Опасности прекрасный лик

ГЛАВА 55

Стоя в дверях апартаментов Джастина Грума, Тони принимала гостей. Сводчатая гостиная преобразилась по случаю того, что это было первое крупное мероприятие по сбору средств, организованное Тони после ее возвращения в «Уитфилд коммьюникейшнз». Она взяла напрокат покрытые серебряной краской складные стулья с прямыми спинками и устроила элегантный буфет с чаем, кофе, печеньем, кексами, пирожными и разнообразными сырами. Напротив окна буйствовали краски роскошного букета из фуксий, ирисов и золотых шаров.

— Таким помещение не будет походить на зал заседаний, — заявила Марианна, когда они планировали вечер.

— А идиоты не будут выпадать из окна, — сухо ответила Тони.

В ее подсознании гвоздем засели обвинения, которые она читала в газетах. Каждый раз, взглянув на Джастина Грума, Тони задавалась вопросом: неужели он изнасиловал мою сестру? Неужели он убил ее?

Такое казалось невероятным, однако она не могла избавиться от этих мыслей.

— Добро пожаловать, — приветствовала она маленькую группу руководителей округов из Коннектикута. — Спасибо… да… вы проходите к бару, выпейте там. А если хотите, берите тарелки и занимайте свои места.

Слова лились, как во время литании.

Ряды редели.

Тони почувствовала на себе чей-то взгляд, и ей стало неуютно. В последнее время она постоянно ощущала за собой какую-то слежку, и ей это не нравилось. Она решила сейчас же раскланяться и уехать домой: не было резона в очередной раз выслушивать речь Грума. Дуайт, его пресс-атташе, вполне сможет справиться с проведением пресс-конференции, если Груму понадобится помощь. Грум разозлился, что ее не было, чтобы помочь ему избавиться от прессы, но Тони было все равно. Теперь его карьера значила для нее меньше, чем в то время, когда она была замужем за Домом.

Предвечернее небо было по-октябрьски ярко-голубым, дул свежий ветерок. Идя пешком через десять кварталов к своей квартире, Тони радовалась, что надела норковую шубку.

Плотник с Гаити работал над ее новыми книжными полками. Тони отложила перепланировку квартиру до конца лета, не желая жить на стройплощадке. И теперь, когда наступила осень, Марианна уговорила ее закончить ремонт. Тони все время забывала о ведущихся у нее домах работах. Она как бы на самом деле там больше не жила. Ее отсутствие затянулось.

Однако при виде плотника у Тони задрожало что-то в груди, и ей подумалось, что ремонт она отложила потому, что боялась своего влечения к этому мужчине. Он кивком поздоровался с ней.

Тони поинтересовалась:

— Вы еще долго?

— До пяти. — И снова вернулся к своей работе.

Тони сняла шубку, аккуратно повесила ее в гардероб и прошла на кухню. Там налила себе стакан апельсинового сока, немного погодя добавила туда чуть-чуть водки. Она услышала, как в гостиной плотник стучит молотком, и представила его сильные руки на своей спине, как они прижимают ее, успокаивают. Почему ей требуется успокоение? Тони попыталась выкинуть плотника из головы. Сильная тоска по Дому не означает, что она должна бегать за первым попавшимся мужчиной.

Тони почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. В последнее время ей иногда казалось, что она на грани нервного срыва.

— Извините меня, — появился в дверях мужчина, — мне надо вас кое о чем спросить.

Взяв себя в руки, Тони вышла с ним в гостиную.

Прежде чем заговорить, он помолчал, озабоченно глядя на нее.

— Так о чем вы хотели спросить? — резко сказала Тони.

— Вот эта полка, — спросил он. — Вы указали, что она должна быть короче, чем остальные, но, понимаете ли, тогда остальные будут упираться в окно. Это неэстетично.

Тони смотрела на полку, о которой шла речь, а видела в первую очередь вены на больших темных руках, державших полку, и мускулы на обнаженных предплечьях. На мужчине была красная майка и голубые джинсы. Внезапно Тони представила его обнаженным, и перед ней возникла картина, как она пробегает пальцем по его покрытому древесной пылью телу, вычерчивая кружки и спиральки на его бедрах, на его плоском, твердом животе. Она встряхнулась и увидела, что мужчина смотрит на нее с удивлением.

— Установите так, как считаете нужным, — смутившись, сказала она.

— Прекрасно.

Он взглянул на свои наручные часы и отправился укладывать инструменты. Тони следила за тем, как руки его берут инструменты, и представила эти руки на своих грудях. Она почувствовала, как отвердели соски, а затем, когда он потянулся за своим стареньким голубым свитером, Тони поняла, что ей холодно.

— Тони… Я могу называть вас Тони?

Она кивнула, наслаждаясь звуками своего имени, произнесенного его низким, звучным голосом. Мужчина натянул свитер через голову, затем сказал:

— Я сегодня иду на открытие вернисажа своей подруги. Не хотите ли пойти?

Глаза Тони расширились.

— Конечно, — сказала она, удивляясь себе. — А где это?

— В Ист-Виллидж.

Ист-Виллидж! Тони была обескуражена тем, что кто-то приглашает ее на вернисаж в Ист-Виллидж. Да она и в Сохо-то редко ходила на открытие выставок. Все ее друзья из художественных галерей были с Мэдисон-авеню или с 57-й улицы. Меха, шампанское, икра и все такое прочее. Вернисаж в Ист-Виллидж был вовсе не для нее.

Тем не менее она ощущала, что предложение Пьера было ей вызовом. Она не могла устоять.

— Я схожу домой принять душ и переодеться, — сказал Пьер. — Встретимся в галерее. Это на перекрестке Авеню-Си и 11-й улицы.

Ощущение того, что ей бросают вызов, усилилось. Неужто ей действительно хочется самой пробираться в самое сердце богемных трущоб, чтобы встретиться с фактическим незнакомым человеком? Неужто она спятила от одиночества? Да нет, конечно.

— Хорошо, — услышала Тони свой голос.

В семь тридцать Тони подкатила на такси к углу Авеню-Си и 11-й улицы. У входа тусовалась группа неряшливо одетых молодых людей в черных джинсах и черных же кожаных куртках, которые держали в руках пластиковые стаканчики или пили прямо из горлышка бутылочное пиво.

Тони пожалела, что не надела брюки. Она чувствовала, что в своей короткой юбочке и меховой шубе бросается в глаза.

Тони расплатилась с таксистом, выбралась наружу и услышала приглушенные возгласы: «Позор!» Бледненькая девушка с коротко стрижеными волосами, обесцвеченными пергидролем, погладила рукав ее манто.

— Бедные норки. Интересно, сколько же им пришлось страдать, прежде чем их убили и превратили в эту вещь?

— На эту шубу их пошло по меньшей мере штук пятьдесят, — с отвращением произнес какой-то мужчина.

— Больше шестидесяти.

— Что такое? — Тони не привыкла, чтобы какие-то незнакомые люди дотрагивались до ее шубы, и ей никогда в голову не приходило, что ее роскошный мех может вызвать какие-то иные чувства, кроме зависти.

— И еще сотни искалеченных животных. — Девушка с обесцвеченными волосами укоризненно посмотрела на Тони. — А вам известно, что на каждые шестьдесят пойманных в капкан норок еще сотня других животных случайно погибают в капканах и просто выбрасываются? Собаки, олени, кошки, кролики…

Тони протиснулась мимо девушки, сожалея о том, что уступила нелепому приглашению Пьера. Здесь ей делать нечего!

Большая мансарда была полна народу. Тони чувствовала, как все пялятся на ее роскошную шубу и думают, какая она жестокая. Она с вызовом запахнулась.

Где же Пьер?

Она протиснулась к бару, чтобы что-нибудь выпить. Бармен отсутствовал; стоял лишь белый стол с белым же разливным вином и пластмассовыми стаканчиками. Вино даже не было охлаждено. Поморщившись, Тони отвернулась. Она не могла пить такую дрянь. Наконец она заметила Пьера. Он разговаривал с огромной женщиной в полосатом оранжево-зеленом платье. Одно круглое золотое кольцо было продето у нее в ноздре, а несколько колец поменьше висели в ухе. Когда женщина разговаривала, что-то поблескивало у нее на языке, и Тони через мгновение сообразила, что язык у нее тоже проколот.

Пьер поднял глаза, увидел Тони и подошел к ней.

— А вот и вы. Нравится?

— Не очень.

— А что вы скажете о живописи?

Тони не заметила картин. Теперь она посмотрела на огромные белые полотна, висящие по стенам. Нечто похожее на белые резиновые шланги было искусно прикреплено к полотнам в виде гигантских узоров. Тони пожала плечами.

— Ничего. Это ваши?

— Моей подруги. Хотите познакомиться?

— Это та, вся проколотая, с которой вы беседовали?

Пьер улыбнулся.

— У вас тоже проколоты уши, — заметил он.

— Но не язык же.

— Ну, и она не проколола соски. Однако не остановилась перед тем, чтобы проколоть себе язык… и влагалище.

— О Боже!

— Мы все себя чем-то ограничиваем. — Пьер взял Тони за руку и повел к выходу. — Мне кажется, женщины вольны поступать со своим телом как им заблагорассудится. Но лично я не могу сказать, что мне нравится видеть какие-либо увечья. — Он снова улыбнулся. — Даже проколотые уши.

— Но это же совсем другое дело! — воскликнула Тони.

— Разве?

Они вышли наружу.

— Ладно, я вижу, что вас не интересует это искусство. Тогда мы можем перекусить что-нибудь.

Тони с благодарностью позволила проводить себя на улицу. Пьер постоянно останавливался, чтобы перекинуться словом с какими-то людьми, часто на французском, которого Тони не знала. Казалось, он знал здесь всех.

Когда они наконец остались одни и пошли в западном направлении вдоль облупившихся заброшенных зданий на 11-й улице, Тони спросила:

— А куда мы идем?

— В мою мансарду.

— А я думала, что мы идем ужинать.

— Я могу приготовить, если мы проголодаемся.

Тони никогда не встречала подобных людей. Словно бы он делал только то, что хотел, совершенно не пытаясь произвести на нее впечатление.

— Вы боитесь? Я действительно очень хороший человек. — Пьер подмигнул ей карим глазом.

— Нет. Просто удивляюсь. Я имею в виду, что вы меня почти не знаете. Зачем же вы ведете меня к себе домой?

— Это лучший способ узнать вас, — непринужденно ответил он.

Его мансарда находилась на Бауэри. Это была огромная комната, часть которой занимала широкая низкая кровать. На обшарпанном деревянном кофейном столике стоял телевизор, вокруг три шатких деревянных стула с прямыми спинками. Остальное пространство занято гипсовыми и деревянными скульптурами. Тони выскользнула из своей шубы и бросила ее на гору коробок возле двери, а затем, сбитая с толку, стала бродить среди скульптур. Они были слишком странными, чтобы воплощать что-то реальное, но в них было что-то. Что-то неуловимо трогательное.

— Вы художник, — промолвила Тони.

— Не совсем. Я плотник. А это у меня хобби.

Пьер растянулся на кровати, наблюдая за Тони прищуренными глазами.

— Иди сюда, — сказал он, похлопав по кровати рядом с собой. — Я хочу обнять тебя.

Тони нерешительно подошла. Пьер обнял ее своей ручищей и устроился поудобнее. Тони закрыла глаза.

Пьер рассеянно поглаживал ее волосы. Они долго лежали молча. Тони наполнил безмятежный покой. Она чувствовала себя как дома. В мансарде было тихо. Казалось, что ссора каких-то пьяных на улице происходит очень далеко отсюда. Она слышала едва различимое тиканье часов. Включился холодильник.

— О чем ты думаешь? — спросила наконец Тони.

Глаза его были закрыты, но он улыбнулся.

— На выставке на одной из картин был изображен корабль. Я думаю о нем. У меня есть мечта, Тони. Как только накоплю достаточно денег, куплю парусник и поплыву по Карибскому морю. Это будет недорого. Я смогу покрыть расходы, сдав его в аренду, а сам буду капитаном. В этом городе тошно. Вот об этом я и думаю.

— О!

— Я приехал сюда заработать. Я тебе говорил, что приехал с Гаити? Это самая прекрасная страна в мире. Но жить там страшно. Я видел такое, от чего у тебя бы похолодела кровь. У меня холодела. — Он замолчал.

— О Пьер!

— Я приехал в Нью-Йорк, чтобы начать новую жизнь. Однако это самый мерзкий город. Нужны деньги, и я обзавелся хорошими друзьями. Но здесь тошно. Как может такое богатство уживаться с такой нищетой? Неужели у вас сердце не разрывается, когда вы проходите мимо людей, спящих на улице? Неужели людям не ясно, сколько полезного можно было бы сделать на те деньги, которые тратятся на одно посещение ресторана? Я думал, что Америка более цивилизованная страна.

Тони не знала, что и сказать. Она-то была одним из этих богачей.

Он по-прежнему гладил ее волосы.

— А ты? — спросил он.

— А что я?

— Почему ты такая печальная?

— Я не печальная.

— Забавно, — произнес Пьер немного погодя. — Ты воплощаешь в себе все, что я не люблю в этом городе. Ты богата, шикарна, наверное, еще и бессердечна. Но что-то в тебе есть такое, отчего меня тянет к тебе. Так же, как тянет к Нью-Йорку.

Тони не знала, чувствовать ей себя обиженной или польщенной.

Пьер передвинулся так, чтобы смотреть на Тони сверху, и стал сонно разглядывать ее.

— И что мне нравится в тебе?

— Не знаю.

— Мне кажется, я знаю. Где-то там внутри есть Тони, которая стремится вырваться наружу. Моя встреча с ней предрешена. Наверное, дело в этом. Я никогда не могу не ответить на вызов. Нью-Йорк — это тоже вызов.

Своим загрубелым от работы пальцем Пьер провел по бровям Тони, а затем по щеке к губам. Тони закрыла глаза. Она почувствовала, как его палец прикоснулся к ее горлу, прошелся по изгибу ключицы.

— Посмотри на меня, — прошептал Пьер.

Тони открыла глаза.

Губы Пьера прильнули к ее губам. Он раздвинул языком ее зубы. Она осторожно дотронулась до его языка своим. Они смотрели друг на друга, пока Пьер нащупывал языком каждый ее зуб, небо, плоть под ее языком, кончик самого языка.

Дыхание Тони стало прерывистым.

Рука Пьера скользнула вверх по ее ноге. Она заметила радостное удивление в его глазах, когда он обнаружил, что на ней надеты не колготки, а чулки. Эрекция у него усилилась, он прижался к ее бедру. Она ощутила его руку на ягодицах, потом на животе, затем рука скользнула между ног, и Тони всю передернуло.

— Пьер… — выдохнула она.

— Тс-с…

Тони никогда не лежала так пассивно, когда занималась любовью. Однако Пьер так прижал ее, что она не могла даже шевельнуться. Да она и не хотела. Она чувствовала себя немножко пьяной, несмотря на то что выпить ей так и не довелось.

Пьер стянул ее хлопчатобумажный свитер, с улыбкой оставил атласный кружевной бюстгальтер на месте.

— Пьер… — снова произнесла Тони.

Он стал целовать ее кожу вокруг кружевной ткани.

— М-м?

Однако Тони больше ничего не сказала. Она так страстно желала его, что было больно. Ей хотелось сказать, что она его любит, но это была чушь. Как можно полюбить кого-то в первое же свидание? Но она сходила с ума по нему. Тони хотелось отдать ему всю себя, а не только свое тело.

Пьер нащупал молнию сзади на короткой черной юбке и стянул юбку с ее бедер. На ней были кремовые трусики, пояс с резинкой такого же цвета, тонкие чулки «паутинка». Пьер приподнялся и с удивлением стал рассматривать ее.

— Кажется, я наконец-то повстречал свою идеальную женщину, — пробормотал он.

На это Тони было что ответить:

— А я — своего идеального мужчину.

— Не двигайся, — приказал он. — Оставайся так.

Пьер поднялся и встал рядом с кроватью, глядя на Тони. Он расстегнул рубашку и сбросил ее. Его бронзовая грудь была широкой и мускулистой, живот плоским. Он расстегнул пряжку на поясе и «молнию» на брюках. Через несколько секунд он был абсолютно голым. Мускулы под его темной кожей чувственно вздувались, когда он выдвинул маленький ящик в прикроватной тумбочке и достал из него коробочку с презервативами. Тони не могла отвести от него глаз.

На ней все еще были туфли на высоких каблуках; Пьер по одному снял их и лег рядом. Движения его были настолько ленивы и тем не менее настолько чувственны, что Тони подумала, не займет ли у них занятие любовью всю ночь. А может, и весь год… или же годы и годы. Все, что делал Пьер, словно не подчинялось времени.

Тони всегда надевала трусики поверх пояса с резинкой. Пьеру удалось без труда стащить их. Пояс и чулки он снимать не стал.

Взгляд его возбуждал так же, как и прикосновение.

Описывая спираль, палец добрался до груди и проник под прочную ткань. Через секунду Тони почувствовала, что Пьер расстегивает бюстгальтер и освобождает ее от него. Тони дрожала от возбуждения. Ей не терпелось, однако она хотела, чтобы эти переживания длились вечно.

— Ну же… — взмолилась она наконец. — Пожалуйста!

Пьер усадил ее на себя со спокойной непринужденностью и со стоном вошел в нее. Тони тоже застонала.

Их залихорадило сильнее. Тони никогда не испытывала такой полноты, такой интенсивности чувства. Она коротко вскрикнула, закусила губу, потом прокричала его имя. Буря бушевала в ней. Существовали только они с Пьером, посреди какого-то океана, неизвестно где, только они двое в целом мире.

Когда все кончилось, Тони разрыдалась. Тяжело дыша, Пьер скатился с нее и обнял. Никто из них не сказал ни слова. Через какое-то время рыдания Тони прекратились, и она стала засыпать. Но даже во сне она знала, что руки Пьера обнимают ее, сжимают так, словно никогда никуда не отпустят.