Моя навеки, сквозь века

21.05

Впитывая в себя эту его злость, ярость, я начала медленно расстёгивать пуговки на платье. Меня лихорадило, лицо не просто горит, пылает, от того, что разгорается внутри.

Не сказала ни слова, лишь смотрела. Сделала шаг вперёд, чтобы он меня лучше видел, и продолжала смотреть, на грудь, что вздымается от гнева, раздувающиеся крылья носа, плотно сжатые – нитка-губы.

Словно очнулся, потянулся к пуговкам своей рубашки.

Полуденное солнце светит блекло, но слепит, или это от собственной дури так хочется зажмуриться?

Я сделала ещё шаг навстречу – он отзеркалил мой жест.

Рубашка отлетела в сторону, я громко выдохнула – этот торс создан для того, чтобы я его языком вылизывала на завтрак, обед и ужин.

Он внимательно смотрит, как я стягиваю платье, остаюсь в белье.

Мне не хватает воздуха под этим взглядом: от каждого вдоха темнеет в глазах.

— Неужели не боишься… — прохрипел.

Я помотала головой, вынимая шпильки.

— Наконец-то я вижу тебя настоящего. Своего. Без всей этой мишуры.

— Мишуры? Ааа! Чёрт! Не важно! — он рванул на меня, но я вытянула руки: — подожди!

— Нет, — всё же сделал шаг назад, но медленно помотал головой. — Ты хотела меня настоящего? Говоришь, что не боишься? Сейчас всё будет так, как я скажу!

Грудь заныла, зазудела от этих слов.

Подхватил меня и я оказалась сидящей на столе. Широко развёл мне ноги, с силой прижимая к своему паху. Испугаться? Нееет, я начала тереться о него, шумно дыша.

Слепцов точным движением открыл застёжку лифа, больно-сладко впиваясь мне в шею… даааа! Развязал пояс, оставляя меня только в панталонах, поцелуи-укусы перемещаются на грудь, через секунду белья на мне не осталось, а жадный рот со стоном вобрал в себя сосок. Низ живота подвело, я застонала ему в унисон, прижимаясь теснее. Руки сами полезли к брюкам.

С громким, отчаянным вздохом он оторвался от груди, легонько прикусив её напоследок – меня током прошибло. Мой стон – сцепка взглядов: его – безумного, моего – почти нирванного.

Вася отстранился, окидывая меня взглядом.

И под этим взглядом, внутри у меня всё дёрнулось.

— Неужели, и сейчас не передумала? — и повинуясь этой явной грубости в его голосе, я, сидя на столе, лишь пошире развела ноги. Мои пальцы только скользнули к лону, как он с рыком вжался в меня, одной рукой за попу подвигает меня на себя, другой, держит за голову, горячо целуя.

Я целовала в ответ, стонала ему в рот, тёрлась ноющей грудью о его горячую кожу.

Если бы он не сказал мне о своём голоде до секса, я бы поняла это сейчас. Не смотря на все слова, на очевидное, такое наивное желание, напугать своим напором молодую девушку, тело говорит гораздо больше – потрескавшиеся, грубые губы целуют так, если бы последняя вода на земле была только у меня во рту. Сильные руки с буграми мышц, с вьющимися выпуклыми венами – дрожат, прижимая меня. Он только хочет казаться, что не сдерживается.

— Не сдерживайся… — прошептала ему в рот, голос срывается из-за дрожи в животе, — сделай всё, что хочешь.

Его не нужно было уговаривать.

Углубил поцелуй, и обеими руками, всей пятернёй сжал мою грудь, выбивая из нутра громкий стон.

Поцелуи – жадные, громкие, чмокающие, быстрые. Как будто ему не хватает времени. Лоно уже пульсирует, и я снова потянулась к брюкам – он не стал мешать. Ткань вниз, а горячий, влажный на кончике член, ко мне в ладонь.

Я сама направила его в себя:

— Ну же…

Громкий общий стон.

— Быстрее! Милый… пожалуйста…

Глупый, тебе никогда не нужно меня просить, уговаривать…

— Будет быстро… — пальцы больно впились мне в бёдра.

— Плевать! — простонала, впиваясь в его спину ногтями, ловя губами стон.

Губы не попадали. Ударялись, соскальзывали, делая невозможный поцелуй ещё желаннее.

Не прекращая сильных толчков, Вася поймал губами мой сосок. Я закричала – такой чувствительной сейчас стала грудь. Не смогла ничего, кроме как с животным мычанием поцеловать его в висок, прижимая голову сильнее.

— Сильнее! Прикуси!

Зубы сомкнулись на вершинке. Не больно, игриво, но этого хватило, чтобы внутри меня что-то сократилось. Я заскулила, предчувствуя оргазм. Ещё поцелуй, снова, пока, наконец, я не задрожала от своей лавины, чувствуя, как он изливается в меня.

— Устала?

Спросил, то покрывая поцелуями, то облизывая мой живот, пока я прихожу в себя, лёжа на столе.

— Вот ещё! — заёрзала, чувствуя, как Слепцов, не соизволивший выйти из меня, начинает оживать.

— Тебе же лучше. Потому что остановить меня ты бы не смогла, в любом случае.

Он выскользнул только на мгновение, вернулся с диванной подушечкой. Вялую, размазанную по поверхности, он соскрёб меня одной рукой и уложил животом на подстилку, на стол.

Длинные, медленные поцелуи от затылка почти до копчика — я шипела от каждого прикосновения губ. Член уткнулся мне в ягодицы. Повинуясь руке хозяина приблизился к лону, подразнив, стал размазывать по мне мою же влагу.

Я начала пританцовывать и похныкивать.

— Ну пожалуйста…

От хриплого “что” прямо в ухо, меня начало потряхивать. Каждая клеточка возбуждённого тела принята это его "что" на свой счёт.

— Возьми меня…

— Как?

Мужские руки протиснулись между мной и столом, схватили, начали мять грудь. Крепкое тело прижалось к моей спине.

— Как угодно… только сделай уже это, чёрт побери!

— Ай-ай-ай, как ругается моя маленькая невеста!

И резко вошёл, выбив из меня не только воздух, но и мысли. Теперь не было той бешеной скорости, жадности, лишь наслаждение. Он то ускорялся, аккуратно фиксируя мою шею своей рукой – дышать не мешает, но… это что-то глубинное, контролирующее. Воспротивлюсь ли я? Затребую свободы?

Не сейчас.

Я накрывала его ладонь своей.

Тогда он отпускал, спускался на грудь, начинал мять, гладить, сжимать… член внутри замедлялся, растягивая наше общее удовольствие, одно на двоих.

В этот момент, повинуясь телу, не включая голову, мои руки спустились на попу, чуть сжимая собственные ягодицы.

Слепцов поднялся, продолжил двигаться и смотреть, как я едва поглаживаю собственное тело. Дыхание надо мной стало тяжелей металла. Я потянула кожу, ощущая член, как будто ещё глубже, задвигалась ему на встречу.

Он снова ускорил темп. Собрал на кулак мои волосы, легонько потянул, заставляя приподняться, а сам навалился сверху, фиксируя меня для поцелуя…

Нельзя прекратить. Невозможно насытиться. И так будет всегда.