Жаворонок Теклы (СИ)

1. Человек, обожженный солнцем

Аддис-Абеба, 2012 год

Начало той весны в Эфиопии было таким же жарким, как и несколько предшествующих. Местных это не удивляло, зато словно магнит притягивало туристов, которые дома в это время только мечтали о солнце и лете. Да и оно в северных краях могло преподнести неприятные сюрпризы и остаться бледным и суровым. Но тех, кто встречал туристов в аэропорту, возил по городам и экзотическим уголкам, обслуживал в отелях и кафе, это по большому счету не волновало. Кто-то ехал сюда за знаниями и просветлением, а кто-то следовал моде и стадным инстинктам, добросовестно выкладывая фоторепортажи в соцсетях, но умудряясь назвать город «Адиса-Бэби».

Очередная стайка приезжих молодых ребят зашла в вечерний бар безликого вида, отличавшийся от подобных местечек в Европе низкими ценами и шумной обстановкой. В воздухе будто висела легкая пелена, в которой смешался табачный дух и дым от жарящихся закусок. Туристы заказали местного медового пива, колы, блюдо соленых крендельков и фруктовых чипсов, и осмотрелись. Внутри бара и на уличной пристройке с пластиковыми столами и зонтиками крутилось много местных парней и девушек, то и дело бросающих взгляды на вновь прибывших.

Вся эта молодежь, разодетая в пестрые платья и рубашки, была обязана заниматься обслуживанием гостей и наведением минимального порядка, но чаще болтала, слушала вездесущий рэп в плэерах и обменивалась остротами в адрес туристов. И только после окриков от начальства кто-нибудь неторопливо шел вытирать столы за ушедшими, притаскивать ящики со спиртным, разносить бутылки и стаканы или «успокаивать» неудобных посетителей.

Айвар Теклай, тихий, уютный эфиопский парень в расшитой голубой рубашке, льняных штанах и джинсовых мокасинах, стоял у барной стойки в зале, разглядывая свое отражение в мутной дверце холодильника. В ушах у него были дутые сережки из низкопробного серебра, такой же серебряный браслет красиво поблескивал на темном запястье. Закатанные рукава позволяли рассмотреть крепкие бицепсы. На шее висел черный шнурок, на котором был закреплен жуткий медальон в виде проломленного черепа — его пересекала трещина, из которой «струились» ярко-алые стразы, изображающие кровь. Еще его шею украшала татуировка в виде белой веточки абиссинского цветка.

В отличие от других чернокожих ребят, Айвар не слушал рэп и мало включался в болтовню, предпочитая наблюдать за окружающими или оценивать собственный внешний вид. Последний его явно устраивал: в данный момент он закончил приглаживать спадающие на лоб и виски выпрямленные волосы, которыми время от времени встряхивал, зная, что это почему-то впечатляет наблюдательных северных девушек. Кое-кто из вошедших туристок уже бросил на него острый взгляд, на который он отозвался спокойной полуулыбкой, и та могла означать что угодно.

Айвар давно привык к мельканию разноцветных пятен их летних нарядов, которые оттеняла белизна обнаженных шей, плеч и ног. Здесь западные женщины завоевывали мужское внимание другими средствами и просто покупали сексуальную силу африканцев и их безотказность, обусловленную качеством жизни. Поэтому ночная столица активно вовлекала черную молодежь со всей страны в сервис интим-услуг. Занимался этим и Айвар, хотя основной работой считал обслуживание в баре и подсобные обязанности как уборщика, так и вышибалы. Природа была к нему щедра, одарив высоким ростом, силой и статью, и из этой гармонии выбивалась только слегка оплывшая талия. Этим он был обязан не только наследию предков, росших на примитивной углеводной пище, но и привычке пережевывать шоколад для того, чтобы перебить послевкусие от сигарет. Одну конфету он взял из вазочки на стойке, и алый глянцевый фантик мерцал на его ладони словно запретный плод или кусок отравленного яблока из страшной сказки.

Кое-кто из его товарищей даже говорил в шутку, что у них особый бар: благодаря Айвару сюда приходят не только за телесными, но и за духовными усладами. Например, именно он в минувшем декабре предложил расписать стекла акварельными еловыми ветками и снежинками, которые сразу привлекли внимание туристов из Европы. А к Женскому дню подал идею поставить на столики и окна самодельные букеты — мимозу сделали из покрашенной в желтый цвет ваты, а тюльпаны скрутили из цветной бумаги. Посетительницы из России сразу это заметили и оценили. Так что хоть настоящих друзей у Айвара здесь и не было, ребята его уважали и в свободное время заслушивались рассказами про далекий край, где люди видят мандарины только по праздникам. «Нет! — посмеивался Айвар. — Вообще-то сейчас они там продаются круглый год, но когда-то действительно были в дефиците и считались новогодним лакомством. Вот люди и говорят до сих пор, что Новый Год пахнет елкой и мандаринами». Его просили описать запах этой самой елки, но он не смог подобрать слов, как ни старался.

Воспоминания Айвара об этом крае с годами превращались в лаконичные слайды — серо-голубая гладь прохладного морского города, теплые краски родительского дома, яркие стеклышки детских театров и цирка, задумчивая прелесть новогодних праздников. И в конце декабря, и осенью, в эфиопский Энкутаташ, дома пахло пирогами и любимым лимонадом «Крем-сода». Сейчас Айвару было двадцать пять лет, четырнадцать из которых он провел в России — его родители выучились по обмену на медиков среднего звена и затем остались работать в Петербурге, надеясь когда-нибудь применить полученный опыт в родной стране. Маленький Айвар, конечно, всегда знал, что был африканцем, но в то время считал землю предков сказочным миром, отделенным не только географической, но и потусторонней чертой.

А потом родители погибли, и нежная палитра северного детства сменилась грязновато-бурым окрасом Эфиопии, где нашлись родственники по отцу, готовые забрать мальчика. В тот момент это выглядело лучше перспективы угодить в интернат, особенно учитывая цвет кожи, которому Айвар до сих пор почти не придавал значения.

Теперь вокруг были одни черные, такие же, как он, но почему-то они не казались Айвару родными. Казалось, что хмурые лица и полуголые тела этих людей покрывала вечная пыль, как и на дорогах деревни, в которой жила родня. Они быстро отучили мальчика говорить о прошлом, улыбаться и мечтать, в том числе и о школе: предполагалось, что свое содержание он должен отработать.

Единственное, в чем он оказался непреклонен, — это в выборе будущей жены: Айвар категорически не желал свататься к тем девушкам, которых присматривали опекуны. Впрочем, местные невесты и сами не слишком желали такой партии: юноша, впитавший чужие нравы, настораживал и отпугивал. Айвар не отлынивал ни от ухода за скотиной, ни от труда в огороде, но родственники так и не прониклись к нему теплотой, и когда парню исполнилось восемнадцать лет, глава семейства сказал ему:

— Уезжай отсюда куда захочешь, парень. Что-то с тобой не так, не обессудь, и тебе с нами страшно, и нам не по себе.

— Почему? — спросил Айвар, впрочем, без особого сожаления, — Я что, приношу вам несчастья? Болезни или неурожай?

— Как бы тебе сказать, — промолвил мужчина, опустив глаза, — Непонятно, чего от тебя стоит ожидать, — может быть, божьего благословения, а может, и неурожая, и мора, и пожара. Где-нибудь ты научишься пользоваться этим во благо, но точно не здесь. Так что живи сам, и постарайся не пропасть.

Айвар согласился и сразу решил податься в Аддис-Абебу. Семья дала ему немного денег на первое время, а вскоре он стал понемногу зарабатывать там, где не требовалось особых умений. Благодаря удивительно сильным рукам он трудился ловко и быстро.

Та дорога, которой Айвар добирался от деревни до столицы, была первым большим и самостоятельным путешествием. Ему нравилось наблюдать за караванами верблюдов из окна поезда, зато дорога на местной маршрутке показалась ужасной. Тесные микроавтобусы, набитые людьми, которые под громкую музыку пережевывали пахучие закуски и листья местной дурман-травы, проносились по иссушенным землям, забитым мусором. В глаза бросались полусгнившие остовы автомобилей, хижины, придорожные торговцы и попрошайки, а местами к дороге даже выскакивали обезьяны.

Зато потом перед ним развернулось многоцветное полотно оживленных туристических мест, с сияющими вывесками, гулом динамиков, шелестом аляповатых сувенирных футболок и флагов, ядовитыми кляксами значков и магнитов. Айвар забредал сюда на зов большого и обманчивого города, где наблюдение за пришельцами из других краев будто приближало его к странствиям из любимых книг. Красивого подростка быстро заприметили менеджеры, и так Айвар начал работать в кафе и барах, поначалу лишь в качестве вывески и официанта. С русскими туристами работа шла успешнее всего: гостей забавляло безупречное владение языком и интеллигентные манеры «туземца», и они в благодушном настроении охотно одаривали его чаевыми.

Так как он уже полностью созрел и оформился, хозяева заведения вскоре привлекли его к пикантным услугам в самом будничном порядке. Парни постарше лишь задорно хлопнули его по плечу — они родились и росли в Африке, зачастую в глухой провинции, где никто не знал стыдливости. Да и в деревне Айвара дети бегали и играли нагишом, женщины подолгу кормили грудью, мужчины проходили различные ритуалы и состязались в силе и воинственности обнаженными. Для него стыд и смущение были не пустым звуком, поэтому половая инициация оказалась весьма травматичной. Но Айвар нашел в этом единственный на тот момент гарант стабильности, без которого было страшно жить в Африке, а заодно и способ прокормиться.

Тогда ему уже исполнилось девятнадцать, что для первого сексуального опыта было даже поздно, но Айвар давно не помнил ни этого дня, ни этой женщины. Лишь спустя несколько лет он научился копить деньги и отказываться от того, что вызывало отвращение, и хотя сексуальная сила и неутомимость были у него в крови, он никогда не переживал истинного чувственного наслаждения, а боль заглушал уходом в какие-то смутные иллюзии. Его немного развлекало наблюдение за русскими туристами — в злачных местах Аддис-Абебы для них уже находили соответствующую музыку, пусть и опоздавшую лет на десять. В моду входили и медовые месяцы в Африке, и романтические туры для двоих, причем и женщины, и мужчины умудрялись искать приключения даже в таких обстоятельствах.

День Святого Валентина бар с подачи Айвара тоже не обделял вниманием: стены молодежь завешивала аляповатыми сердечками из фольги и тряпок, а закуски украшали капельками красного соуса в соответствующей форме.

А еще была обманчиво холодная Лара, которую Айвар знал уже пять лет, — в каждый отпуск она прилетала сюда, заходила к нему и платила по местным меркам очень хорошо. Любимые клиентки неизбежно появлялись почти у всех парней, и он не стал исключением, хотя немного о ней знал кроме того, что она работала врачом в московской частной клинике и была одинока несмотря на молодость и красоту.

Когда она впервые позвала его к себе в отель, то даже не глядела в лицо и только потребовала сделать все быстро и без разговоров. Айвар, тогда совсем юный, еще не вполне освоил кодекс общения и спросил:

— А в ванную можно?

— Я о чем только что попросила? — резко сказала Лара, быстро разделась и легла на живот, лицом в подушки.

«Надо же, попросила, а не велела», — подумал Айвар, но поскольку больше ничего не оставалось, сам снял одежду и приступил к «делу» ровно так, как и было сказано. Но через пару минут Лара, не поворачивая головы, взяла его за руку — поначалу вяло, а потом сжимала все сильнее. Отметив про себя, что запрет был только на разговоры, он сдержанно поцеловал ее в плечо, затем выше — в шею и в щеку. Тут Лара, до этого лежавшая натянутой струной, беспокойно задвигалась и наконец сказала:

— Прикрой нас, пожалуйста.

Поняв, что она имела в виду, Айвар добродушно усмехнулся и натянул простыню до пояса, закрыв ноги и бедра. Этот всплеск стыдливости, странный, неуместный, но красивый в данной обстановке, разрядил ее: вскоре Лара увлеклась так, что забыла и про стыд, и про то, что сразу после короткого «перерыва на отдых» собиралась засесть за ноутбук. Потом она и вовсе предложила ему приходить каждый день, на что Айвар охотно согласился и в следующий визит даже принес цветы.

Ему понравилась и замкнутая девушка, у которой оказался добрый характер, необычный ум и тяга к нежности, и отель, который мог бы находиться в бедноватом, но веселом квартале красивого средиземноморского города, — небольшой дом охристой расцветки, со старомодной чугунной ванной, нежно-голубым покрывалом на кровати, зеркалом в толстой антикварной оправе и балкончиком, с которого, правда, открывался неказистый вид. С ней можно было не притворяться, потому что ее мутный от удовольствия взгляд, запах чистой кожи и легкого шампуня, благодарные поцелуи, которые она оставляла на его шее и плечах, действительно казались Айвару приятными и милыми. Несмотря на изнуряющий секс в номере, за его порогом они с Ларой вели себя почти как друзья. Вскоре она предложила Айвару сходить в кино, а потом и в хороший ресторан, понемногу стала рассказывать о себе и заявила, что о серьезных отношениях и замужестве не думает.

— А зачем это нужно молодой женщине, которая содержит себя сама? — рассуждала Лара вслух. — Чувства? Так на это есть друзья и родные. Защита, опора? Про это и говорить смешно. Детей можно родить для себя, только денег перед этим надо скопить. Знаешь, Айвар… или, прости, как тебя вообще зовут?

— Так и зовут, представь себе, — усмехнулся юноша. — Это Зерихуну приходится называть себя Заком, а у меня имя легко произносимое, так что в псевдонимах я не нуждаюсь.

— Ну вот, Айвар, у нас неполной давно уже считается семья без бабушки, а не без отца. Она не будет требовать тест ДНК и не сбежит, если ребенок родится больным. А регулярный секс, как видишь, добыть несложно, и у незамужней женщины в этом плане выбор гораздо лучше. Вот, на тебя хоть посмотреть…

— Со мной регулярный вряд ли получится, ты же сюда не переедешь, — заметил Айвар.

— Это уж точно! Так зачем все-таки мне нужно чудо под названием «муж»? Когда в очередной раз напоминают, что пора личную жизнь устраивать, я всегда хочу спросить: за что вы меня так ненавидите?

— Ну хорошо, а я-то тебе зачем? — спросил Айвар, лукаво улыбнувшись. — Ты же на меня не только деньги, но и время тратишь, а что взамен?

— Не знаю, но мне кажется, что с тобой становится как-то теплее, — призналась Лара. — Вот я сейчас думаю, что уеду домой и весь год буду этим подпитываться. Можно будет тебя сфотографировать на память?

— Да без проблем, — безмятежно сказал парень, которому ее слова показались очень трогательными.

Айвар не мог судить, насколько Лара правдива в своих рассуждениях, но докапываться было не в его правилах. Ему нравилось с ней общаться, и то, что это общение щедро оплачивалось с ее стороны, парня не коробило, к тому же эти деньги он в основном копил на будущее. Вот и теперь она снова к нему наведалась, из чего он заключил, что в ее жизни пока ничего не меняется. Этим вечером Лара неожиданно пришла в бар незадолго до отъезда, просто чтобы попрощаться, но заодно отдала Айвару пачку нерастраченных местных купюр. Поцеловав его, она задумчиво сказала:

— Хороший ты парень, Айвар. Не знаю даже почему, но хороший, это уж точно…

— Да мне об этом не раз говорили, с тех пор, как я оказался в этом городе, — грустно улыбнулся Айвар. — Правда, в основном не туристки. Соседи говорят, старики, ребята… Так и слышу уже давно: хороший парень, только пока еще не совсем понимаю, что это означает и что мне с этим делать.

— Уходить тебе надо отсюда, — вздохнула Лара. — Попробуй хоть сниматься, в рекламе какой-нибудь, или для журналов, с твоей-то внешностью везде возьмут. Я, конечно, буду скучать, но бросай ты это дело! Тогда все и поймешь.

— Спасибо, Лара, — тепло ответил Айвар и пожал ей руку. — Все ты правильно говоришь, я и так уже собираюсь бросить. Ты тоже очень хорошая девушка, и я надеюсь, что ты будешь счастлива. Не бойся, мужа я тебе желать не буду, живи как самой виднее.