Моя навеки, сквозь века

16.04

Я уже привыкла не горевать здесь по всем тем благам, что были привычными в моём времени.

И, если без бытовых девайсов жить здесь терпимо, то без женских штучек, для меня – невыносимо.

Раньше, просматривая свои детские фото, я всегда видела очень красивую девочку. Если бы моим родителям было до меня чуть больше дела, вполне возможно, уже в гольфиках и с хвостиками, я снималась бы для рекламы, или выступала в детских спектаклях.

Но мной не занимались нисколечко. А часто и вовсе не обращали внимания.

Каким-то собственным методом тыка, очень быстро я поняла, что когда улыбаюсь и пытаюсь быть милой, воспитатель чуть охотнее и добрее даёт мне попить. Когда я попыталась неумело клюнуть её в щёку – она не оттолкнула, а затискала в ответ.

Мой неоформившийся мозжечок быстро смекнул, как сделать так, чтобы меня полюбили все без исключения взрослые.

В школе стало чуть сложнее, когда оказалось, что просто улыбаться недостаточно. Настоящим шоком для меня стало, когда одноклассница – некрасивая и нелюдимая Женька, получила пятёрку и счастливую улыбку учительницы, за ответ, сразу после меня, улыбающейся, но ни черта не ответившей на уроке.

Этот момент остался со мной навсегда, как и понимание, что внешность открывает не все двери, существуют такие, открыть которые можно только знаниями и навыками.

С тех пор я старательно культивировала, холила и лелеяла две свои единственные добродетели – дневник отличницы и хрупкую, ангельскую внешность.

Как оказалось, первое отлично подтягивает за собой второе – с первой своей зарплаты младшего инженера я купила абонемент в спортзал. Со второй – стала завсегдатаем косметолога.

Издержки в виде нехватки денег на еду я восприняла стоически и быстро обернула это в свою философию: на хрена моему телу токсины, к тому же стоящие в разы дороже растительной пищи.

Даже в самые трудные времена мне было фиолетово, в какой дыре спать, какую крупу есть, но я выжимала из тех халуп до капли влаги, чтобы вымыть волосы, и в целом, никогда не выглядеть просто сносно.

А сегодня и вовсе – я обязана быть прекраснее, чем когда-либо.

Долгие приготовления дома могли бы быть быстрее, если бы не без конца снующие младшие сёстры. При этом, я изо всех сил старалась не привлекать внимания, чтобы до госпожи Кос не донесли, что её старшая дочь слишком уж наряжается перед ночёвкой у подруги.

Алиса, слава тебе! С каждым днём в твоей жизни я всё больше и больше спокойна за тебя. Ты так приучила родителей к своей непоседливости, что ты то учишь рабочих, то шляешься с подругами, что кажется, они и рады, что хоть за старшей следить не нужно.

Что это? Безграничное доверие? Уважение? Или наплевательское отношение?

Но в те редкие встречи Алисиных подруг с родителями, последним и в голову не приходило проверить, точно ли их старшая ночевала у них?

— Элис, какая же ты красивая сегодня… — восторженно прошептала десятилетняя Мари, чем выдернула меня из раздумий.

— Не болтай глупости! Не красивее, чем обычно, — что бы ещё выдумать, чтобы их отсюда выкурить. — Давай-ка лучше, почитай нам, сходи за книжкой, милый друг. Анна, — обратилась к пятнадцатилетней, — помоги, голубка моя, — скользнув в неглиже, подставила ей голову, усыпанную папильотками.

— Элис, — полушёпотом, сноровисто разматывая бигуди. — Ты… почему ты удалила волосы?

Господи Боже мой! Никуда от этих девчонок не скроешься! Впитывают за Алисой всё, как губки! Пришлось нудно растолковывать ей о гигиене, причём стараться говорить так не интересно, чтобы не надумала сегодня же повторить, да не изрезала себе все ноги в кровь.

В дом на Большой Конюшенной я вошла, как и планировала:

— Барин только уехал, — встретила меня Тоня.

— На службе? — вечерняя церковная служба. Вася их не пропускает.

Тоня подтвердила.

— А расскажи-ка мне дружок, какую еду любит наш барин, — мягко приобняла её за плечи и повела на кухню.

Отпускать её не стала, готовка здесь – дело для меня скорее новое. Так что, Тоня осталась, помогая и подсказывая, пока я управлялась.

Когда говяжьи стейки остались доходить, мы занялись сервировкой.

— Всё же кабинет! — столовая, слишком помпезная, официальная. А вот в кабинете, удобно сервировать столик перед диваном, ужинать, оставаясь рядом, и при том слишком много всего между нами произошло именно здесь. Того, при одном воспоминании о чём сладко ёкает в животе.

Никогда ещё Алиса не была так красива. Мне повезло с ней, с её телом, ей не нужно особенных манипуляций – вполне достаточно ежедневного стрейчинга, полноценного сна и здоровых продуктов. Всё это выполнимо в этом времени.

На теле не осталось ни одного волоска, надушенные волосы спадают мягкими волнами… беда только с нарядом. То, что носят здесь, даже вечером – нисколько не подходит. Рукава, тонны рюшей, а само платье, если не под подбородок, то едва ли открывает шею. В Алисином гардеробе нашлось единственное с намёком на декольте – я безжалостно распорола его, оголяя плечи, приоткрывая грудь, шнуровкой утягивая талию донельзя. Вариант с неглиже я отмела сразу – тогда ни разговора, ни ужина не выйдет. Мне же нужно лишь притупить его внимание, а не отключить. Мой муж, глядя на меня такую, будет слышать, что я говорю, но мысль его нет-нет да и будет ускользать в это самое декольте.

Бывают случаи, когда намёк на обнажёнку гораздо больше заводит, чем вся тяжёлая артиллерия разом.

Мягкий свет хаотично расставленных свечей, бутылка вина из хозяйского погреба, вкусный ужин, и счастливая я. Тоню отпустила отдыхать, заручившись обещанием, что она до утра и носа не высунет из своей комнаты.

Я зря боялась – субботняя служба только закончилась, как я услышала долгожданный, быстрый и уверенный поворот ключа.