысле хуже Аддиса? Люди везде болеют и нуждаются в уходе.

— Так ты все-таки исполнил свою мечту? Я рада… то есть… А сюда ты к тем самым родным ездишь, которые тебя забрали из России?

— Нет, те в другом округе, а здесь живут родители моей жены.

— Твоей жены? — переспросила Нерина упавшим голосом. — Так ты женился?

Айвар вынул из выреза рубашки и показал ей кольцо с янтарем, которое всегда носил на шее, на крепком шнурке. Носить его на пальце в нынешних условиях было невозможно, но он не желал расставаться с ним.

Нерина рассмотрела его и спросила:

— Ну а где она? Твоя жена, в смысле…

Его лицо слегка дернулось и он проговорил без всякого выражения:

— Она была государственной служащей, ее подставили, как и меня в свое время, и осудили на два года принудительных работ. А мне и тестю с тещей пришлось оставить службу в столице и уехать сюда. Они на пенсии, одиноки и много болеют, так что я за ними присматриваю.

— Понятно, — промолвила Нерина. — Вы в Аддис-Абебе познакомились?

— Нет, мы были знакомы с детства, еще в России, и я тебе даже говорил о ней. Когда я вернулся сюда и начал работать в госпитале Российского Красного Креста, мы с ней снова встретились и поженились. Долго работали вместе в сфере здравоохранения, а потом случилось это… несчастье.

Айвар замолк, а потом вдруг поинтересовался с неясной интонацией:

— А твой муж где?

— Ты уже откуда-то знал, что я вышла за Костю?

— Ребята сказали, Оля и Митя. А ты не знала, что я с ними время от времени встречался? Мы с женой неоднократно прилетали в Питер, познакомились с их семьями, и по скайпу общались, само собой.

Нерина вздохнула:

— Нет, я ничего не знала. Я очень давно с ними не разговаривала. Папа общался, но наверняка избегал говорить о тебе… Но я, собственно, вот о чем хотела рассказать, — женщина слегка оживилась, решив, что нашла нужную нить, — Костя мне признался, что это он тебе подкинул этот порошок. Он хотел опозорить тебя перед отцом, а тот перепугался, что к ним пришли с такими вопросами, и накрутил меня… А я как в тумане была, Айвар, вот честно. И теперь думаю: как я могла так сглупить, потратить столько лет на обустройство счастья, когда оно, возможно, было рядом…

Она затихла в ожидании его реакции. В первый момент Айвар почти не переменился в лице, но затем резко и жутко захохотал.

— Ты это хотела мне сообщить?! А не хочешь заодно рассказать, как вам все эти годы спалось и елось? Твоему Косте, которому я сам дал в руки этот чертов брелок?! Еще удивился, зачем он перчатки надел, день-то был теплый… Ну спасибо ему, что сразу горло не перерезал, можешь так и передать! А тебе самой как было?

— Господи, какой ужас… Но почему же ты молчал, просто взял и уехал? — вдруг сказала Нерина. — Почему сразу ничего не сказал про это мне и папе? Ведь все могло быть иначе!

— Да неужели? А и правда, что же я не побежал никому жаловаться? — произнес Айвар мрачно и зло. — У меня же гордости нет! Мне же твой отец не говорил, что плевать хотел на мою невиновность и что я ему всю жизнь испортил своим появлением! И ты же сразу взяла бы назад свои слова, что давно жалеешь об этой «авантюре», что не знаешь, можно ли мне доверять, и что всем будет лучше, если я уберусь из страны, которую считал и своей! Что же, стало вам лучше? Не зря я несколько лет ездил к друзьям в родной город, прячась от вас, будто я и впрямь какой-то преступник?

— Мне тоже сейчас паршиво, Айвар, — заметила Нерина. — Костя внезапно сказал мне, что хочет разъехаться. Мы не очень легко с ним жили последние годы, потому что я не смогла забеременеть. У тебя, кстати, есть дети?

— Нет, нам и вдвоем было хорошо.

— А я хотела, — вздохнула Нерина, — думала: раз уж человека из меня не получилось, так хотя бы получится мать. Но и тут все мимо…

— Значит, вот оно что, — сказал Айвар и на миг задумался. — Так это не ты ушла, а он по сути тебя выгнал? Это что же ты сделала?

Нерина нахмурилась и резко ответила:

— Зачем так торопиться с выводами, что опять я кругом виновата? Разве нельзя допустить, что он просто мог встретить другую, моложе и красивее, чтобы она родила ему детей?

— Допустить можно абсолютно все, но тогда зачем бы ему рассказывать о своих юношеских подвигах? Для такого должно было произойти что-то ужасное. Впрочем, это ваше дело…

Докурив и немного помолчав, он посмотрел на Нерину внимательно и серьезно, уже без прежней издевки.

— Нерина, я все-таки медбрат, а не психолог и не священник, чтобы мне исповедовались. Один раз я тебя уже выслушал, когда был моложе и здоровее, а сейчас, знаешь ли, дела мои несколько изменились. Поэтому скажи яснее: что ты от меня хочешь? Я понял, что вы с отцом узнали, как ко мне попали эти наркотики, но что с того? Мне эта информация ни к чему, на хлеб ее не намажешь и памперсы для моих стариков за нее не купишь. А что до твоей личной жизни, то могу тебе посочувствовать, но стоило ли для этого встречаться?

— А твоя жена знает о нашей истории? — внезапно спросила Нерина.

Тут мужчина впервые посмотрел на нее с ярко выраженным изумлением и в следующий момент снова разразился нервным дребезжащим смехом.

— О чем? — переспросил он и чуть закашлялся. — Нерина, ты шутишь? Какая «наша история»? Буйные фантазии студента-идеалиста, который выкупает проститутку, думая, что спасает заблудшую душу, а на деле хочет оправдать свое пустопорожнее существование? Да это школьная программа по русской литературе! Ты серьезно предполагала, что моей жене есть до этого какое-то дело? Она прекрасно знает, чем я прежде зарабатывал, но это ей не мешает меня любить.

— А ты стал жестоким, — заметила Нерина, которую весьма задели эти слова.

— Ах жестоким? — ядовито усмехнулся Айвар. — Ну знаешь, седым и больным я тоже не был, когда мы виделись последний раз. Только никто из вас тогда почему-то не называл меня добрым, у всех находились другие слова! А когда мысли в основном о следующей дозе, то доброты и заботы хватает только на тех, кого реально прижало. Здесь мужья тоже нередко выгоняют жен из дома, но тем потом некуда идти и нечего жрать! И мы иногда в больнице им даем и еду, и ночлег. А ты предлагаешь поплакать над твоей историей? Вся она состояла в том, что тебе захотелось устроить родителям шоковую терапию, а заодно и парню нос утереть — смотри, мол, я тоже могу не хуже тебя… Что, не так было? Так. И ты ни минуты не подумала, какие последствия это может иметь для меня, наивного чернокожего дурака, которому практически негде искать защиты! Нет, я, конечно, тоже хорош, не спорю, надо было соображать, но ты представь себе хоть на минуту мою жизнь! Кто меня учил нормальным человеческим отношениям? Да я такого дерьма в свое время нахлебался, что на любую толику доброты отзывался как голодный на хлеб! И не вам с отцом меня судить, что я потянулся к свету, к теплу, к этому городу, к хорошим людям… В конце концов, я вам всем желал только добра. Но если кому-то неприятно брать его из моих рук — что же, я не настаиваю, нуждающихся на мой век хватит.

Напившись воды — в течение дня у него то и дело пересыхала гортань, — Айвар добавил:

— Нерина, раз уж ты очутилась снова здесь, оглянись вокруг, посмотри, как люди живут каждый день, и оденься заодно поскромнее — в Африке не только мне одному нужна доза, и никто кроме меня не будет с тобой долго разговаривать! А знаешь, почему я трачу время на этот разговор? Только потому, что я хороший человек, что мне, несмотря ни на что, тебя жаль! Это же с запасом доказывает, что я не был виновен!

Нерина была так потрясена, что сначала не знала, что и ответить. Нездоровый, рано состарившийся африканец, трудящийся в дикой глубинке, мог жалеть ее, ухоженную женщину из комфортного мегаполиса, которая вдобавок перед ним виновата? Это отчасти радовало — он по крайней мере не испытывал к ней ненависти и презрения, а отчасти ввергало в отчаяние: он не ждал ее, у него давно другая жизнь, и она не часть ее, а незваная и неудобная гостья. И он даже ни разу не назвал ее Нери, хотя бы случайно, по привычке. Все эти годы подсознательно она думала, что где-то у нее есть сокровенный кусочек другой жизни, не связанной с буднями и обязательствами, и это тоже оказалось самообманом…

Однако Нерина собралась с мыслями и все-таки сказала:

— Да, все так, я признаю это и прошу у тебя прощения, теперь уже есть за что… И папа бы попросил, будь он здесь. Но сейчас я понимаю, зачем ехала сюда. Ты в беде, у тебя плохо со здоровьем и в таких условиях ты просто себя погубишь. Тебе надо вернуться в Россию, не сочти, пожалуйста, за издевку. Я говорю это уже не как глупая избалованная девчонка, а как взрослый человек, готовый отвечать за свои поступки. Там есть нормальная медицина, ты поправишь здоровье и не будешь нуждаться в наркотиках, это наверняка не поздно. Только не здесь! Ты ведь здравомыслящий человек, так не отказывайся от моей помощи! А там увидим, кем мы станем друг для друга. Если я сумею хотя бы вернуть твою дружбу, это уже будет для меня успокоением.

Айвар некоторое время смотрел на нее, будто переваривая услышанное, и продолжал пить воду — ему пришлось попросить еще одну бутылку. Наконец он произнес:

— Нерина, вот с последнего поподробнее… Я верно понял, что ты рассчитываешь на что-то помимо этой теоретической дружбы? Если так, то даже мне страшно представить степень твоего отчаяния, но я вынужден тебя огорчить — я женат, у меня здесь есть дела и на роль «запасного аэродрома» я больше не гожусь. И в Россию я уже не вернусь никогда, у меня нет желания показывать там кому бы то ни было, во что я превратился.

— А разве ваш брак не закончен? — спросила Нерина, не сумев подавить досаду. — Если твою жену и подставили, что, как я понимаю, еще под вопросом, она так или иначе изуродовала тебе жизнь!

Мужчина резко поставил бутылку на стол и сказал негромко, но жестко:

— Вот уж обсуждать и осуждать мою жену я тебе не позволю. Заметь, что я про твой брак ничего не сказал. Что ты знаешь о нашей жизни, о правых и виноватых? В этом мы будем разбираться с ней, и больше ни с кем. Но в любом случае я никогда ее не брошу, и держусь сейчас не только на наркотиках, но и на ожидании того, когда она вернется.

В этот момент Айвар внезапно для самого себя почувствовал какое-то озарение. Он действительно осознал, что поддерживало в нем силы, что подогревало в крови отчаянный адреналин, разбавляющий в ней наркотический яд и облегчающий жуткую усталость. Он всегда подспудно думал о Налии, вспоминал ее смех, улыбку, безумные наряды, несгибаемый характер, грубоватый юмор, нежную заботу, с которой она готовила еду, подбирала ему одежду, растирала ноющие после рабочего дня мышцы, и откровенное, на грани провокации, поощрение и благодарность в постели.

Вероятно, эти мысли невольно отразились на его лице, и Нерина взглянула на него с обидой.

— Но почему? Чем она это заслужила?

— Ничем, я ее просто люблю! А тебя не люблю, и ты меня тоже не любишь, мы ведь давно уже это выяснили. И нет у нас ничего общего, я привлекаю тебя только когда ты считаешь меня ущербным, вот как сейчас. Как у тебя глазки-то заблестели, вот-вот масло польется! Самое забавное, что твой муж, тогда еще будущий, меня об этом предупреждал! Он злой парень, но прозорливый, надо признать. И вот что я ему не поверил? А с другой стороны, как можно было поверить? Какой мужчина стал бы искренне такое говорить про любимую женщину?

— А он говорил искренне, — мрачно вздохнула Нерина. — Я не могу оправдывать Костю: у тебя есть все основания его ненавидеть.

— Тут ты ошибаешься, Нерина, — спокойно сказал Айвар, — это Косте приходится ненавидеть меня, а мне он абсолютно безразличен, что сейчас, что тогда.

— Айвар, а как ты жил, когда только вернулся сюда от нас? Ты, может быть, не поверишь, но я долго об этом думала.

— Да знаешь, неплохо жил, — ответил Айвар невозмутимо. — Много ли мне было надо? Я был молод, учился, работал там, где мечтал, заводил новые знакомства, занимался спортом и спал с девушками по доброму согласию, как и всякий парень.

Заметив ее уязвленное выражение лица, он так же спокойно сказал:

— А что ты так смотришь? Уж за это мне нисколько не стыдно. В сексе тоже есть место и нежности, и человечности, и в Африке люди имеют мало времени, чтобы тратить его на что-то другое. Этим девушкам порой вообще было не до разговоров, такая уж у них жизнь! А я доставлял им радость, они на меня смотрели как на инопланетянина, понимаешь? И самому от этого было радостно. Что же делать, — тут он впервые открыто улыбнулся, — если женщины меня любят? Да-да, я это сейчас без всякой пошлости говорю. У вас в природе заложено тянуться к теплу, укрытию, мягкости, потому что вы чаще и глубже нас испытываете боль. И те, кто выходит замуж за властных и жестких мужчин, чтобы обеспечить себе мифическое будущее, в настоящем мечтают о таких, как я. Даже сейчас они меня продолжают любить, хоть старухи, которым я чищу трофические язвы, хоть девочки, которым объясняю, что такое месячные. Пусть телом я уже много лет принадлежу только одной, добрыми чувствами и милосердием делиться можно бесконечно.

— Прости, — сказала Нерина, и ее голос дрогнул. — Увы, я оказалась не такой честной и бескорыстной, как эти девушки, и из-за каких-то капризов испортила жизнь и тебе, и себе…

Тут самообладание ей отказало, и на черных глазах выступили слезы.

— Я давно тебя простил, Нерина, — заговорил Айвар, и в его голосе появилась некая теплота. — Ну что теперь разбираться? Милосердные братья — это состояние души, на котором они зачастую и выживают в таких условиях, как эти. Так что не казни себя больше и давай, раз уж ты проделала такой путь, поговорим по существу. У меня к тебе есть один совет и одна просьба.

Нерина оживилась при этих словах:

— Господи, да все что угодно, Айвар, что в моих силах и даже нет…

— В твоих, не волнуйся, — мягко сказал мужчина. — Совет у меня такой: помирись с ребятами, тебе это очень нужно. Они хорошие и добрые люди, и таких стоит держаться не потому, что они когда-нибудь могут помочь, а потому, что в жизни нужен позитивный энергообмен, без этого душа опустошается и чахнет. Я не знаю, с кем ты общалась в последнее время, но в случае твоего развода эти люди останутся с Костей, ты же сама это понимаешь. А что тебе делать с ним, это уж решай сама, тут ничего не могу посоветовать.

— Но это будет выглядеть некрасиво, — печально заметила Нерина. — Получается, пока у меня все было в шоколаде — хотя бы со стороны — я их предала, забыла, а теперь, когда Костя меня бросил, пойду к ним за утешением?

— Да, не спорю, это будет так выглядеть. На первых порах, — спокойно ответил Айвар. — Но я уверен, что они тебя простят, и потом вы сможете стать настоящими друзьями на всю жизнь. Теперь насчет моей просьбы. Не говори им про то, что узнала о моем нынешнем состоянии. Я продолжаю чуть-чуть с ними переписываться, по возможности, и они считают, что у меня все без изменений. Пусть так и будет, пообещай мне, Нерина. Я тебе за это буду благодарен.

— Ты уверен? Может быть, как раз наоборот, нужно поставить в известность тех, кто тебя любит?

— Нет, Нерина, я уверен. Помочь они мне не могут, да и не нужна мне уже никакая помощь, тем более жалость. Я разберусь сам с чем могу, а им только лишние огорчения, особенно Оле. Про Костю, кстати, тоже не надо никому говорить, жене нехорошо доносить на мужа. Пусть он сам разбирается, как ему с этим жить. А ты не растеряй все, что отмерено, не делай больше глупостей и отвыкай от роли страдалицы. Тебе так полюбилась эта роль, что когда-нибудь она может тебя погубить.

— Хорошо, Айвар, я обещаю, — ответила Нерина грустно. — Но позволь все-таки задать тебе один-единственный вопрос: если бы не было Кости, у нас с тобой могло что-то получиться?

Айвар немного помолчал, при этом его лицо не отражало никаких эмоций.

— Да, любишь ты задавать вопросы, на которые явно не готова услышать любой ответ, — наконец сказал он. — Но поскольку мы больше не увидимся, я скажу тебе правду. В тех же обстоятельствах, в которых мы познакомились, — возможно. В браке может быть много хорошего и без любви, если люди честны друг с другом, если есть уважение и другие источники энергии, хоть та же работа. Но я узнал, что такое по-настоящему любить женщину — не дружить, не общаться по интересам, не заниматься сексом бесплатно, а именно любить, и сознавать, что ты любим. Узнал, насколько это окрыляет, даже когда ты не смеешь ничего ей сказать. После этого наша совместная жизнь неминуемо превратилась бы в кошмар. Вспомни те последние месяцы: я продолжал переживать за тебя, но ты уже меня раздражала, просто потому, что не была ею. Так что нет худа без добра.

— Ты же встретился с женой, когда мы уже расстались, — тихо произнесла Нерина.

Нисколько не смутившись, Айвар пояснил:

— Ну да, мне посчастливилось испытать это чувство дважды. Второй раз я был вознагражден за то, что потерял, причем потерял не без вашего прямого участия. Но я ничего тебе не скажу об этой женщине, потому что это касается только нас двоих. Мне уже пора, Нерина, Андрею Петровичу ты можешь передать, что я его простил ради Паши. Но подробностей ему тоже не рассказывай. Помни, что я сказал тебе, и относись впредь к жизни бережно.

— Спасибо. Береги себя тоже, — ответила Нерина.

Айвар поднялся, медленно провел рукой над ее лбом и женщина удивленно посмотрела ему в глаза. В них не было ничего, кроме странной сосредоточенности, нездоровая улыбка тоже исчезла и лицо выглядело совершенно неподвижным. Но в следующую секунду на нее вдруг накатило легкое, успокаивающее забытье.