Изгнание и объятия

Глава 3

ФИНН

Она не приедет. Она морочила тебе голову, когда говорила, что сделает это. Это все какая-то извращенная форма мести Деклану за то, что он снова вел себя как полный мудак.

Эти мысли вихрем проносятся у меня в голове, пока я стою в приемной, уставившись на сумку, полную вещей, которые когда-то были моими. Там выцветший бумажник с потрескавшимся удостоверением личности и пачка жвачки с просроченным сроком годности. На дне сумки позвякивают несколько монет. Золотая цепочка моей матери обвивает все это.

— Ну, поторопись, — говорит офицер Топп, входя в комнату и глядя на сумку, все еще находящуюся в моих руках. Он протягивает конверт. — Это твоя оставшаяся почта и выплата, которую тюрьма выплачивает тебе за то, чтобы ты начал новую жизнь.

Топп хихикает так, словно рассказал величайшую шутку в мире, когда я беру конверт. Я засовываю сумку под мышку, чтобы открыть конверт, и снова закрываю его, взглянув на новое удостоверение личности и кредитные карточки.

Я не удивлен. Учитывая, насколько папа одержим идеей захвата Орегона, он спланировал большинство мелких деталей. Оставить меня искать мою собственную невесту означало насытить его больное чувство юмора.

Три года в тюрьме без посетителей, а потом мне приходится просить людей об одолжении.

Да, папе бы это понравилось.

Прежде чем открыть пакет, я засовываю конверт в задний карман. Единственное, что я вынимаю, — мамину золотую цепочку и бумажник. Я засовываю бумажник обратно вместе с конвертом, прежде чем надеть цепочку и спрятать ее под рубашку.

Это единственное, что у меня осталось от нее.

Мое тело онемело, когда Топп вывел меня из приемной на дорожку, сделанную из сетчатого ограждения.

Ярко светит солнце, воздух теплый. Меня пронзает потребность продолжать двигаться.

Я не хочу останавливаться достаточно надолго, чтобы они сказали мне, что все это было жестокой шуткой. Что я на самом деле не свободен после трех долгих лет.

Мы проходим по коридору, прежде чем подходим к будке охраны.

Топп кивает другому охраннику, и дверь в заборе распахивается, открывая парковку.

Я в одном шаге от внешнего мира. В одном шаге от того, чтобы стать свободным человеком.

И все же на мгновение кажется неправильным пытаться сделать этот шаг.

Расправляя плечи, я все равно иду вперед.

Когда я ставлю ногу на порог своей свободы, где не был последние три года, тяжесть тюремного заключения спадает с моих плеч.

Хватит спать в цементной комнате на холодной кровати. Больше никаких ночей с криками в качестве саундтрека и страхом в качестве партнера по постели.

Сегодня ночью я засну на мягкой кровати, укрывшись теплым одеялом.

Сегодня ночью, второй раз за три года, я засну.

Это напоминает мне доброту Авы, когда она позволила мне переночевать в лазарете. Это была первая ночь, когда я выспался.

Но сегодня все будет по-другому. Сегодня я буду свободен.

Больше не будет охранников, приходящих по утрам, чтобы убедиться, что кровати заправлены должным образом.

Наконец-то я свободен.

За стенами тюрьмы солнце на моей коже ощущается по-другому. Лучи теплее, а ветерок сильнее. Аромат деревьев, окружающих тюрьму, доносится до меня, когда сверкающий черный седан останавливается у тротуара.

Окно опускается, и Ава натянуто улыбается мне, большие солнцезащитные очки со светоотражающими стеклами сидят на ее тонком носу.

Она не утруждает себя ответом, снова поднимая стекло.

Я отхожу от тюрьмы и обхожу машину сзади.

Правильно ли я поступаю?

Может быть, мне следовало выбрать кого-то другого, чтобы притвориться моей невестой. Ехать с Авой в машине из Нэшвилла в Портленд — будет сущий ад.

Три года не прикасался к женщине, и она — первая, с кем я оказался рядом. Женщина, о которой я думал каждую ночь в своей койке последние три года. Единственная женщина, от которой мне следует держаться подальше.

Я не знаю, что произошло между ней и моим братом, но, зная Деклана, это должно было быть плохо.

Неудивительно, что она тоже не хочет иметь со мной ничего общего. Она добра ко мне, но я сомневаюсь, что она когда-нибудь станет моим другом.

Я открываю пассажирскую дверь, прежде чем достать конверт и бумажник из заднего кармана. Я сажусь на кожаное сиденье и закрываю дверцу. — Спасибо, что забрала меня.

— У меня есть на то свои причины. — Тон Авы безжизненный, когда она смотрит прямо перед собой. Костяшки ее пальцев побелели, когда она сжимает руль. — У меня в багажнике для тебя чемодан. Взяла все, что, по твоим словам, тебе нужно в том сообщении.

— Сколько я тебе должен? — Я смотрю в боковое зеркало, когда мы отъезжаем от тюрьмы. По мере того, как мы едем, массивное каменное здание исчезает за горизонтом.

— Не беспокойся об этом. Ты можешь расплатиться со мной, совершив первую поездку за продуктами.

Я киваю, выглядывая в окно, когда мы выезжаем на шоссе. — Сначала нам нужно заехать за оружием. Я не хочу быть там и не иметь никаких связей, чтобы добыть оружие. У меня все еще есть несколько человек, которые не ненавидят меня здесь.

Ава не отрывает глаз от дороги, уголок ее рта приподнимается, когда она постукивает пальцем по рулю. — Подними заднее сиденье.

Я поднимаю бровь, но делаю, как она говорит, отстегивая ремень безопасности и поворачиваясь на сиденье, чтобы провести пальцами по нижнему краю заднего сиденья, пока не нахожу маленькую кнопку. Как только она нажимается, защелка открывается, и сиденье слегка приподнимается. Я поднимаю его до упора, мои глаза расширяются при виде небольшого арсенала в потайном отделении.

— Что все это значит?

Ава ухмыляется. — Оружие. Ты сказал, что хочешь немного. Так получилось, что у меня оно есть.

Мне неприятно это признавать, но я впечатлен.

Ава, которую я знаю, тихая женщина. Она держится подальше от неприятностей и никогда не носит оружия. И все же она здесь, с несколькими пистолетами в потайном отделении своей машины и множеством ножей, припрятанных среди них.

— Как тебе удалось их достать? — Спрашиваю я, гадая, сохранился ли на них серийный номер.

— У меня есть связи. — Она выезжает на скоростную полосу и жмет на педаль газа. — Ну, у моего шурина есть кое-какие связи, и он был готов помочь мне.

— Он знает, что ты со мной?

— Нет. Я попросила его починить мою машину некоторое время назад. Я подумала, что нуждаюсь в некоторой защите, и он был более чем готов оказать мне услугу.

Мои плечи немного опускаются. Одной причиной для беспокойства меньше. Никто не должен знать, куда я направляюсь.

Но возникает другой вопрос.

— Ты умеешь стрелять? — Я опускаю сиденье на место. Защелка защелкивается, и арсенал исчезает. Я поворачиваюсь, чтобы как следует откинуться на спинку сиденья и снова пристегнуться.

— Да. Этому меня тоже научил шурин.

Кто этот ее шурин?

Я так сильно хочу спросить, но ясно, что она намеренно расплывчата, так что я приберегу это для другого раза.

На данный момент все, что я могу сделать, это предположить, что она связана с одной из банд низкого уровня, иначе мой отец упоминал бы о ней в последние годы.

Бывшая Деклана, связанная с картелем, — это не то, что мой отец проигнорировал бы.

— Ты знаешь, это последний шанс для тебя, чтобы избежать нашей сделки, — говорю я, когда мы покидаем Нэшвилл, и смотрю в зеркало заднего вида. — Я не буду винить тебя за то, что ты не хочешь этого делать. Работа, которую я должен выполнить, опасна, и хотя я сделаю все возможное, чтобы обезопасить тебя, я не могу обещать, что смогу это сделать.

Какая-то часть меня надеется, что она откажется от сделки. Последнее, что я хочу делать, это играть в дом с бывшей моего брата.

Возможно, я и не знал ее хорошо, когда она была с Декланом, но я видел ее достаточно часто.

Достаточно часто, чтобы знать, что она принадлежит ему, и он был готов сделать все возможное, чтобы другой мужчина даже не взглянул на нее. Однажды он убил одного из наших парней за то, что тот упомянул, что Ава горячая штучка.

Я тоже обратил на нее внимание, но у меня хватило ума держать рот на замке, а руки при себе. Насколько я знал, она любила его. Какая пустая трата времени.

Итак, быть связанным с бывшей Деклана — определенно последнее, чем я хочу заниматься. Если она сейчас отступит, возможно, еще будет время найти женщину, которая подыграла бы мне.

Ты все равно хочешь ее. Она идеально подходит для этого.

Ава смеется и сдвигает солнцезащитные очки на макушку, прежде чем взглянуть на меня. — Послушай, мой отец оказался замаскированным ублюдком. Мне нужно точно выяснить, кем он был, чтобы я могла оставить все это дерьмо позади. А это значит, что я бы в любом случае поехала в Портленд.

— Твой отец?

— Да. Теперь мертв, так что не накручивай себя из-за встречи с ним. Он был главой государства. — Она сосредотачивается на дороге, лавируя в потоке машин.

— Ты никогда не упоминала об этом, когда была с Декланом.

Ава бросает на меня равнодушный взгляд, и кажется, что ее карие глаза вот-вот закатятся к затылку. — Тогда я поняла, чем твоя семья зарабатывала на жизнь. Ты действительно думал, что я собираюсь подвергнуть свою семью подобной опасности? Все, что Деклану нужно было знать, это то, что мой отец был политиком в Теннесси.

— Даже тогда ты ему не доверяла?

— Я доверяла ему. Я любила его. — Руки Авы снова сжимают руль, прежде чем она протягивает руку и включает музыку.

От басов дребезжат стекла, когда машину наполняет певучий голос незнакомого мне певца.

Думаю, мы закончили говорить. Прекрасно, у нас будет достаточно времени, чтобы выяснить, что еще она тогда скрывала.

Телефон, который был в конверте, начинает звонить через несколько минут.

Я вздыхаю, глядя на номер отца на экране. Даже если я хочу проигнорировать звонок, я умнее этого.

Когда звонит папа, ты отвечаешь.

— Привет. — Мой тон низкий, когда я протягиваю руку, чтобы выключить музыку.

— Ты в пути? — Папа не утруждает себя вопросом, как прошло мое освобождение или каково это — быть свободным. Не то чтобы я удивлен. Родительский ген определенно не встроился в его ДНК.

— Да. Мы должны прибыть в Орегон через пару дней.

— Смотри, чтобы все получилось, — говорит он суровым тоном.

В трубке раздается глухой стук чего-то тяжелого, закрывающегося.

Это тонкая тактика запугивания, которую он использовал много раз раньше. — Я не хочу проблем, Финн. Это твой шанс проявить себя перед семьей. Если ты подведешь меня еще раз, я позабочусь, чтобы он был последним.

Линия обрывается.