Няня для мажора

Почему меня это напрягает?!

Стася

На моё удивление, Демид даже бровью не повёл, когда я сказала ему, что нам придётся спать на полу в комнате моего младшего брата, хотя уверена, внутри него смешалось много эмоций. Это против воли вызывало смех. Неуместный, режущий душу, но уж какой есть.

Я не очень-то хочу лицемерить, показывая, что всей душой скорблю по отцу. По матери, которой теперь придётся оправляться — да. По нему — нет. Мне очень хочется встряхнуть маму и сказать: “Эй! Ну же, посмотри! Ты свободна! На твоих плечах остались только младшие, но Соня и так уже закончила школу. Встряхнись!”. Только она не слышала или не хотела слышать никого вокруг.

Ближе к ночи Софья смогла растормошить маму, но её хватило исключительно дойти до кухни.

Брат пришёл почти в девять вечера, но я даже не стала засыпать его вопросами, почему так поздно: видела его взгляд. Они познакомились с Романовым, пожав руки. Костя прошёлся по мажору странным взглядом, как бы… оценивая и угрожая. Демид усмехнулся такому выпаду, но, слава богу, ничего не ответил.

— Стась, как думаешь, она оправится? — спрашивает в ночи братец со своей кровати, пока мы с Демидом лежим на полу, застеленном двумя одеялами.

— Уверена, Кысть, — поднимаю голову на брата и слабо улыбаюсь. — Невозможно скорбеть вечно.

Его худое лицо подсвечивается телефоном и тоже еле заметно улыбается. Он — копия отца: светлый, только стрижётся почти налысо, высокий, подтянутый, карие глаза, которые сейчас отсвечивают грустью.

Демид, что до этого молча сидел в телефоне, вдруг отрывается от него и поднимает взгляд на Костю.

— Поехали завтра с нами, покажешь места, где у вас крутятся хорошенькие тян, — подмигивает.

Кыстя ржёт, я закатываю глаза и бью мажора в плечо. Хоть и понимаю, что он просто пытается отвлечь младшего от дурных мыслей. Или нет? В любом случае, я благодарна этому засранцу. Боюсь, одной меня на них троих бы не хватило.

— Хорошо, — братец кивает и, выключая телефон, ложится спать. Через какое-то время слышится громкое сопение.

— Надеюсь, он не храпит? — тихо спрашивает Романов, не убирая телефон от лица.

— Понятия не имею, — хмыкаю. — Когда уезжала, не храпел.

— Сколько ему?

— Семнадцать, — тяну задумчиво. Помню время, когда он только закончил младшие классы.

— Выпускной класс, — не спрашивает, а утверждает. — Ох, помню свой выпускной…

— Заткнись, ради бога, — раздражённо фыркаю и укладываюсь на подушку, стягивая с него одеяло.

Демид тихо смеётся и тянет уголок одеяла на себя.

— Не будь жестокой! Я ведь замёрзну, — со смешком тянет.

— Так тебе и надо! — выдаю, но всё-таки отдаю ему маленький кусочек от одеяла.

Мажор сгрёб меня в охапку, забираясь под одеяло плотнее.

— Почему ты не легла с сестрой? Могла ведь, — тихо шепчет мне в ухо, вызывая полотно из мурашек.

— И оставить тебя наедине с младшим братом? Нет уж, — ворчу, ведя плечами, чтобы прогнать колющее чувство внизу живота от его касаний.

Но я вру… Нагло и беспринципно. А ему, конечно же, не скажу об этом. Мне настолько приятна эта его другая сторона, хоть и язвительность никуда не ушла, что я даже отказалась от кровати.

Как раз на этой мысли бедро, упирающееся в жёсткий пол, нещадно заныло. Начинаю крутиться и слышу раздражённый вздох Романова.

— Ну что там у тебя? Скажи ещё, что тут блохи есть, — выдаёт со смешком.

— Иди в жопу, Романов, — нервно отвечаю и переворачиваюсь на спину.

Но и так ни капельки удобней не становится. И тут Демид ложится на спину и утягивает меня на себя, так, что я теперь лежу на нём вместо матраса. Ну и здоровый же, падла!

Подо мной голая крепкая грудь, и настолько жаркая, что кажется, не будь одеяла, всё равно было бы тепло. Она ритмично поднимается и опускается, убаюкивая.

— Так удобней? — спрашивает в мою макушку, придерживая меня одной рукой.

— Угу, — смущённо мямлю я.

Удобнее и правда стало, но теперь начинаю ёрзать от дикого смущения и неуместности нашей позы.

— Ну что опять? — чувствую, как раздуваются волоски на моей голове.

— Это странно, что мы так лежим, — шепчу в его грудь.

— Если ты продолжишь ёрзать, то странно будет взять тебя на этом полу, пока твой брат спит на кровати выше, — устало говорит он, а меня бросает в краску. — Поэтому лежи спокойно.

Надо признать, это действует безотказно: сразу замираю.

Демид рисует пальцами узоры на моей руке и ровно дышит, каждые несколько секунд открываю рот, чтобы что-то сказать, и закрываю обратно, а когда слышу его ровное сопение, так вырубаюсь в мгновение ока.

Открываю глаза, когда в комнате ещё слишком темно. Значит, ночь. Что меня разбудило? Стараюсь проморгаться, чтобы понять, что происходит.

— Какого хера?! — слышу шипение мажора.

Включаю телефон, свечу экраном на него и замираю от неожиданности.

— Соф, ты что тут делаешь? — спрашиваю, сдвигаю хмуро брови, смотря на сестру, что очень удобно примостилась к другому боку Демида.

Ну и семейка, блин! У нас отец умер, а мы…

— Мне так страшно спать одной, — вдруг подаёт взволнованный голос сестра.

— Иди ложись ко мне, — тихо говорит Костя.

Тут вообще никто не спит, что ли?!

— Что ты устроила?! Либо иди к Косте, либо к себе! — шикаю на неё.

Софа пыхтит, но встаёт и ложится к брату. Я вновь смотрю на Романова.

— Не обижайся, но завтра мы снимем номер в гостинице, — тихо со смешком выдаёт он, утягивая меня обратно на себя.

А я что? Не могу не согласиться и только крепче впиваюсь в него пальцами, будто это поможет больше не слезать с него.

Глупо. А Соня… завтра поговорю с ней. Что это ещё за черт возьми?! И что больше странно — почему меня это напрягает?!