Моя навеки, сквозь века

30.04

Из сна я вылазила, как из трясины. Тяжело скидывала с себя его путы, а когда проснулась, не стала сразу открывать глаза – по мне кто-то шарил. Что-то искал, внимательно проверяя карманы. Открыла глаза, уставилась на женщину лет сорока – крепко сбитую, высокую, раза в два больше меня.

— Закончили? — от ярости с трудом сдерживаюсь, чтобы не пыхтеть.

— А, проснулась… — эта нахалка очень нехотя высунула руку из кармана моего платья.

— Что вы делаете?

— Где?

— Здесь. Только что. Что вы искали?

— Я? Да Господь с тобой, болезная, что с тебя взять?

— Вы лазили по мне, по карманам!

— Да привиделось тебе. Больна ты, вот и чудится всякое. Платье на тебе поправила…

Она смотрела с такой наглой насмешкой, заранее говорящей – ты дура, что бы ты ни сказала – это полный бред.

— Кто вы?

— А ты?

Серьёзно?

Красные, сальные щёки, полный живот, наглая ухмылка губ-ниточек и маленькие глаза, спрятанные в недрах кожных покровов. Вместе с ней в комнате запахло прогорклым жареным жиром.

Она стояла, глядя на меня сверху-вниз, никуда не собираясь уходить.

— Если ты закончила, я хочу остаться одна, — выдавила из себя, стараясь скрыть отвращение и то, что ей всё же удалось меня подавить.

— Да на здоровьечко! Отдыхай, барынька, отдыхай. Скоро тебе ужин принесут, да врач зайдёт, как освободится. Они у нас крепко занятые. Вас, пташек много, а их всего ничего.

Моего ответа или реакции ждать она не стала. Развернулась – под косынкой метнулась бесцветная коса, и была такова.

Я проспала до сумерек. Возможно, смогла бы и дольше, если бы не наглая санитарка.

Сходила умыться, прошлась по комнатам – эдакий номер среднего достатка. Никакого намёка на роскошь, но всё необходимое есть. Более-менее чисто, но… сыро.

Стараясь не думать, запихивая поглубже собственную брезгливость, я скинула с маленькой кровати покрывало и прямо в платье забралась под одеяло.

Легла, завернулась потеплее, спать не хотелось и я уставилась в окно – прямо за ним тополь, чьи голые ветки шевелятся, бросаются из стороны в сторону от ветра.

Я смотрела на эти ветки, полностью освободив сознание, избавившись от каждой мысли, от любого чувства. Слишком много всего произошло, мне нужен отдых.

Никуда не бежать, ни за что и ни за кого не бороться, ничего не предпринимать и ни о чём не думать.

На дерево села маленькая птичка. И мне даже показалось, что она внимательно смотрит на меня, словно почувствовался взгляд.

Через какое-то время дверь в спальню тихо приоткрылась, раздались бесшумные шаги, я почувствовала на себе взгляд, но не шелохнулась, пока чьи-то руки не полезли под одеяло.

Да что это такое? У них тут каждую так встречают?

— Что вы делаете?!

— А? Бужу! Ужин там вона вам принесла, — на этот раз санитарка другая, моложе, но такая же крепкая и сильная.

— Спасибо.

Она осталась стоять, сцепив руки перед собой так, словно они пытаются зажить собственной жизнью, и только она сама их и сдерживает.

— А где вещи?

— Какие вещи? — я села на постели.

— Твои.

— Тебе зачем?

— Дак… это… ну это… разложить! Ты ж барыня, сама не приученная?

Надо же, какой сервис! Мне интересно, откуда она знала, что я барыня, когда припёлрась с ужином? Не оставила его на столе в гостиной. Тут у санитарок так мало работы, что они заходят к каждой больной? Время позволяет выполнять обязанности горничной?

— У меня нет вещей.

Разочарованный вздох.

— Что-то ещё? — на мой вопрос глаза бабы забегали.

— Поспите? Аль снедать?

— А ты останешься беречь мой сон?

Та радостно кивнула:

— Благородные у нас тут редкость…

И поэтому вы спешите их обшарить? Пока их привезли и она не пришли в себя?!

— Когда я смогу увидеть главврача?

Она хмыкнула:

— Не увидишь. Ему два года как от ворот поворот дали. Выгнали взашей, его благородие, со своими благородными порядками. Теперь, небось, командует такими же чистенькими, как и он сам.

— Кто здесь главный?

Тётка пожала плечами:

— Все главные. А тебе зачем?

— Врач меня будет осматривать?

— А тебе надо?

Господи, Боже мой, что у них тут происходит?!

— Если меня привезли в больницу, меня будут лечить?

— А, это! — она заулыбалась, — будут, будут, коли худо станет. Там и полечим. А пока ты не буянишь, да вред никому не чинишь, так и сиди, палата у тебя уплаченная.

Интересное у них тут представление о лечении.

— Выходить я могу?

Закивала:

— Общий зал, открывается утром, закрывается после ужина, — полагаю, тот, который мы проходили по пути, самый громкий.

— На улицу?

— Побойся Бога, барыня! Какая улица! Мы тут с ног сбиваемся за вами, пси… больными уследить, кабы вы… они себе вреда какого не причинили, а ты – улица! Там камень схватит какая дура и вся недолга. А нам потом отчёты давай.

Всё чудесатей и чудесатей!

— А ты чего здесь? Видно же, что ты не одержимая бесами, как другие, муж?

— Что муж?

— Мешаешь, стервецу? Вот он тебя и сюды – палатку тебе вона оплатил, люди доставили, мы все видели, распорядился, шоб следили, а сам с полюбовницей живёт?

— Я не замужем.

Я зря надеялась, что допрос окончен.

— Даааа? А что ж тогда?

Отшивать её не хочется. Не то, чтобы я не хотела обижать наглую бабищу, она банально может пригодится.

— Папенька проучить хочет. Что за жениха им подсунутого выходить отказываюсь.

— Ааааааа, — очень понимающе протянула. — А…

— Я б поболтала, но спать очень хочу…

— Конечно-конечно! Отдыхай! Я позже загляну! А ты, ежели кто ещё зайдёт, так и скажи, что Матрёна сама к тебе ходит!

История благородной, что не хочет замуж по указке, Матрёну, очевидно, заинтересовала. Но как мне кажется, мой сон заинтересовал её куда больше.

Подтвердилось: она пришла ночью, и снова попыталась полезть по карманам. Я снова не вовремя проснулась и включила дуру, будто не поняла, что здесь санитарки тупо соревнуются, кто успеет обчистить новенькую, пока та не пришла в себя после припадка, в котором, обычно, сюда доставляют.

Когда Матрёна вышла, я сама полезла в карман, рука шарила, не веря собственному ощущению – моего кольца не было. Обронила ли я его у Васи, в госпитале, или бежать обыскивать местных санитарок, требуя вернуть мою пропажу?

Сон, план по которому я перевыполнила днём, сняло, как рукой.

Ходила взад-вперёд, изо всех сил гася подступающую истерику.

Кольцо – оно было не только единственной памятью о той моей жизни, напоминанием, что она была, что она мне не приснилась. Но кольцо было единственной моей страховкой. Тем, что всегда можно продать и снять комнату, поесть, дать взятку…

Вот теперь у меня точно нет ничего!

Стало остро не хватать воздуха, не смотря на холод. Подбежала к окну, чувствуя, что если не сделаю вдох, то сейчас же задохнусь. Бесполезно – окно намертво заколочено.

Выскочила в коридор и сползла по стенке. Не многим, но лучше.

Так и сидела, прикрыв глаза. Воздух здесь, хоть и нельзя назвать свежим, но он хотя бы есть.

— Ну не плачь… — услышала тихий голос на грани шёпота, — всё бывает в первый раз… лучше он, чем какой другой…

Прошли мимо меня, и только тогда я открыла глаза, уставилась вслед двум женщинам: необъятная санитарка обнимала за содрогающиеся плечи тоненькую девушку с длинной, до поясницы, косой.