Глава 2


Солнце сияло как— то особенно ярко в тот день, когда Фарина отправился навестить Франсиску, а может быть, ему только так казалось. Поднимаясь по ступенькам, он чувствовал себя вновь молодым, спешил на очень важное для него свидание, впереди его ждала новая жизнь, и он был рад своей неугомонной дерзости. Фарина звучно расхохотался. Так оно и было. У него опять была впереди новая неизведанная жизнь, и ему не терпелось её прожить.

По гостиной он расхаживал в нетерпении ожидания, и как только скрипнула дверь, он кинулся Франсиске навстречу.

Глаза у него блестели, губы складывались в улыбку, которую он хотел и не мог удержать.

— Как же я люблю вас, — произнёс он, излучая удивительную, немыслимую радость, — я забыл, что у меня седая голова, вы вернули мне мои двадцать лет!

Франсиска давно поняла, что Фарина обнаружит свои чувства лишь тогда, когда окончательно убедится в её покорности и почувствует себя победителем, сумевшим укротить своенравную строптивицу. Она ждала этого дня и побаивалась его, уверенная, что в дальнейшем ей придётся терпеливо переносить капризы мужчины, который сумел— таки подчинить её себе. Добивался и добился. Но действительность опровергла все тревожные мысли Франсиски. Фарина не требовал, не добивался, не настаивал — он был деятелен, радостен и приглашал её вместе с собой в приоткрывшуюся счастливую страну. Он словно бы говорил: «Пойдём! Мы будем открывать её вместе!» И разве можно было не откликнуться на такое приглашение?

Франсиска откликнулась на него легко, естественно и без малейших угрызений совести, которыми предполагала мучиться, представляя себе новый брак. Но речь шла не о браке.

— Я предлагаю вам отправиться в путешествие, которое может продлиться всю жизнь, — проговорил Фарина после поцелуя, от которого у обоих захватило дух.

И вдруг сердце Франсиски сжалось: Маурисиу! Её бедный мальчик! Он совсем потеряет разум от сюрпризов, которые ему преподносит жизнь!

— Для начала в Сан— Паулу, — отозвалась она в радостном предвкушении чуда, — трудно открывать новый мир на старом месте, не правда ли? — Она вопросительно взглянула на Фарину.

— Поэтому я и предложил пуститься в странствие, — понимающе улыбнулся он. — А если понадобится, то вполне возможно осуществить и бегство.

Франсиска на секунду задумалась и грустно покачала головой: можно убежать от возлюбленного, даже от мужа, но от детей убежать невозможно.

Фарина словно бы читал её мысли:

— Не пугайтесь! Мы непременно вернёмся. Бегство на этот раз отменяется!

Она улыбнулась и прильнула к нему, ища в его объятиях прибежища от житейских бурь, которые бушевали вокруг неё и в её сердце. Он прижал её к себе крепко и нежно, молчаливо обещая поддержку.

Она подняла голову, посмотрела на него и увидела смешливые искорки, пляшущие в его глазах. И в ответ засмеялась.

Смех был освобождением, вместе с ним прибывали силы и радость, которая захлестнула Франсиску, и уже всё на свете казалось ей необыкновенно смешным. Едва взглянув друг на друга, они начинали хохотать, и эта внезапная смешливость была лучшим свидетельством нахлынувшего счастья.

— Уезжаем сегодня же, — шепнул Фарина. — Я слишком долго ждал и не смогу ждать больше.

— Неужели? А что будет, если сегодня мы не уедем? — с искренним любопытством поинтересовалась Франсиска.

— Я тебя украду! Спрячу! И буду охранять, как своё самое драгоценное сокровище! Вот так! — Фарина ощерился и грозно зарычал. — Все в округе узнают, что появилось ужасное чудовище, и будут трепетать! Что, испугалась? То— то же!

Франсиска затряслась от смеха.

— Да, я чувствую, что дела, призывающие меня в Сан— Паулу, необыкновенно серьёзны.

— Ещё бы! И ты сразу это поняла! Я всегда знал, что ты самая умная женщина на свете!

Фарина ещё продолжал улыбаться, а Франсиска опять вспомнила своего несчастного сына, его нелепую ревность, свои подозрения и стала очень серьёзной.

— Мы поедем завтра, — сказала она. — Я не хочу, чтобы моя личная жизнь стала достоянием моих домашних.

— Но рано или поздно ты, надеюсь, поставишь их в курс дела? — поинтересовался Фарина. — Или мы, как желторотые подростки, всегда будем встречаться в кустиках, чтобы нас не увидели взрослые?

При этих словах Франсиска вспыхнула: призрак Мартино возник у неё перед глазами, но она постаралась отогнать его. Это ужасное постыдное воспоминание, которое она зачеркнула раз и навсегда. Она не хотела к нему возвращаться. Никогда!

Фарина истолковал её смущение по— своему. Нежно притянув её к себе, он прошептал:

— Да ты и впрямь совсем девочка, если до сих пор смущаешься и краснеешь, милая моя!

Франсиска расплакалась. Все свои горести и печали она молча выплакала на груди своего возлюбленного, а он ласково гладил её по голове, время от времени целуя в мокрую щёку...


Маурисиу мгновенно насторожился, узнав, что мать уезжает по делам в Сан— Паулу. Что за неотложные дела? Откуда они взялись? Уж не едет ли она с проклятым итальяшкой, который, наконец, уломал её? Он попытался расспросить Франсиску, вызвать на откровенность, но ничего, кроме сухого ответа, что ей нужно повидаться с одним из кофейных баронов, не добился.

Однако чуть позже Франсиска посмотрела на сына с состраданием и сказала, грустно улыбнувшись:

— Не стоит так волноваться, сынок, ты придаёшь слишком много значения вещам нестоящим!

— Я тебя не понял, мама! — отозвался Маурисиу. — Ты считаешь нестоящей фамильную честь?

— Стоящими вещами я считаю только доброту и любящее сердце, — ответила Франсиска.

— И это говорит Франсиска Железная Рука?! — воскликнул Маурисиу. — Я тебя не узнаю, мама!

Франсиска и сама себя не узнавала, но не стала говорить этого сыну. Ему она сказала совсем другое, надеясь вернуть прежнего, разумного, Маурисиу:

— Не может этого быть, сынок Железной Рукой называли меня чужие люди, а для тебя, для Беатрисы, особенно когда вы были маленькими, я была нежной любящей мамой. Мы все пережили много тяжёлого, но теперь возвращаемся к жизни, и к нам возвращается счастье. Разве не так?

— Ах вот оно что! — повысил голос Маурисиу, и глаза у него загорелись недобрым огоньком. — Я всегда подозревал, что ты помешанная! Ты,помешалась на итальянцах! Во что бы то ни стало, ты хочешь быть счастливой с итальянцем! Но имей в виду, я этого тебе не позволю! Дойду до любой крайности! Себя не пожалею, но итальянца в своём доме не допущу!

Франсиска почувствовала, что ещё минута, и Маурисиу раскрутит себя до истерики, поэтому промолчала. Тема была слишком болезненной для её мальчика, и следовало обходить её стороной.

Она поехала на станцию одна, но в поезде её уже ждал Фарина. Неделя, проведённая вместе, воистину стала для них медовой. Фарина баловал любимую женщину, как может баловать только многоопытный влюблённый мужчина. Он хотел, чтобы праздником становились обед и ужин, чудесным пиром — ночь, а весёлым развлечением — день. Но Франсиске хотелось одного: быть рядом со своим возлюбленным. Всё равно где, но только рядом с ним. Ей не хотелось думать, что пройдёт несколько дней, и она вернётся домой, но одна, без Фарины.

— А я— то надеялся, что тебе уже, по крайней мере, двадцать три, ты достигла совершеннолетия и имеешь право выйти замуж. Неужели я ошибся? — спросил Фарина, заглянув в грустные глаза Франсиски накануне отъезда.

— Ошибся, — кивнула Франсиска. — Мой сын не переживёт моего замужества. Пока я не могу сообщить ему об этом.

— Но отвезти тебя домой я, по крайней мере, могу? — спросил Фарина.

— Нет, что ты! — испуганно откликнулась Франсиска. — Он ни в коем случае не должен знать, что я ездила с тобой! Всё это как— то разрешится, милый, но пока я не знаю как...

Фарина не стал ни на чём настаивать, давать советы и пытаться распорядиться ситуацией, которая была ему не совсем понятна. «Вот ещё одна неразрешимая коллизия, — усмехнулся он про себя, вспомнив Марию, с которой он виделся на днях, сочтя необходимым навестить её и познакомить с Франсиской. — Оказывается, богатым и красивым вдовам очень трудно выйти замуж!» Он решил, что с Маурисиу поговорит сам, как мужчина с мужчиной, и при необходимости поставит на место зарвавшегося молокососа. Франсиска будет его женой, он сделал свой выбор и никому не позволит вмешиваться! А Мария пусть решает свои любовные проблемы сама.


Мария страдала. Тони по— прежнему не смотрел на неё, и она чувствовала себя самой несчастной женщиной в мире. Свои горести она выплакивала на груди у Дженаро, и тот корил её за недомыслие.

— Как можно было так поступить, ума не приложу, — вздыхал он. — Мало того, что ты вызывающе вела себя на свадьбе моей племянницы, так ещё и Камилии такого наговорила, что она поссорилась с Тони и выставила его за дверь. Разве мужчина может вытерпеть и простить такое? Он должен принимать решение, а женщина должна ему подчиняться! Тони нечего делать с женщинами, которые своевольничают, мужчины таких не любят.

Дженаро читал нотации, Мария не слушала его и плакала, уткнувшись ему в плечо. Выговорившись, Дженаро принимался её утешать:

— Ты ещё найдёшь себе мужа, ты молодая, красивая, состоятельная. А Тони, он женат. Ты на него не надейся. У него своя планида. Я своего сына знаю, он человек гордый, ранимый, чувствительный.

Утешения Дженаро были хуже нотаций, но Мария была рада и им, лишь бы разговор шёл о Тони.

— Мне снилась моя бабушка Луиза, — сообщила она как— то Дженаро, сквозь слёзы. — Она упрекала меня за то, что я оставила её одну, сказала, что очень мучается... Этот сон лишил меня покоя. Я подумала, что, если она и впрямь жива? Я была тогда очень больна, поручила разыскать её Мартино, он послал на розыски своих людей, и они привезли известие о её смерти. Я поверила этому известию. А что, если никто не искал её? Что, если она влачит свои дни в нищете и болезнях, зовёт меня на помощь, а я тут купаюсь в роскоши и довольстве?

— Всё может быть. Мария, — согласился Дженаро, после некоторого раздумья. — Сеньора Луиза всегда была очень самостоятельной женщиной и пользовалась в округе большим уважением. Лично я ничего не слышал о её смерти. Но если бы такое случилось, люди знали бы, и я тоже об этом услышал бы.

«Господи! Да неужели она жива?» — возликовала про себя Мария. И, тут же представив себе, как живёт её несчастная старая бабушка, чуть не взвыла от отчаяния. Решение возникло мгновенно, и она в мольбе протянула руки к Дженаро.

— Сеньор Дженаро, а вы не могли бы съездить в Италию и найти её? Я не могу туда поехать сама, потому что так и не знаю, кто и за что убил Мартино. Если это месть за убийство, то она обрушится и на моего невинного Мартиньо. А вы...

Дженаро задумался, и чем больше он думал, тем отраднее казалась ему перспектива побывать на родине.

— Если сказать честно, то я очень соскучился по нашей Чивите, — признался он. — Я бы побывал на могиле моей бедняжки Розы, посмотрел, что сталось с нашим домом. Ведь я просто— напросто запер его на ключ и уехал.

— Поезжайте, умоляю вас, поезжайте! — Мария смотрела на него с такой мукой, что сердце старика защемило.

— Я поеду, дочка, поеду. И вернусь непременно с сеньорой Луизой.

О таком счастье Мария и не мечтала. Теперь она будет хотя бы знать, что поиски находятся в верных руках и всему, что скажет сеньор Дженаро, можно доверять.

— Поедемте покупать билет! — воскликнула она. — Все расходы я вам оплачу и буду вас ждать столько, сколько понадобится.

«Может быть, — думала Мария, — все мои неудачи — это расплата за бабушку? Чем скорее сеньор Дженаро привезёт мне правду о ней, тем лучше!»

О своём отъезде Дженаро сообщил в первую очередь Тони и Мариузе.

Тони он попросил играть вместо него в борделе.

— Другой работы у меня нет, я не хочу терять её, — объяснил он.

— А у меня вообще нет никакой работы, — усмехнулся Тони, — так что эта меня очень выручит.

Мариуза очень расстроилась.

— Мне будет вас не хватать, — честно призналась она. — Я к вам так привязалась.

— И мне вас, — столь же честно ответил Дженаро, — я к вам тоже очень привык и привязался.

Горечь разлуки была смягчена этим взаимным полупризнанием, им обоим было чего ждать, и от этого разлука становилась легче.

Мариуза поделилась с Дженаро своими заботами и радостью: она, наконец— то, встретилась с Бруну, кавалером своей племянницы, думала, какой— то прохвост, который рад сбить девушку с толку, но он оказался вполне приличным молодым человеком с серьёзными намерениями. Ему лестно, что Изабела учится и получит диплом учительницы. «Буду рад, если женюсь на учительнице», — сказал он.

Мариузе это очень понравилось, и она разрешила им встречаться. Пусть не прячутся больше по углам, пусть лучше сидят в гостиной при ней, при Мариузе, всё от греха подальше!

Дженаро одобрил её действия и пригласил Мариузу на прощальный ужин.

Мария возлагала большие надежды на этот ужин. И напрасно. Тони попрощался с отцом раньше и ушёл на работу в бордель. Дженаро и Мариуза мирно беседовали за пирогом, который собственноручно испекла хозяйка пансиона. Мария посидела с ними, поцеловала Дженаро и, опечаленная, ушла к Мартинью. И всё— таки в её сердце теплилась надежда на лучшее. А вдруг сеньор Дженаро и в самом деле вернётся с её любимой мудрой бабушкой, и всё пойдёт совершенно по— иному?..

После отъезда Дженаро, Тони собрался покинуть пансион.

— Мне нечем платить за комнату, — сказал он с застенчивой улыбкой.

— Ваш отец заплатил за месяц вперёд, так что можете спокойно оставаться на месте, — приветливо сказала ему Мариуза.

Она жалела Марию, сочувствовала Тони и рада была бы им помочь. Время от времени, угощая Тони супом на кухне, она заводила разговор о том, как любит его Мария, на какие жертвы ради него она готова и какой у них славный растёт сыночек. Тони отмалчивался, отдавая должное кулинарным талантам хозяйки пансиона. Мариуза намекала, что пора бы ему принять разумное ответственное решение, то есть навсегда связать свою судьбу с судьбой Марии. Тони сердечно благодарил её за ужин и уходил, а Мариуза, вздыхая, собирала посуду: ей было жаль молодых людей, она думала о них, а потом мысли уносили её в дальние неизведанные края, которые назывались Италией и куда скоро прибудет сеньор Дженаро.

В один прекрасный день Тони пришёл с букетом и коробкой конфет, сердечно поблагодарил Мариузу и сообщил, что нашёл себе квартиру. Взял чемодан и ушёл, не оставив адреса.

Узнав об исчезновении Тони, Маркус всплеснул руками: подумать только, а он хотел позвать его работать в свою газету! Как раз сегодня говорил о нём с начальством!

Сам Маркус совсем недавно устроился репортёром в небольшую, но очень бойкую газетку и целыми днями странствовал по городу в поисках сюжетов для репортажей. То же самое он собирался предложить и Тони, но тот внезапно исчез.

Найти его было непросто. Он снял подвальную комнатушку у одного портного. Главным достоинством нового жилища было чистое бельё на постели, менять которое время от времени хозяйка не отказывалась. Даже ванна была в саду и принадлежала соседу— сапожнику, милостиво разрешившему новому постояльцу ею пользоваться. Тони только посмотрел на неё, но воспользоваться не решился, поскольку не любил прилюдно раздеваться, а не раздеваясь, мыться не умел.

— Но зато и цена соответствующая, — вздыхал портной и не обманывал: цена была весьма умеренной.

Устроившись на новом месте, Тони отправился навестить Эзекиела. Тот встретил зятя добродушной улыбкой. Он привязался к Тони и, может быть, больше всех сожалел о его отсутствии. Деловых качеств у Тони не было, зато был дар привлекать к себе людей, выслушивать их с доброжелательным вниманием, уходить от конфликтов.

— Как Камилия? — с порога задал вопрос Тони.

— Каждый день приходит на фабрику, вникла во все тонкости и обнаружила недюжинные деловые способности.

Слова Эзекиела не были пустой похвальбой. Камилия всерьёз заинтересовалась работой, проявила прекрасные организаторские способности и немалую жёсткость. Так, она предложила уволить тех швей, которые не выполняли дневную норму. Маноло, правда, не поддержал её, да и сам Эзекиел, пока не мог на это решиться. Он слишком хорошо знал, что значит лишиться куска хлеба.

— Я рад за неё, — отозвался Тони и выжидательно посмотрел на тестя, который понял его немой вопрос и отрицательно покачал головой.

Тони не стал продолжать расспросы вслух и добавил только:

— Я пришел, чтобы подписать бумаги. Хочу отказаться от доли в фабричном производстве и от части дома, которая причитается мне по закону.

— Подумай, Тони, ты остаёшься совсем ни с чем. Я бы на твоём месте так не поступал, — стал уговаривать его Эзекиел. — Пользуйся пока доходами, а когда устроишься на хорошее место, будешь получать приличные деньги, всё вернёшь. Ты поступаешь неразумно.

— Может быть, — согласился Тони. — Но я никогда не пользовался тем, что мне не принадлежит. Приготовьте, пожалуйста, бумаги, и я их подпишу.

Эзекиел пообещал их подготовить, Тони простился и ушёл. Честно говоря, он надеялся на что— то совсем другое, когда шёл к тестю. После разговора с Эзскиелом руки у него опустились окончательно, он впал в уныние. А после ночной работы в борделе, валился на постель и лежал в каком— то полусне, даже не притрагиваясь к пище.


Эзекиел рассказал жене и дочери о предложении Тони, и Ципора осталась очень довольна поведением зятя.

— Что же ты думала, что Тони мошенник или пройдоха? — сердито посмотрела на мать Камилия. — Чего— чего, а порядочности у него не отнимешь.

— Может, ты еще подумаешь? — спросил дочь Эзекиел. — Такое качество, как порядочность, тоже на дороге не валяется.

— Он меня жалел, а я его жалеть не буду, — с той же резкостью ответила Камилия. — Я его видеть не хочу! Никогда!

«Озлобилась моя дочка, ожесточилась, не прошла для неё даром незадавшаяся семейная жизнь, — вздохнул про себя Эзекиел. — А я не могу сердиться на этого итальянца! Хороший он всё— таки парень!» Он вспомнил, как отозвалась Камилия и о сыне Жонатана. «Конопатый чертёнок! Мы с ним всегда дрались!» — вот что она сказала, а они как— никак выросли вместе, и Самуэл стал взрослым, учился в Америке, а живёт теперь в Германии. Правда, Жонатан говорит, что его сын больше тратит, чем зарабатывает, и всё время просит денег, но зато интересуется и кино, и театром, и вообще, наверное, очень приличный молодой человек. Нахваливая своего сына, Жонатан не скрывает, что был бы рад его женитьбе на Камилии. Эзекиел тоже не возражал бы, чтобы жизнь дочери как— то устроилась, но бедняжка Камилия так озлобилась, так ожесточилась...

И что будет со всеми этими несчастными молодыми людьми — Камилией, Тони, Марией? Никто этого не ведает.


Загрузка...