Демид
Стася уснула быстро, а я как болван смотрел в темный потолок и пытался осознать две вещи. Во-первых, какого хера я не желаю никого видеть рядом с этой бестией, которая ворвалась в мою жизнь словно ураган и упала как снег на голову, потоптавшись по всем внутренностям, не жалея ни секунды моего психического здоровья. И во-вторых, откуда внутри этот мерзкий голос, который даже сейчас шепчет: «Тебе нужна только она». Но как объяснить самому себе, что нельзя подпускать ее так близко? Я — самый опасный катаклизм в мире: разрушаю не только себя, но и всех, кто в радиусе десяти метров.
Опускаю взгляд на хрупкое тело, что растеклось по мне, и невольно улыбаюсь. Как придурок. Но следом приходит осознание, какой завтра день, и я тут же теряю всю радость. Понятия не имею, как Стася отреагирует завтра. И самое главное — представить не могу, как буду чувствовать себя я. Но, вопреки всем ожиданиям, на себя мне похер. На нее — нет.
Когда будильник прозвонил в семь утра, я все еще не ложился спать, но и цербера будить не спешил. Аккуратно снял с себя тонкие ручки и вылез из кровати, держа направление в душ.
Когда вышел, Стася уже стояла у стола и пила воду из стакана. Улыбнулся. В моей футболке она выглядит в сто раз лучше, чем в любом платье, которое надевала до этого.
— Доброе утро, — прохрипел я, подходя ближе и обнял ее, целуя в голову. — Выспалась?
— Нет, — слышу фырканье и тихо смеюсь. Иногда ощущение, что я общаюсь с котенком. Мелким, противным, нахальным котенком. Но его всегда хочется почесать за ушками.
Голубо-зеленые глаза поднимаются на меня и с прищуром смотрят.
— У тебя в шортах что-то лежит?
Не сдерживаю смех и, откидывая голову назад, пытаюсь просмеяться.
— Нет, дорогой церберенок. Это — стандартная моя реакция на тебя.
— И давно ты так? — лукаво улыбается. И ведь не стыдно ей ни капельки!
— Помнишь день перед впиской, когда мы с Артом к тебе зашли? — кивает. — Вот с того момента и началось.
— Надо же, Романов! У тебя есть выдержка! — смеется вслед за мной, крепче прижимаясь всем телом.
— Но не теперь, — поднимаю ее за подбородок и пытаюсь заглянуть в душу. Знаю, что ее бесит этот взгляд, но то, как она смотрит в ответ, стоит любых денег.
Стася смотрит неотрывно какое-то время, но все же отводит взгляд и утыкается лбом в мою грудь.
— Сегодня тоже, Дём, — говорит шепотом.
А у меня внутри такое тепло разливается, что кажется, будто легкие горят: с ее уст так звучит мое имя… Как мед для ушей. Хотя раньше я терпеть не мог, когда меня так называли.
Глажу ее по голове и спине. Без намека на что-либо. Просто показать, что я здесь. Рядом.
Дальше все на автомате: оделись, заехали позавтракать и поехали сразу на кладбище. Мы знали, где место, которое выкупили, а потому шли по тропинке, не останавливаясь. Четыре гвоздики в руках у Стаси дрожали, но я даже не пытался что-то сделать.
А что я могу? Никакими словами не успокоить человека, который потерял родителя. И пусть сколько угодно говорит о том, что ей все равно, я знаю, что это не так. Такой человек, как она — светлый — не способен хладнокровно относиться к кому-либо. Тем более к отцу. Если уж она даже ко мне отнеслась со снисходительностью, что говорить про родителя.
Озарила мысль, что она ведь многое про меня не знает, а я не уверен, что хочу ей об этом рассказать. Нет, не потому что она не достойна или что-то типо того. Просто не уверен, что ей это нужно.
Спустя час все, кто провожал главу семейства, присоединились к нам. Соня стояла рядом с мамой по другую руку от Стаси, а цербер обнимала брата. Я стоял сзади, посчитав, что мое присутствие в первых рядах будет лишним, но и далеко не отходил. На всякий случай.
На мое удивление, почти все спокойно пережили церемонию прощания, кроме Софьи и Татьяны Семеновны, и когда все уже стали расходиться, Стася присела возле могильной ямы, взяла в руку горсть земли, посмотрела на нее пару секунд и бросила на крышку гроба, так и не проронив ни слова.
В отель ехали через ее дом, завозя по пути Костю, который тоже отказался ехать в ресторан. Славный, кстати, малый. Его бы энергию, да в нужное русло.
— Кость, а ты чем занимаешься? — кинул взгляд в зеркало заднего вида, пока ехали по городу.
— В смысле?
— Ну, Соня говорила, что ты на соревнованиях. Каких?
— А-а. Футбол, занимаюсь футболом, — без энтузиазма ответил он. — Хотел поступать в Москву: там все-таки больше возможностей, но не потяну трени, работу и учебу. А без работы мне никто не оплатит обучение.
— Хочешь, поговорю с отцом? У него есть кое-какие связи, возьмут на основе гранта.
— Нет, — резко отвечает Стася, и мы в четыре глаза поворачиваемся на нее.
— Да, — настойчивым тоном отвечает Костя.
— Нет, — вперивает злой взгляд нянька в своего брата.
— Да с чего бы это?! — возмущается малой.
Я молчу. Мне интересно послушать объяснение.
— Потому что, — сквозь зубы шипит цербер.
Хохотнул. Костя сзади фыркнул и откинулся на сидение.
— Объяснись, — спокойно смотрю на няньку.
Внутри подкипает, но стараюсь сделать спокойный вид. Я, может, впервые в жизни хочу сделать доброе дело, а мне обрубают все на корню.
— Не нужно делать что-то для моего брата, потому что мы… — она запнулась.
Я усмехнулся. Вот в чем дело. Наклоняюсь ближе к ней.
— Я делаю это не потому, что мы спим, — тихо говорю, продолжая скалиться. — А потому, что иногда спорт — единственное, что не дает поехать кукухой.
А после отодвигаюсь и продолжаю ехать как ни в чем ни бывало.