По праву любви

Глава 13

Статья, написанная Тони, и особенно встреча с ним добавили Нине уверенности в собственной правоте. Нельзя сидеть без дела, на полном обеспечении мужа, когда миллионы людей добывают свой хлеб в поте лица, а кучка богачей нещадно их эксплуатирует! Нина должна бороться с несправедливостью, как это делает Тони. Только она должна бороться своими средствами, на своём месте — среди ткачих, а иначе у неё просто не будет на это морального права!

Вернувшийся с работы Жозе Мануэл впервые за последнее время увидел Нину воодушевлённой, одухотворённой и очень этому обрадовался:

— Что с тобой сегодня? Твои глаза опять искрятся тем лучистым светом, который пленил меня ещё при нашей первой встрече, на баррикадах!

Нина показала ему статью Тони и в восторженных тонах пересказала свою сегодняшнюю беседу с кузеном.

Жозе Мануэл, однако, не разделил её восторга:

— Наверняка статью написал не сам Тони. Он едва говорит по— португальски.

— Тони написал по— итальянски, а Маркус перевёл, — холодно пояснила Нина, обидевшись на Жозе Мануэла за скептическое отношение к журналистскому дебюту её брата.

— Значит, тем хуже для него, — заключил Жозе Мануэл. — Неужели ты и впрямь считаешь, что он выбрал для себя верный путь? Разве это его призвание — заниматься политикой, работать в типографии?

— Работать в типографии намного лучше, чем таскать ящики и мешки на рынке!

— Лучше, только не для Тони. Он собирается стать защитником слабых и угнетённых, хотя не знает их языка...

— Зато, он знает их проблемы! Для журналиста главное — мысли, идеи, которые он отстаивает в своих статьях. А Тони со временем будет владеть португальским так же, как итальянским.

— Хотел бы я дожить до этого дня и поболтать с Тони на португальском, — язвительно усмехнулся Жозе Мануэл, вызвав гневную реакцию Нины.

— Не смей сомневаться в умственных способностях моего брата! — закричала она.

Жозе Мануэл шутливо поднял руки вверх, показывая, что он прекращает сопротивление и сдаётся ей в плен.

— Давай вообще оставим эту тему и поговорим о чём— нибудь другом, — предложил он.

— О чём же?

— Например, о том, как улучшить наши отношения, которые почему— то складываются не совсем удачно.

— Они могут только ухудшиться, — безжалостно предрекла Нина.

— Почему? — растерянно спросил Жозе Мануэл.

— Потому, что я решила вернуться на ткацкую фабрику! Завтра я пойду к Силвии. Надеюсь, у неё отыщется для меня место за ткацким станком.

Нина знала от подруг, что фабрика Силвии вновь открылась и успешно набирала обороты, но ей даже в голову не могло прийти, что самой Силвии об этом ничего не известно.

После остановки фабрики Умберту сумел внушить Силвии мысль о невозможности сделать их ткацкое производство рентабельным. «В современных экономических условиях оно будет заведомо убыточным, потому, что цены на сырьё резко возросли, а покупательная способность населения упала, чуть ли не до нуля. Сейчас выгоднее не возобновлять производство, а потихоньку распродавать накопившиеся запасы тканей и вкладывать деньги в банк», — убеждал он Силвию, и она ему поверила.

Поскольку потребители теперь заказывали ткани крайне редко и в ничтожных количествах, то Силвия поручила Онофри заниматься этим делом, а сама перестала появляться на фабрике, что вполне соответствовало плану Умберту.

А план у него был дерзкий: тайком от Силвии взять руководство фабрикой на себя и вновь сделать производство прибыльным. Отважиться на такой рискованный шаг, Умберту заставила не жажда власти, а неопытность и беспомощность Силвии, сильно переоценившей свои возможности в бизнесе и доведшей фабрику до финансового краха.

Поставив перед собой эту благородную цель, Умберту легко добился поддержки Онофри и даже Паулу — преданного друга Силвии, служившего ей верой и правдой на протяжении многих лет.

Паулу в этой грандиозной мистификации отводилась особая роль, он должен был под любым предлогом удерживать Силвию от поездки на фабрику и всячески переключать её внимание на таинственного поклонника, ежедневно посылавшего ей букеты цветов.

Силвию действительно увлекла эта история. Теряясь в догадках, она пыталась вычислить незнакомца, справлялась о нём в цветочном магазине, но там утверждали, что имя заказчика им неизвестно. Зная, что Паулу давно и безнадёжно влюблён в неё, Силвия в какой— то момент заподозрила его.

Паулу не без труда сумел развеять её сомнения, однако счёл необходимым предостеречь Умберту, с которым был в сговоре:

— Круг подозреваемых лиц стремительно сужается, и дона Силвия поймёт, что цветы ей посылаете вы.

— Нет, она не догадается, — уверенно ответил Умберту. — Я вчера устроил ей сцену ревности, сказал, что убью наглеца, пытающегося соблазнить её с помощью тех букетов. Мне удалось разыграть такое искреннее негодование, что Силвия на меня даже обиделась.

— А может, настало время открыть ей всю правду? — робко предложил Паулу. — А то вы, сеньор Умберту, можете добиться противоположного эффекта.

— Нет, ещё рано, — твёрдо произнёс Умберту. — Фабрика только— только начала возрождаться, и я боюсь, как бы Силвия не помешала мне довести дело до конца.

— Но я слышал от сеньора Онофри, что к вам уже стали возвращаться прежние партнёры...

— Да, это так, — подтвердил Умберту, — но я хотел бы достичь стабильных результатов в получении прибыли, а потом уже открыться Силвии.

Этой тактики он продолжал придерживаться и в дальнейшем, и Силвия оставалась в неведении до тех пор, пока однажды к ней не пришла Нина.

Силвия обрадовалась ей, поделилась своими женскими секретами, рассказала о таинственном поклоннике.

— Мне кажется, ты уже заочно влюблена в него, — сделала вывод Нина. — Это и в самом деле очень красивая романтическая история. А как твой муж? Ты совсем не питаешь к нему никаких чувств?

— У меня нет мужа! — заявила Силвия. — Я всего лишь терплю Умберту в доме, но он живёт сам по себе, а я — сама по себе.

— Значит, он по— прежнему только управляет фабрикой?

— Какой фабрикой? — удивилась Силвия. — Разве ты не помнишь, что я её закрыла?

Теперь уже настал черёд Нины удивляться.

— А я подумала, что ты её снова открыла...

— Нет, сейчас это невыгодно. Фабрика принесла бы мне одни убытки.

— Теперь мне всё ясно, — сказала Нина с плохо скрываемым огорчением. — Ты продала фабрику, а её новый владелец просто нанял Умберту управляющим.

— О чём ты говоришь? Я ничего не продавала, — возразила Силвия. — И Умберту работает управляющим совсем на другой ткацкой фабрике.

Нина пришла в замешательство. Если Силвия не хочет взять её на работу, то могла бы и прямо сказать, зачем же прибегать к такой нелепой лжи!

— Прости, Силвия, — произнесла Нина, потупившись. — Наверное, мне сказали неправду о том, что твоя фабрика работает... Я, пожалуй, пойду... Рада была тебя повидать.

— Нет, постой, — остановила её Силвия. — Ты напрасно обиделась, я действительно ничего не понимаю. Неужели Умберту меня обманул?.. Паулу, ну— ка иди сюда! Ты знаешь, на какой фабрике работает сеньор Умберту? Не отворачивайся! Смотри мне прямо в глаза и говори всё, что тебе известно!

Паулу, увидев здесь Нину, догадался, откуда Силвия могла узнать тайну Умберту, и понял, что отпираться бессмысленно.

— Сеньор Умберту вновь открыл вашу фабрику и работает на ней как одержимый, — доложил он виноватым тоном.

— Паулу, и ты это скрывал от меня?!

— Простите, дона Силвия, — повинился он. — Сеньор Умберту хотел сам вам рассказать, но после того, как фабрика окончательно встанет на ноги.

— Я не верю своим ушам! — воскликнула Силвия, негодуя. — Даже в этом он меня обманул!.. И ты — предатель! — обернулась она к Паулу. — Убирайся прочь с моих глаз, пока я тебя не уволила!

Оставшись вдвоём с Ниной, она ещё долго изумлялась поступку Умберту, а потом вдруг предположила, что и цветы мог посылать ей именно он.

— Ты думаешь, это входило в план его операции? — спросила Нина. — А если это совсем другой человек, который в тебя страстно влюбился, но не решается сказать об этом, открыто, полагая, что ты замужем?

— Теперь я, кажется, знаю, как проверить, причастен ли к этим цветам Умберту, — сказала Силвия. — Но прежде мне нужно съездить на фабрику и посмотреть, каких успехов он сумел добиться там за это время.

Она догадывалась, что Паулу наверняка успел позвонить Умберту и предупредить его о том, что ей всё известно, поэтому и не пошла сразу в кабинет управляющего, а направилась в цех, чтобы воочию увидеть, как работает фабрика. К её огромному удивлению, всё ткацкое производство было восстановлено в полном объёме, ни один станок не простаивал, а склады ломились от готовой продукции. Затем Силвия поднялась в кабинет Онофри, проверила по документам, как идёт сбыт этой продукции, как поступают деньги на финансовый счёт фабрики, и ещё раз сильно удивилась.

Онофри с довольным видом пояснил ей причину такого успеха:

— Сеньор Умберту просто чудеса творил, чтобы удержать фабрику на плаву!

— Я это уже поняла, — сказала Силвия. — Но для меня остаётся загадкой, как вы, сеньор Онофри, могли вступить с ним в сговор и отважиться на такую авантюру?

— Мне было очень больно смотреть, как закрывается фабрика, в которую ваш отец, дона Силвия, вложил столько сил. Поэтому, я и рискнул...

— Спасибо вам, — растрогалась она. — Теперь я уважаю вас ещё больше, чем прежде.

— Значит, вы не станете снова закрывать фабрику? — обрадовался Онофри.

— Нет, конечно, — улыбнулась Силвия. — Пойдёмте к сеньору Умберту, я хочу поздравить его с успехом. Пусть он спокойно занимает место управляющего и добивается новых производственных побед.

В тот же вечер Умберту, вернувшись с работы, не застал дома жены. Мариана, горничная Силвии, доложила ему, что госпожа сама села за руль автомобиля и уехала на свидание с поклонником, который присылает ей розы.

Умберту встревожился:

— Сама села за руль? Это же безумие! Она может не справиться с управлением!

— Но сеньоре сможет помочь тот мужчина, что осыпает её цветами! — нагнетала обстановку Мариана, действуя строго по указке Силвии, устроившей проверку мужу.

И Умберту проговорился:

— Да какой там поклонник?! Это чушь! А вот ездить одной на машине ей не следует, это очень опасно!

Выслушав подробный отчёт Марианы о разговоре с хозяином, Силвия сделала вывод, что букеты роз она ежедневно получала, вероятнее всего, от Умберту.

А он, в свою очередь, решил, что теперь, когда она оценила его титанические усилия по восстановлению ткацкого производства, нет смысла таиться и в остальном. Поэтому, получив очередной букет, Силвия обнаружила вложенное в него приглашение на ужин, правда, там было указано только время и место встречи, но отсутствовало имя поклонника: Умберту надеялся устроить жене сюрприз.

А она, прочитав записку, сказала с усмешкой Мариане:

— Сегодня можешь не готовить ужин и уйти пораньше домой, потому что я буду ужинать в ресторане с таинственным поклонником!

— А сеньор Умберту? — на всякий случай спросила Мариана, хотя и поняла, что имела в виду её госпожа.

— Мне кажется, он сегодня будет ужинать в том же ресторане, что и я! — ответила Силвия, заговорщически подмигнув Мариане.

И она не ошиблась: Умберту встретил её у ресторана с таким же роскошным букетом роз, какие она ежедневно получала от него на протяжении нескольких недель.

— Прими это в знак моей любви, — торжественно произнёс он. — И прости за ту невинную мистификацию. Только так я мог ещё раз доказать тебе свою преданность и любовь.

Силвия взяла его под руку, и они вошли в ресторан, где звучала тихая приятная музыка.

— Ты выбрал прекрасное место для нашего свидания! — сказала она с улыбкой, и Умберту, поняв, что он прощён, весело подхватил:

— Да, по— моему, это подходящее место для того, чтобы станцевать с тобой вальс, но отнюдь не прощальный!

Историю примирения Силвии с её мужем Нина рассказала Жозе Мануэлу, невольно восхищаясь Умберту, оказавшимся способным на такой неординарный поступок ради любви.

Жозе Мануэла это возмутило.

— Какая там любовь?! Этот тип увивался за каждой юбкой, неужели ты всё забыла? Он сделал это из шкурного интереса! Ему нужна не Силвия, а её фабрика!

Нина, никогда не питавшая симпатии к Умберту, в этой ситуации принялась рьяно защищать его:

— Да, Умберту волочился за женщинами, но ты забыл, что дома у него в то время была парализованная жена, которую он, кстати, не бросил в беде! Он всегда любил Силвию и доказал это сейчас!

— Ха— ха— ха! «Не бросил»! — рассмеялся Жозе Мануэл. — А как же те ключи от квартиры, которые он вручил доне Мадалене? А как же его обещание развестись с больной женой и жениться на тебе?! Если бы ты дала ему согласие, то бросил бы он Силвию или не бросил? Как ты считаешь? Я думаю, он скорее обманул бы тебя, потому что ему не захотелось бы навсегда распрощаться с фабрикой. Или ради тебя он смог бы пойти на такую жертву? Может, ты уже жалеешь, что не приняла тогда его предложения?

Нина обиделась, сказала, что ревность Жозе Мануэла для неё оскорбительна, а потом, выбрав самый неподходящий момент, заявила:

— Ты не способен понять, что такое любовь! Любимая женщина для тебя — это не просто твоя собственность, а хуже: арестантка! Ведь ты же посадил меня под домашний арест! Но я больше не стану с этим мириться и пойду работать ткачихой! Я уже обо всём договорилась с Силвией.

— А с Умберту ты тоже договорилась? — вскипел Жозе Мануэл. — Но я пока ещё твой муж и не позволю тебе возвращаться на ту проклятую фабрику, тем более — простой работницей!

— Ты кто угодно, только не муж! — в сердцах закричала Нина. — Ты тюремный надзиратель!

— И всё равно, я тебя туда не отпущу, — отрезал Жозе Мануэл. — Ты можешь работать, только не на той фабрике!

— Что я слышу? Ты разрешаешь мне работать? Ну, спасибо, мой господин! — поклонилась ему в пояс Нина, вызвав ещё большее негодование Жозе Мануэла.

— Перестань юродствовать! — потребовал он, повысив голос.

Нина возмутилась:

— Ах, ты ещё и кричишь на меня?! Так вот, знай: я завтра же буду работать за ткацким станком на той фабрике, которую выбрала сама!

— Это чудовищно! — схватился за голову Жозе Мануэл. — Ты нисколько со мной не считаешься! Мнение мужа для тебя ничего не значит!

— Мужа, но не хозяина, не надсмотрщика! — подлила она масла в огонь.

— Да, я это уже слышал, ты не считаешь меня своим мужем, — подхватил он. — Тогда скажи, зачем мы живём вместе? Ты даже в постели не подпускаешь меня к себе!.. Скоро мне, пожалуй, придётся, как твоему Умберту, искать женщин на стороне...

Эта неосторожная фраза, сорвавшаяся у него с языка, стала решающей в их ссоре. Нина, топнув ногой, уже не закричала, а буквально завопила на весь дом:

— Ты можешь убираться к ним прямо сейчас! Да— да, я говорю это серьёзно: бери свои чемоданы и катись отсюда! И не появляйся здесь больше никогда!

— Это твоё последнее слово? — грозно спросил Жозе Мануэл.

— Да, — с вызовом ответила Нина. — Я сделала большую глупость, выйдя за тебя замуж!

— Ну, если так, то можешь считать себя свободной! — гневно бросил ей Жозе Мануэл и, хлопнув дверью, ушёл из дома.

Ночь он провёл в пансионе у Маркуса, оттуда же поехал и на работу. А когда вечером вернулся домой — Нины там уже не было. Как не было и её вещей, которые она днём перевезла в приют к Мадалене.

Жозе Мануэл, узнав об этом, решил, что не будет перед ней унижаться, упрашивая её вернуться обратно.

— Если она поймёт, что я ей нужен, то сама придёт ко мне. И тогда я её, конечно, прощу, — сказал он Маркусу.

Но дни шли, а Нина продолжала жить у матери и возвращаться к Жозе Мануэлу пока не собиралась. Мадалена уже устала наставлять её на путь истинный, говоря, что от добра, добра не ищут. На все её увещевания Нина отвечала одно:

— Я разочаровалась в Жозе Мануэле, в замужестве и вообще, в любви. Мне не нужен муж— господин, я буду сама себе хозяйкой.

Мадалена, слушая её, вздыхала и отмечала про себя, что самостоятельная жизнь, которую вела дочь, похоже, не очень её радует. С работы Нина всегда возвращалась грустной, от еды, как правило, отказывалась.

Поначалу Мадалена объясняла это усталостью Нины и усматривала в этом ещё один повод для упрёков.

— Ну что, добилась, чего хотела? Устаёшь так, что даже еда в горло не лезет? А могла бы сейчас жить как королева!

Позже, однако, Мадалена всерьёз обеспокоилась отсутствием аппетита у дочери.

— Это же ненормально, — рассудила она. — Ты целый день работаешь у станка, тебе надо есть, восстанавливать силы. А ты нос воротишь от еды. В чём дело? Может, ты больна? Сходи к врачу!

— Я ничем не больна! Просто меня тошнит при виде еды! — в сердцах обронила Нина, и тут Мадалену вдруг осенило:

— Ты беременна! Как же я сразу не догадалась?

Нина стала это отрицать, говорила, что уже больше месяца не спала с Жозе Мануэлом в одной постели, но Мадалена была абсолютно уверена в своём диагнозе, утверждая, что тошнота — это верный признак беременности. И, в конце концов, Нина тоже засомневалась.

— Это вовсе не входило в мои планы, — растерянно призналась она. — Я не хочу рожать от Жозе Мануэла. Это ему был нужен ребёнок, чтобы заставить меня сидеть дома!

Мадалена от возмущения замахала на дочь руками:

— Ты совсем спятила? Как можно говорить, что ты не хочешь ребёнка, если он уже в тебе живёт?! Это большой грех! Может, ты родишь его и сразу отдашь в приют? От тебя всякого можно ожидать!..

— Не беспокойся, не отдам, — проворчала Нина. — Если он всё же родится, то я буду воспитывать его одна!

— Ей— богу, ты сошла с ума! — всплеснула руками Мадалена. — Что значит одна? У тебя есть муж!

— Не начинай о нём, — скривилась Нина. — Я сама сумею вырастить своего ребёнка, а ты, надеюсь, мне поможешь...

— Я— то помогу, — вздохнула Мадалена, — только ребёнку было бы гораздо лучше в другом месте, в другом доме, рядом с родным отцом.

Не зная, как повлиять на собственную дочь, Мадалена обратилась за помощью к Дженаро и Тони, умоляя их по— родственному вразумить Нину, либо по— мужски поговорить с Жозе Мануэлом, чтобы ребёнок не рос без отца.

Тони для начала решил навестить Жозе Мануэла, а тот, услышав о ребёнке, не поверил ему:

— У нас уже давно ничего не было... Если Нина действительно беременна, то вряд ли это мой ребёнок...

После этого Тони и в самом деле пришлось поговорить с ним по— мужски, отстаивая честь Нины. К счастью, Жозе Мануэл быстро опомнился и взял свои слова обратно, а то бы Тони его точно избил!

Для переговоров с Ниной Жозе Мануэл отправился на фабрику и, дождавшись её у проходной, сразу же завёл речь о ребёнке:

— Это правда, что ты беременна? Я действительно скоро стану отцом?

— Нет, неправда, — сухо ответила Нина.

— А дона Мадалена говорила Тони, будто ты...

— Мама всё выдумала! — отрезала Нина. — У меня просто не было аппетита, а она раздула из мухи слона.

— Я тебе не верю, — сказал Жозе Мануэл. — Ты скрываешь от меня беременность, потому что не хочешь возвращаться домой.

— Да, не хочу, — подтвердила Нина. — Но скрывать мне от тебя нечего. На все твои вопросы я ответила, а теперь, будь добр, оставь меня. Иди домой!

— Я пойду туда только вместе с тобой! — заявил Жозе Мануэл, ухватив её за руку.

Нина стала вырываться и грубить ему:

— Отпусти! Не трогай меня! Я не твоя собственность! Ты мне опротивел со своими собственническими замашками!

— Ах, так?! Опротивел?! — взбеленился Жозе Мануэл и выпилил то, за что часом раньше едва не получил по физиономии от Тони: — Так, может, ты и гонишь меня только потому, что беременна от другого мужчины — более приятного, чем я? Вероятно, он не вызывает у тебя отвращения, если ты даже захотела от него ребёнка?!

Нина, извернувшись, ответила ему на это пощёчиной.

Жозе Мануэл тотчас же понял, какую непростительную глупость совершил, и, встав перед Ниной на колени, принялся умолять её о прощении.

Ткачихи, выходившие из ворот фабрики, прыскали от смеха при виде этой сцены, а наиболее любопытные вмиг образовали плотный круг, не давая Нине возможности уйти от Жозе Мануэла, продолжавшего удерживать её за руку и клясться в любви.

Нина же была оскорблена до глубины души и не желала его слушать.

— Я никогда к тебе не вернусь! Теперь, это невозможно! Ты принял меня за какую— то девку, способную спать с кем угодно!.. — твердила она, не слушая его и порываясь уйти.

В этот момент из ворот выехал на машине Умберту и, увидев толпу, резко затормозил.

— Что здесь происходит? — грозно спросил он у ткачих, думая, что они устроили очередной митинг протеста.

Ткачихи послушно расступились, и Умберту воочию увидел, как Жозе Мануэл унижается перед Ниной, а она безуспешно пытается от него уйти.

— Тебе нужна помощь, Нина? — спросил Умберту, с презрением глядя на Жозе Мануэла, который сразу же злобно прохрипел в ответ:

— Не лезь не в свои дела! Я говорю с женой!

Умберту недоумённо пожал плечами и уже собрался уйти, но тут вдруг Нина обратилась к нему с неожиданной просьбой:

— Сеньор Умберту, помогите! Увезите меня подальше от этого ужасного человека!

Жозе Мануэл, услышав такое, сам отпустил руку Нины.

А она бросилась бежать от него как от прокажённого, и Умберту не без труда остановил её и затолкал к себе в машину.

Изумлённые ткачихи с осуждением смотрели вслед удаляющейся машине — их симпатии явно были на стороне Жозе Мануэла. Он же, ощутив на себе их сочувственные взгляды, обхватил руками голову и ринулся прочь из толпы.

Большего унижения он не испытывал ни разу в жизни. Да что там унижение! Это было предательство! Это была публичная демонстрация самого подлого и пошлого предательства!

— Теперь мы расстались окончательно, — доложил он Тони, придя к нему в пансион. — Примирение между нами невозможно.

— А если родится ребёнок? — спросил Тони, и Жозе Мануэл обескуражил его своим ответом:

— После сегодняшней встречи с Ниной я могу повторить только то, что сказал тебе утром: вряд ли это мой ребёнок. А теперь, ты можешь и морду мне набить, мне уже всё равно...