Опасности прекрасный лик

ГЛАВА 43

Все допускают ошибки, думал Джонни, вглядываясь в кромку стакана, который держал в руке. Из-за спины донеслось печальное завывание популярной мелодии. Ему не очень-то нравилась эта новая музыка. Он вырос под рок-н-ролл пятидесятых годов и до сих пор получал от нее ни с чем не сравнимое удовольствие. Карл Перкинс, Литтл Ричард, Чак Берри. Эти новые ребята совсем не то.

Даже «Биттлз» не то.

Музыкальный автомат затих. Джонни думал о своих ошибках. Когда играешь в игру — а ведь вся наша жизнь игра, разве нет? — без ошибок не обойтись. Где же он наделал столько ошибок? — попытался понять Джонни. Он приехал в Голливуд, когда ему было восемнадцать, стал учиться в калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Потом его захватило кино. Кино было самой большой любовью в его жизни. Иногда он бесился оттого, что занимается кино, но не мог от него отказаться. Он не мог не думать о фильмах, мысленно прорабатывал, режиссировал их. И все вокруг он видел так, словно это было кино.

А какой из этого получится эпизод?

Он всегда пил слишком много. Может быть, он пил не потому, что не мог без этого обойтись, а потому, что это ему нравилось. И разрушало его не пьянство. Его разрушал Голливуд. Он был слишком велик для Голливуда. Слишком дорог, слишком своеобразен, слишком потрясающ. Джонни улыбнулся стакану.

Даже если бы все было так, как могло бы быть, это не решило бы его нынешних проблем. Жизнь с Жаннет становится невозможной. Но идти ему больше некуда. Он задолжал кучу денег. Он вернет их. Все, что ему нужно, — это только раз вырваться из круга неудач.

Для столь известного и одаренного человека, как он, у Джонни было на удивление мало друзей, которые могли бы помочь. Дружба в Голливуде незаметно покрылась налетом «полезности». Популярным выражением было: «Пора бы мне оказаться вам полезным». Оно говорило о том, что люди могут и хотят сделать что-то полезное, опираясь на возможности, которые представляло положение. Тут были чуть ли не свидетельством дружеского отношения слова: «На чей счет мы это отнесем?» или «У меня есть лишние билеты…» Употребление этих выражений свидетельствовало о чрезвычайно близких отношениях. В ином случае говорили: «У меня есть билеты, но я сегодня не могу пойти». Или: «Давайте я возьму вас с собой, настал мой черед».

Иногда Джонни встречался с кем-нибудь и спрашивал об общем приятеле: «Как он? Как у него дела?» «О, я не знаю. Вам ведь известно, что его уволили, и с тех пор я о нем ничего не слышал. Странно, как просто люди выпадают из поля зрения». Невидимой нитью между людьми была полезность. Как только эта связь нарушалась, они разлетались в разные стороны, как воздушные шарики под дуновением летнего ветерка.

Однажды кто-то спросил у Джонни: «Разве вы не его друг?» И он ответил: «У него нет друзей».

А теперь Джонни раздумывал, сколько людей говорят так о нем.

Может быть, так получилось, потому что у него нет денег. Может быть, все эти годы именно он был тем, кого использовали, а не наоборот.

В сумрак бара вошел Трент. У него был ищущий взгляд, это сразу же вызвало у Джонни раздражение, и он сделал вид, что не заметил Трента.

Трент узнал его не сразу и был поражен его видом. Джонни какое-то время не работал и плохо питался. Он был болезненно бледен и небрит, под круглыми глазами темные круги. И сами глаза были темными омутами без единого проблеска.

— Привет, Джонни.

Джонни поднял руку.

— Извини, что опоздал, — Трент придвинул себе стул.

— Хочешь что-нибудь заказать? — спросил Джонни. — Тебе придется это сделать самому.

— Нет, спасибо. Послушай, Дом готов встретиться с тобой. Думаю, он предложит тебе фильм о Венеции. Сценарий хороший, тебе понравится работать по нему.

— Эта томная любовная история, написанная Тельмой? — фыркнул Джонни. — Ну уж, уволь!

— Я именно и собираюсь уволить тебя от этого. — Трент решительно взялся за его стакан.

— Я не хочу, чтобы меня уволили от этого.

— Не вина Дома в том, что твой фильм о джунглях вдребезги разлетелся. Он бился за этот фильм изо всех сил. Но не очень поспоришь, Джонни, когда речь идет о пятидесяти миллионах долларов. Нельзя делать вид, что деньги ничего не значат. Почему ты хотя бы не попробовал вернуть этот фильм в рамки сметы?

— Дело не в смете, а в распоряжениях, связывающих меня по рукам и ногам.

— Да что бы там ни было, есть же определенные пределы, ты знаешь. Без них никак нельзя.

— Этот фильм должен был стать лучшей картиной из всего, что я сделал.

— Ну и пусть. Двигайся дальше.

— К чертям! — Джонни уставился в стол. Потом спросил: — И сколько времени по их расчетам займут съемки?

— Две недели в Венеции, не больше. Остальное здесь, в студии. Может быть, около месяца.

— Я не люблю, когда ко мне относятся покровительственно.

— Никто к тебе так не относится.

— Дом думает, что я дошел до ручки. А это не так!

— Боже, никто и не думает, что ты дошел до ручки.

— Конечно же, дошел. Подумай только, разве Джонни Уитфилд согласился бы снимать какой-то дрянной телевизионный мини-сериал, если бы он не дошел до ручки?

— Ну хватит, Джонни. Взбодрись. Тебе нужен этот прорыв. У тебя есть талант, у тебя есть мозги, в конце концов ты все наладишь. Это только временная заминка. Ведь необязательно все, что ты снимаешь, должно быть божественным вкладом в кинематографию.

— Вот это мне нравится.

— Давай поднимемся к Дому. Он ждет тебя.

Внизу в вестибюле Трент остановился у киоска и купил пачку мятных конфет.

— Не держи за обиду, — сказал он, бросая пачку Джонни.

Пока они шли к лифту, Джонни забросил конфету в рот. В лифте Трент кивнул полудюжине людей. Джонни смотрел прямо перед собой. Он решил не делать фильм о Венеции. Есть ведь и другая работа. Кое-где и кое-кто пока еще хочет работать с ним.

Когда Трент вел его по коридору, Джонни ощущал себя собакой на поводке. Бет, седая секретарша Дома, по-матерински махнула им рукой.

Дом говорил по телефону; приветствуя их, коротко кивнул. Джонни неловко переминался с ноги на ногу. Трент подумал, что в любой момент он может удрать.

Джонни подошел к окну и посмотрел на плоскую, покрытую дымкой равнину. Машины внизу казались уверенными и целеустремленными. Все они куда-то ехали.

Дом повесил трубку.

— Хорошо, Трент, спасибо. — Дом отпустил его.

Трент неохотно вышел. Джонни одарил его чем-то средним между гримасой и улыбкой.

Братья смотрели друг на друга. Разговаривать было вроде бы не о чем. Каждый читал мысли другого так отчетливо, словно они произносились вслух.

Дом: Я даю тебе еще шанс, несмотря на то, что ты испортил чуть ли не все, к чему прикасался.

Джонни: Иди ты к черту!

Дом: Если ты только приложишь к этому свою голову, у тебя получится хорошая вещь. Я даю ее тебе совсем не потому, что испытываю к тебе жалость.

Джонни: Задница!

Дом: Так хочешь ты эту работу или нет?

Джонни вздрогнул, потому что Дом произнес последние слова вслух.

— Что?

— К этому предложению прилагается ряд условий. — Лицо Дома было словно высечено из гранита. Бессердечный мерзавец, подумал Джонни. Ему стало жаль Тони. — Первое из них — не пить.

— Какие еще?

— Никакой переделки сценария. Ларк Чандлер подготовила сценарий именно так, как нам хочется.

— Да.

— Никаких ссор с Жаннет и задержек съемок. Вы еще с ней вместе? Оставьте свои вспышки раздражения и истерики до тех пор, пока не окажетесь в постели. Постарайся вести себя, как профессионал.

Джонни вытянулся. Это было больше, нежели он мог бы стерпеть: его младший брат командует им!

— Ну и задница же ты, — сказал он.

— Ты хочешь получить эту работу или нет?

— Когда все это начинается?

— Через две недели.

— Могу ли я получить аванс?

Глаза Дома смягчились.

— Ты выглядишь ужасно, Джонни. Зачем ты сам уничтожаешь себя?

Джонни молчал. Человеку, находившемуся на вершине власти, легко задать такой вопрос. Но вот ответить на него было бы невозможно.

— Это из-за Эмми?

Джонни покачал головой.

— Ты что, не мог убедить своих чертовых финансистов в отношении «Пылающего леса»? Не мог?

Дом покачал головой.

— Ты вышел за смету, не отсняв и половины фильма. А еще ты слишком уж нарушил сроки. Больше они тебе не верят.

— Кто-нибудь еще мог заинтересоваться фильмом?

— Думаю, что могли бы, но при условии, что не ты будешь режиссером.

— Дураки!

Дом вздохнул и вытащил из стола чековую книжку.

— Сколько тебе нужно?

— У меня ни цента.

Выписывая чек, Дом сказал:

— У меня такое чувство, словно я выбрасываю эти деньги в мусорную корзину.

— Ты хочешь и деньги, которые мне выплачиваются, сопроводить условиями? — саркастически усмехнулся Джонни.

— К сожалению, я не могу этого сделать. Просто не пропивай и не проигрывай их все.

Джонни чуть улыбнулся.

— Как же иначе мне превратить эти деньги в сумму, достаточную для жизни, если я не буду играть?

— Твои ошибки хоть чему-то тебя учат? — спросил Дом.

— Иногда я думаю, что жизнь сама по себе уже ошибка, — ответил Джонни. — Спасибо. — Он засунул чек в карман брюк. — Если я тебе потребуюсь, сможешь найти меня у Жаннет.

Джонни решил не пить по дороге в Венецию. Он чувствовал ответственность за съемочную группу и хотел служить хорошим примером. Джонни осмотрел салон самолета и порадовался, что никто не сидит с ним рядом. Жаннет была в кабине и разговаривала с пилотом. Джонни взял детектив и принялся читать его, стараясь сосредоточиться.

Открылся бар. Они были высоко в небе, вдали от земли и земных забот. Джонни услышал соблазнительный перестук ледяных кубиков и еще раз перечитал абзац. Все были тихи и дружелюбны, никто не вел себя, словно рыба, вытащенная из воды. Бар был устроен на колесиках. Он приближался, и Джонни мысленно представил прохладные и золотистые освежающие напитки.

Но нет, ничего он не будет пробовать. Тележка подъехала ближе. Бутылки казались драгоценными камнями. Огромной золотой чашей Тамерлана. Они были яркими, как бриллианты.

Усилием воли Джонни заставил свои мысли вернуться к книге.

Со льдом, звенело в ушах, со льдом. Он словно наяву видел, как восхитительная жидкость, льется в стакан. Когда бар оказался рядом, он решил, что можно выпить только один мартини, чтобы заснуть. А лучше двойной, чтобы не было соблазна еще и еще добавлять.

— Двойной мартини со льдом, — твердым голосом сказал Джонни. Он чувствовал себя человеком решительным и с твердыми принципами.

Когда прибыли в Венецию, он уже еле держался на ногах. Смеясь и разговаривая с ним, люди помогли ему сесть в катер-такси. Джонни забрался в катер, где ему запомнились салон, отделанный полированным красным деревом, и холодные брызги в лицо, когда катер сорвался с места. Потом его проводили в комнату в арендованном палаццо на Большом канале. Джонни лежал на кровати как в тумане. Но это был приятный туман. Съемки начнутся только завтра, у него полно времени, чтобы прийти в себя.

Какое-то время он спал.

Джонни услышал стук в дверь.

— Войдите, — пробормотал он.

Вошла девушка. На вид ей было не больше четырнадцати, у нее были темные волосы, смуглая кожа, она улыбалась.

Джонни махнул ей с кровати рукой. Он чувствовал себя уже немного лучше.

— Привет.

Она подошла ближе и поставила на столик рядом с кроватью стакан с розовой жидкостью. Потом сняла свой поношенный жакет. Под жакетом у нее была узкая белая блузка из прозрачного материала. Джонни сел и посмотрел на нее внимательно.

— Кто ты? — спросил он заплетающимся языком.

— Меня зовут Файруза.

У нее был большой рот, меж вишнево-красных губ виднелись мелкие жемчужные зубы. Несмотря на улыбку, в темных глазах была тревога.

Джонни смущенно откашлялся. Невольно он начал сознавать, что вид этого полуобнаженного ребенка возбуждает его.

Файруза подошла ближе.

— Я здесь ради вашего удовольствия, — повторила она милым хрипловатым детским голоском.

Джонни сел на край кровати. Голова у него шла кругом. Девочка прижалась к нему и поглаживала ему бедро. Конечно же, он не может делать этого с ребенком. Разумеется, нет! Этого ему не позволят сделать еще сохранившиеся остатки порядочности. «Боже, помоги мне!»

Маленькое существо как-то проскользнуло ему между ног, а он сидел и смотрел на нее. Когда она нагнулась, перед Джонни оказалась дуга ее позвоночника. Он провел по ней рукой. Ничуть не удивившись, девочка улыбнулась ему и протянула стакан.

— Что это? — спросил Джонни, голос его дрожал.

— Это особый напиток. Вам понравится.

Джонни отпил и решил, что это ему очень нравится.

Девочка отвела ему волосы от лица. Ее юные груди были у него прямо перед глазами. Джонни бросило в пот, он оттолкнул ее.

— Нет! — воскликнул он.

Она выглядела обиженно и встревожено.

— Я сделала что-то не так?

Он смотрел на нее, красный и разгневанный.

— Не ты. Я.

Она с облегчением улыбнулась и снова приблизилась.

— Вы ничего не можете сделать не так, — заверила она. — Все буду делать я.

Он громко застонал, но от розового напитка почему-то приятно закачало и стало радостно. Он был воском в ее руках, она могла делать с ним все, что пожелает.

«Ребенок, — с ужасом подумал он. — Что я делаю с ребенком?!»