Мое темное желание

22

ФЭРРОУ

Яйцо, брошенное в мой висок, я восприняла как знак от Бога, что я приняла правильное решение, отдав свою душу Закари Сану.

Если уж на то пошло, то, выгнав моих приемных монстров из папиного дома, я обрету столь необходимый мне мир и покой.

Из кухни в прихожую доносились причитания Регины.

— Кажется, у меня приступ паники.

У меня тоже, если бы я упустила свое призвание в бейсболе. С такой рукой она могла бы стать следующим Спенсером Страйдером.

Я закрыла за собой входную дверь и не обращала внимания на разбрызганный желток, чувствуя себя так, словно полуприцеп переехал меня несколько раз, прежде чем кто-то соскреб меня с дороги, бросил в мусорный контейнер, а затем расстрелял остатки.

Каждый сантиметр меня ощущал синяки, недоедание и усталость.

Когда я втащила себя на кухню, меня встретило содержимое морозильной камеры. Замороженные овощи, куриные наггетсы и древние полпинты мороженого валялись на полу.

— Я не могу найти свои макаруны. — Регина выскочила из кладовки с накрашенным лицом и в платье прямо из "Степфордских жен". — Пожалуйста, скажи мне, что ты их не съела, Таб. Как я смогу завершить свой влог?

— В хороший день это дерьмо набирает триста просмотров. — Сидя на островном табурете, Табби провела языком по зубам перед компактным зеркальцем. Она зачерпнула ключи от машины из уродливой миски для фруктов. — Признай, Регина, это не карьера. Это денежная яма. Будь Эльзой, а не Анной.

— Эльзой?

— Забудь.

Вздохнув, я рывком открыла холодильник, взяла стаканчик с йогуртом и отвоевала у кого-то наполовину съеденный поднос с малиной.

Ни Вещь 1, ни Вещь 2 не обратили на меня внимания, даже когда я захлопнула дверь бедром и начала пробираться в свою комнату.

Завтра я все уберу.

Я была по-собачьи уставшей.

Регина топталась у меня за спиной.

— Ты просто завидуешь, что у меня есть карьера.

Я отправила в рот несколько ягод малины и задумалась о том, какой аппетитный ужин приготовил для Зака его шеф-повар.

Ухватившись за перила, я спустилась по лестнице по двое, покачивая головой. Чем дальше я продвигалась по длинному узкому коридору, тем становилось теплее.

Моя комната была последней и, безусловно, самой маленькой. Она меня вполне устраивала. Легче обогревать зимой.

Я распахнула дверь, не обращая внимания на то, что она уже была слегка приоткрыта, когда обнаружила Веру, сидящую на своей кровати в крестообразном яблочном соусе, окруженную ореолом разбросанных документов.

Я поставила свой ужин на учебный стол и бросилась к кровати, собирая все бумаги.

— Что, черт возьми, ты делаешь?

Мое свидетельство о рождении.

Письмо о работе с адвокатом, который уже бросил меня полгода назад, когда я не смогла заплатить ей гонорар.

Несколько юридических документов, касающихся моего штрафа от федерации фехтования.

Все здесь.

Вера стояла, поправляя на талии пояс от Гуччи. Подержанное сокровище, которое она купила в магазине для экономных.

— Не смотри так скандально, дитя. Я знала, что ты что-то замышляешь, и решила все разнюхать.

— Ты рылась в моих вещах? — Я выплюнула, собирая все вещи в руки и открывая синюю папку, в которую я их складывала. — Кто дал тебе право?

Она откинула свои обесцвеченные волосы на одно плечо.

— Это мой дом, знаешь ли.

— Наш, — поправила я, запихивая документы внутрь и прижимая папку к груди.

— Он принадлежит и мне тоже.

Вера с отвращением оглядела комнату, уже прикидывая, что она может сделать с этим помещением.

— В конце концов, я его у тебя выкуплю.

— На какие деньги? Я здесь единственная, кто работает.

Она прошла в мой шкаф. Петли скрипели и стонали.

— Не надо так ко мне относиться. Ты заслуживаешь всего, что тебя ждет.

Каждый мускул в моем теле сжался, когда она начала рыться в моей одежде, ища… Что?

Секреты? Еще документы? Вещи, которые помогут ей понять, что я задумала?

Она уже знала, что я планирую оспорить завещание, как только у меня появятся средства. Любой человек с работающим мозгом мог догадаться об этом.

— Почему? — Я бросилась за ней, переставляя все, что она бросала, тянула и дергала. — Почему ты так меня ненавидишь?

Искренний вопрос.

Я не верила в сказки с одномерными злодеями и ангельскими героями.

Я верила в серую зону между плохим и хорошим. В то, что хорошие люди могут совершать плохие поступки и все равно стараться стать лучше на следующий день.

Вера скомкала мою футболку и швырнула ее на пол, повернувшись ко мне.

— Ты действительно хочешь знать? Даже если ответ так очевиден? — Тяжелые брюки поскрипывали на ее фигуре. — Ты была его биологической дочерью, Фэрроу. Выглядела так же, как он. У тебя было преимущество по ДНК. И он был одержим тобой. Любил тебя гораздо больше, чем ты того заслуживала. С Региной и Табби он только притворялся. — Она прижала руку к груди, и обручальное кольцо размером с глобус, которое подарил ей папа, сверкнуло на свету. Слезы навернулись ей на глаза. — О, мои милые девочки. Они так старались угодить ему.

У меня свело челюсти.

Я изо всех сил старалась не расплакаться.

Мне так не хватало его, и не потому, что он был лучшим отцом, а потому, что он был единственным человеком в моем углу.

Это было отстойно. Одиночество, которое я чувствовала после его смерти, прилипло ко мне, как латексное платье.

Иногда я закрывала глаза и боролась с постоянным приливом одиночества, проматываю наши с папой самые ранние воспоминания.

В последнее время это становилось все труднее. Воспоминания были паршивым бывшим. Когда хочешь, чтобы они ушли, они остаются. Когда хочешь, чтобы они были здесь — они уходят.

Когда хочешь, чтобы они ушли — они остаются. Когда хочешь, чтобы они были здесь — они уходят.

Вера отпрянула от вешалки с одеждой и обняла себя за плечи.

— А он вкладывал все свои силы и время в твое фехтование. Мы всегда были на втором месте. Он болел за тебя на всех соревнованиях, которые ты когда-либо проводила, но никогда не приходил на балетные концерты Табби или матчи Регины по пиклболу.

Сейчас было не время указывать на то, что они обе провалились в своих ремеслах и продержались всего три секунды.

Всю балетную карьеру Табби можно было свести к одному трехминутному домашнему видео, на котором она снялась в роли елки в "Щелкунчике". Эта роль не требовала от нее движения.

Более того, она поощряла неподвижность.

— Ты хотела, чтобы он отдал меня, когда моя мать оставила меня у его двери. — Я прижала к груди одну из папиных толстовок, которую она выбросила. — Твою жестокость нельзя оправдать.

— Да, это так. — Глаза Веры встретились с моими. Она стояла высокая, гордая и безапелляционная. — Ты была здоровым ребенком. Тебе не было и месяца. Ты нашла бы прекрасную семью, которая удочерила бы тебя, где тебе не пришлось бы бороться за внимание. Я пыталась сделать тебе одолжение. Ты не подходила для приемной семьи.

— О. Ничего себе. — Я покачала головой и горько усмехнулась. — Ты не просто так это сказала.

Но, конечно же, сказала.

У Веры Баллантайн не было границ.

Я распахнула дверь, махнув рукой на образовавшуюся в ней полость.

— Убирайся из моей комнаты.

Вера подошла ко мне и ткнулась своим лицом в мое.

— Не оспаривай завещание, Фэрроу.

— Это не настоящее завещание.

Ее лицо было так близко к моему, что я могла видеть ярость, плескавшуюся в ее налитых кровью глазах.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что он оставил бы мне бизнес.

И кулон тоже.

Тот, который я получу от Зака, несмотря ни на что.

Папа хотел, чтобы у меня было все, чем он дорожил, потому что знал, что я буду хранить это близко к сердцу. Хранить память о нем.

— Ты маленькая идиотка. — Она подняла руку. Я вздрогнула, ожидая ее удара. Но вместо этого ее ухмылка расширилась, когда она притворилась, что вытирает что-то с моего плеча. — Тебе никогда не справиться со мной и моими девочками.

С этими словами она ушла.