Целых полтора сырых и холодных весенних месяца Ларк писала и переписывала «Пурпурную осень». Ей нравилось работать над сценарием. Первый черновик она показала Джеку, чья сдержанная похвала привела ее в восторг. Работа была завершена к концу мая, и Ларк с нетерпением ожидала, когда начнутся съемки.
Когда она спросила Джека, почему все это тянется так долго, он рассмеялся.
— Иногда это тянется годами. Нельзя исключать, что фильм вообще никогда не снимут. Мой вам совет — заняться еще одним сценарием.
— Я уже просила другой сценарий, но мистер Кавендиш говорит, он хочет подождать и посмотреть, что выйдет из «Пурпурной осени».
— Напишите свой собственный.
— Собственный? А кстати, что заставило вас сказать ему, что я пишу сценарии? Я вам такого никогда не говорила:
— Если вы посещали школу киноискусства, вы должны были проходить курс сценарного мастерства.
— Ох, и верно.
— Во всяком случае вам следует подумать о письменной разработке какой-то темы для сценария. Нам всегда очень нужны новаторские вещи.
— Правда? — Мозг ее лихорадочно заработал: не слишком ли рано предложить что-нибудь о Груме?
Конечно, рано, ведь это же Лондон. Какое им дело до какого-то захудалого конгрессмена от штата Нью-Йорк?
— Я подумаю, — сказала она, поднимая глаза.
Джек смотрел на нее, серый цвет его глаз стал почти серебряным под лучами освещающих кабинет ламп дневного света. За эти пять месяцев, что Ларк работала в компании «Стаффорд продакшнз», они стали близкими друзьями. Его сдержанность действовала на нее как-то ободряюще. Но только сейчас она заметила за этой сдержанностью страсть, и это ее озадачило.
Ларк встала.
— Мне нужно возвращаться к работе.
Он посмотрел на часы.
— Уже почти семь часов вечера. — В голосе его звучало удивление. — Не пора ли заканчивать?
— Хотелось бы покончить еще с парочкой вещей.
— Может быть, вместо этого я приглашу вас поужинать? — предложил Джек, тоже вставая.
Ларк колебалась. Они иногда обедали вместе, но ужин — это нечто другое. Когда он помогал надеть ей жакет и слегка притронулся к руке, как будто сильный разряд прошел через все ее тело. Осторожней!
Если Джек и почувствовал, как она вздрогнула, то не подал виду. Они взяли такси и поехали в индийский ресторан в Найтсбридж. Непостижимая сдержанность Джека за ужином снова успокоила ее. Но после; когда Джек провожал ее домой, Ларк снова вся напряглась. В конце концов Джек остановился посреди тротуара и повернулся, чтобы посмотреть на нее.
— В чем дело? — спросила она, тоже останавливаясь.
— Я собирался задать вам тот же вопрос.
Он взял обе ее руки в свои ладони и, когда она попыталась освободиться, просто покрепче сжал их.
— Посмотрите вокруг, — мягко сказал он. — Мы находимся на Кенсингтон-Хай-стрит. Мимо нас проходят тысячи людей. Я ваш друг, не чужой человек. А теперь скажите мне, чего вы боитесь?
Сигналили машины. Мимо проехал высокий двухэтажный автобус. Толпы пешеходов проталкивались мимо них, раздраженные тем, что на тротуаре образовалось препятствие. Долгие английские сумерки еще не успели перейти в ночь.
Ларк жалко улыбнулась Джеку.
— Я не боюсь.
— Это хорошо. — Его серебристые глаза спокойно смотрели на нее. Потому что сейчас я собираюсь поцеловать вас.
Ларк вздрогнула.
— Но…
— Просто поцеловать. — Он чуть улыбнулся ей. — Мы все еще здесь, на улице, среди людей. Если вас подводят нервы, то все, что вам надо сделать, — это просто закричать.
Руки его крепко держали ее руки, а лицо склонилось к ее лицу. Ничего плохого не могло произойти с ней на улице. Кроме того, лицо у Джека было таким добрым. А что она сможет почувствовать, если он ее поцелует?
Поцелуй был таким кратким, что Ларк вряд ли даже успела ощутить его. Прежде чем она поняла, что ее поцеловали, они уже снова шли вперед, на этот раз взявшись за руки.
Все испытанное Ларк напряжение снова нахлынуло на нее, когда до ее дома оставался всего один квартал. Но Джек ничего не сказал о том, чтобы подняться наверх.
— Спокойной ночи, Ларк.
— Спасибо, — сказала она, — за ужин.
Он засмеялся, слегка коснувшись волос на ее затылке. Она отвела глаза и открыла входную дверь. Он дождался, пока она скрылась в доме. Никто из них не сказал о поцелуе ни слова.
«Пурпурная осень» наконец была запущена в производство. Съемки заняли три месяца, еще месяц ушел на послесъемочную работу, а в сентябре фильм был пущен в эфир. Отклики на него были разочаровывающими, и почти сразу же о фильме забыли.
Для Ларк это было крушением.
— Не расстраивайтесь, — посоветовал ей Джек. — На каждый успех приходится миллион неудач. Никто и не думает вас в этом винить.
Но сама Ларк не могла не винить себя.
— Сценарист из меня не вышел, — горько посетовала она Карлу.
— Беда ваша в том, что ты слишком хороша. В сценарии, который ты мне показывала, были тонкости, утраченные в процессе съемки. В каком-то смысле у тебя слишком богатое воображение, и слишком многое ты воспринимаешь как само собой разумеющееся. Попытайся думать, как думает обычный человек.
— Я и есть обычный человек.
Глаза его были непроницаемы, но добры.
— Нет, Ларк, ты очень, очень особенный человек. Не только для меня, но еще и для множества других людей.
— Ну ладно, спасибо, — ответила она, все еще чувствуя себя подавленно. — Не понимаю, что я еще делаю в «Стаффорд продакшнз». Я такая неудачница, что и не знаю, смогу ли я еще что-нибудь сделать.
— Ерунда, — сказал он. — Кто говорит, что ты неудачница? Одного проекта, такого, как этот, совсем недостаточно, чтобы судить о чьем-либо успехе или неудаче. Сейчас ты должна двигаться вперед. Найди еще один проект и работай над ним. Помни, что за спиной у тебя большой опыт, и надо его использовать в литературном творчестве.
Ларк приободрилась.
— Я поделюсь с тобой одной своей давней идеей, которая очень подойдет для компании «Стаффорд». Я собиралась поговорить с тобой об этом после громкого успеха «Пурпурной осени», которого я так ждала. — Она засмеялась над собственными словами. — Но, может быть, этим все равно стоит заняться.
— Расскажи.
Они сидели в его гостиной ранним сентябрьским вечером и пили чай. «Чай» был одной из самых симпатичных английских традиций, с которыми столкнулась Ларк. Каждый день она ждала наступления времени чая с предвкушением чего-то приятного. Она научилась, как надо ополаскивать чайник кипящей водой, прежде чем класть туда заварку, как надо наливать в чашку сначала молоко и только потом чай.
Высокие окна были раскрыты для мягкого сентябрьского воздуха. Она вдыхала аромат свежескошенной травы, спелых яблок и теплого чая и чувствовала себя совершенно как дома. Уже больше года Ларк жила в Англии, и значительную часть этого времени она провела в огромном загородном доме Карла. Сейчас она чувствовала себя здесь почти так же, как в своей собственной квартире.
— Дело, значит, обстоит так. — Она выпрямилась в кресле с высокой спинкой. — В прошлое Рождество я познакомилась с режиссером, который пытался получить деньги на съемки фильма о фотомодели Марии Бентон. Его замысел состоял в том, чтобы написать на основе ее биографии сценарий и снять художественный фильм. Но из того, что он рассказывал, выходило, что этот сюжет больше подходит для телевизионной пьесы на документальной основе. В нем было как раз необходимое сочетание блестящего и отвратительного.
— Мария Бентон. Я слышал о ней.
— Несомненно. Она была достаточно известна, чтобы множество людей слышали о ней, но в то же время не являлась очень уж значительной фигурой, и фильм о ее жизни не явится каким-то крупным разоблачением. Все в этой жизни было довольно мрачно.
— Да, я понимаю. А кто этот режиссер, с которым ты познакомилась?
— Его имя Джонни Уитфилд. Ты слышал о нем?
Карл улыбнулся.
— Да почти все о нем слышали. И что ты о нем думаешь?
Ларк усмехнулась.
— Несмотря на всю свою славу, на самом деле он человек ужасно мягкий и хрупкий. У меня возникло чувство, что ему действительно надо помочь с работой.
— Тогда почему бы не связаться с ним? — Карл налил им еще чаю. — Если его фильмы еще способны продаваться, ты можешь оказаться для него самым лучшим продюсером.