Моя навеки, сквозь века

25.04

Много!

Немерено!

Каждый подшитый мной протокол заседания просто сочился ядом.

В каждом цирк с конями: любое предложение, любой закон из госсовета, от императора, подвергался критике и в хвост, и в гриву. Некоторые депутаты их нарочито чихвостили, другие высмеивали.

Чувство такое, что собрались они не политикой заниматься, не стране служить, не людям помогать, а критиковать правительство и монарха. Отвратительно!

У меня руки чешутся, чтобы не бросить на стол очередной талмуд и не ворваться в зал заседаний с криком, что все они идиоты.

И Вася там один, среди них.

— Василий Александрович, вот так встреча! — никакая не случайная. Я уже двадцать минут, как освободилась, куковала в коридоре, что ведёт в уборную.

Утянула его за колонну, пользуясь тем, что время вечернее, редкие плафоны на стенах не дают хорошего света, а пока случайный свидетель разберёт, кто там кого зажал… короче – не разберёт.

Сразу поцелуй. Взрослый, глубокий, подтверждающий серьёзность моих намерений. Я зашла с козырей, пока он не начал ломаться.

— Дорогая моя… — опьянённый взгляд, только стоило оборвать поцелуй.

— Дорогая, да не слишком, — надула губки, глянула обиженно, чуть отступила. — Была бы дорогая, вы бы не забыли обо мне на столько времени… — мужские руки потянулись ко мне, но были биты.

— Алиса, я…

— Вы, Василий Александрович, если бросили меня, так сказали бы. А так, знаете ли изводиться, думать, что вы, да как…

— Ты же шутишь… — прошептал и подхватил меня на руки. Боже мой, чего мне только стоило не улыбаться! — Не можешь не шутить. Не может моя Алиса такое обо мне думать! — прокружившись со мной на руках, поставил на ноги: — или это другая какая барышня, моей любимой прикинулась? — прищурился, — потому что моя Алиса умница, каких на свете нет. Моя Алиса знает, что я ей принадлежу всецело и никогда не откажусь от неё, она сама… от меня…

— Ну хватит! — стукнула его в плечо. — Вася! — притопнула, — я соскучилась! Ну как мне быть, ты весь в делах, а я? Я же не могу так долго… одна!

— Душа моя, я тревожить не хотел, чтобы родители ничего не заподозрили… думал ждать, до последнего, — притянул меня к себе, крепко сжимая в объятиях, — соскучился так, что мочи нет, — шумно задышал в волосы.

— Допоздна сегодня?

— Да чёрт с ним… приходи? Пожалуйста, — и столько страха в голосе, — придёшь? Я приеду, как только смогу, а если буду поздно, ты ложись, я сразу к тебе…

Приду, ну конечно, приду.

Домой примчалась только за вещами, да для отвода глаз.

Мать повздыхала, Коса, как всегда, не было дома. Заикнулась, что хотела бы жить одна, раз теперь работаю.

— Ты ведь не порвала со своим офицером, да?

Впервые на меня смотрела не загнанная, чопорная мать семейства. Мне даже показалось, что сквозь дневное платье на меня смотрела… женщина. Живая, настоящая!

Я даже не успела ответить.

— Правильно! У каждой женщины должна быть своя история любви, — мадам Кос поправила очки, которые надевала только при домашних, — у меня её не было. Я только и видела, что роды и… роды, — она впервые говорила с Алисой о таком, женском, — ничего не видела, а когда кончила рожать, то уже… ты умная девочка. А он любит тебя… — она не отрывается от вышивки, словно говорит о чём-то незначительном, — если он и разобьёт тебе сердце, то хотя бы ты будешь жить, зная, как оно, когда тебя так любят. Иди к своему офицеру, отцу скажу, что ты у Мари. Сама его подготовлю, не говори пока про отдельную квартиру…

Они не целовались. И не обнимались.

Я понятия не имею, как заведено в других семьях, но эти австрийцы никогда не целуют своих детей. Я плюнула на их правила и крепко сжала эту, так рано постаревшую, от многочисленных родов, несчастную женщину. Не как свою мать, а как женщину, чувствуя такую щемящую благодарность.

Застёгивала шубу, когда она вышла и протянула мне бутыль с поллитра.

— Он должен сам о таком позаботиться, но если нет, возьми. Там всё написано. Спрячь, и храни у него, не приведи Бог, отец найдёт, — я поцеловала её в щёку, — лучше так, чем в заключение. Бог простит мне мой грех.

Точно! Я так привыкла, что у меня нет и не будет детей. Что мне, замужней женщине не нужно думать о безопасном сексе, что забыла напрочь!

Дура! Ну какая же я дура! Если здесь Слепцов к детям относится так же, как и там – забеременей я, ни о каком счастье с ним не может быть и речи! А если сразу откажется от Алисы? Родить без брака – здесь это днище. Аборт – если попадусь, меня ждёт суд.

Попрошу Павлова быть моим адвокатом!

А если серьёзно – спасибо матери Алисы. Вот уж от кого, а от неё я такого не ожидала!

И когда пила противозачаточное, упорно гнала от себя мысль из чего оно сделано – всё лучше, чем никому не нужный ребёнок. А в этом времени на только материнской любви далеко не уедешь.

Как и следовало ожидать, я прождала его за полночь, но Вася так и не пришёл.

Я проснулась одна, голая и злая.

Зря только изворачивалась, сбегая из дома.

За завтраком поцапалась с Тонькой, когда та пыталась сунуть мне кусок окорока:

— Не ем я такое! Ну что не так, Тоня! Сказала же: кашу мне сделай на воде! Ну что сложного?! Неужели я так много прошу!

Та, не будь дурой:

— Я барину всё скажу! Всё скажу! Что вы не ели ничего! Что полночи его прождали! Вот он вам всыпит по первое число!

Я захлебнулась воздухом.

Во даёт!

— Сгинь с глаз моих, сама кофе сварю!

Уходила я оттуда, как от дебила-заказчика.

Когда и пар из ушей, и даже сказать идиоту ничего не можешь. Потому что идиот платит, ему и заказывать свою идиотскую музыку.

До Таврического добралась на голой злости. Ух, попадись мне! Я тебе устрою! Вот сперва успокоюсь, и сразу придумаю, что именно. Никогда я не буду серой тенью на подтанцовке в сольном номере жизни у мужика.

Странное я начала замечать только на подходе к зданию.

И правда: ворота, вопреки обычному закрыты. Перед ними толпа: орут, галдят, а за оградой… я присмотрелась: жандармы, рабочие, городовые…

— Что произошло? — дёрнула мальчишку с газетой.

— Свежие известия! — крикнул прохиндей, размахивая листком. Всем видом показывая: не скажет ни слова, покупай газету.

Монету дала не глядя, так дрожат руки.

Я снова замёрзла, пальцы не слушаются. Вытерла о платье мокрую ладонь, скорей читать:

— Сегодня 2 марта 1907 года… в 5:20 утра… Таврический… Обвал потолка… зал заседаний… пострадавших доставили… тела умерших требовать в… Господи Боже мой!