По праву любви

Глава 25

Каждую ночь Катэрина слышала чудесную, завораживающую музыку, которую наигрывал ей таинственный музыкант, не видимый в ночной мгле и не слышимый никем, кроме той, кому эта музыка предназначалась.

Констанция и Винченцо, опасаясь за рассудок дочери, пытались выследить этого музыканта. Если он существовал на самом деле, а не являлся плодом воспалённого воображения их дочери, то должны же и они его услышать! Но им не везло. Сколько раз они давали себе слово бодрствовать всю ночь! Однако им это не удавалось. Наработавшись за день, они засыпали крепким сном, так и не услышав никакой музыки. Наконец, Винченцо был вынужден признать собственное поражение:

— Вдвоём с тобой, Констанция, мы никогда не выследим этого музыканта. Он либо очень хитёр, либо...

— Либо его вообще не существует, — печально произнесла Констанция.

— Но неужели наша дочка сошла с ума? Я не хочу в это верить! — сказал Винченцо. — А что, если мы подрядим для этого дела Форро и Зангона? Пусть они посидят несколько ночей в засаде, может, кого— то и поймают.

Констанция восприняла его идею без восторга, но и возражать не стала. Пусть попробуют, может, у них что— то получится.

Просьба Винченцо озадачила Форро и Зангона.

— Мы, конечно, поможем вам, — сказал Форро, — но вдруг это наигрывает какая— нибудь потусторонняя душа?

— Ты что, струсил? — пристыдил его Винченцо.

— Если говорить честно, то я побаиваюсь, — признался Форро.

Зангон помалкивал, и по его виду было невозможно понять, что он думает на сей счёт.

— Так вы придёте сегодня ночью? — поставил вопрос ребром Винченцо.

— Да, придём, — ответил Зангон, а Форро лишь согласно кивнул.

Вездесущая Рита, слышавшая их разговор, сказала после отъезда Винченцо:

— Он хочет разгадать тайну, а это ни ему, ни вам не под силу.

— Почему? — спросил Форро. — Потому что нет никакого музыканта?

— Он есть. Только он играет для одной Катэрины, — ответила Рита.

— И кто же он? — не унимался Форро.

— Катэрине играет тот, кто полюбил её с первого взгляда и привязался к ней всем сердцем.

— Значит, это Маурисиу? — спросил Форро, но Рита сделала вид, будто не услышала его.

Вечером Зангон и Форро отправились на фазенду Винченцо, и Катэрина, узнав о готовящейся засаде, расстроилась:

— Вы его только спугнёте, а мне так хотелось сегодня послушать музыку!..

— Если они поймают этого музыканта, то мы заставим его играть для тебя даже днём! — попытался приободрить её Винченцо.

— Нет, его невозможно поймать, — покачала головой Катэрина, — потому что это ангел. Он прилетает и играет для меня, чтобы успокоить мою больную душу. От его музыки у меня становится легче на душе.

— Ладно, разберёмся, что это за ангел, — сказал Винченцо.

«Часовых» он расставил с разных сторон дома, а сам расположился у окна, откуда хорошо просматривался двор, освещённый полной луной.

Констанция тоже пристроилась на стуле рядом с мужем:

— Я разбужу тебя, если ты станешь засыпать.

— Да ты сама уснёшь через пять минут! — беззлобно проворчал Винченцо.

Уснули они, однако, оба. Но первой всё же проснулась Констанция и стала тормошить мужа:

— Винченцо! Винченцо! Проснись! Кто— то бегает возле дома! И музыка звучит! Ей— богу, звучит, я слышу. А ты?

Винченцо ничего не услышал. Впрочем, музыка уже перестала звучать, когда они с Констанцией выбежали во двор.

— Кто здесь? Эй, отзовись? — громко крикнул Винченцо, но на его зов сбежались только Форро и Зангон, а чуть позже подошла и Катэрина.

— Мама, он был здесь! Он не испугался засады!

— Кто, дочка? Кто это был? Ты видела его? — засыпала её вопросами Констанция.

— Нет, я только слышала музыку, — ответила Катэрина. — Это был ангел... Он уже улетел...

— А вы что— нибудь слышали? — набросился на «часовых» Винченцо. — Или все проспали?

— Да, я, кажется, уснул... Простите меня, — повинился Форро.

Зангон тоже принёс Винченцо свои извинения, и тот больше не стал привлекать их в засаду.

— Идите спать в дом, от вас всё равно никакого толку! — сказал он с досадой.

Констанция же осталась довольна результатом этих, пусть и не совсем удачных ночных бдений.

— А всё— таки музыка есть! — сказала она. — Я сама её слышала! Наша дочь не сумасшедшая, Винченцо.

— Мама, ты тоже слышала?! — обрадовалась Катэрина. — Значит, эта музыка звучит не в моём воображении, а в действительности! Может, когда— нибудь я увижу моего ангела? Я буду ждать его...

Послушав её, Форро ещё больше утвердился в своём предположении, что по ночам Катэрине наигрывает не кто иной, как Маурисиу, и на следующий день заговорил с ним об этом.

— Прошлой ночью мы с Зангоном сидели в засаде, чтобы узнать, кто развлекает музыкой Катэрину.

— Развлекает музыкой? — удивился Маурисиу.

— Да, каждую ночь ей кто— то играет. Она ещё не знает кто, но её сердечко уже готово открыться для этого музыканта.

Маурисиу посмотрел на Форро с недоверием, но Зангон всё подтвердил:

— Это правда, сеньор Маурисиу. Катэрина слышит музыку, которая её лечит. Она ведь стала очень печальной, с тех пор как умер ваш сын. К тому же она расстроена из— за того, что поссорилась с вами.

— Этого не может быть, — сказал Маурисиу. — Катэрина ничуть не опечалилась, расставшись со мной. Она считает меня чудовищем.

— И всё же скажите нам, — продолжил гнуть свою линию Форро, — это не вы играете для неё по ночам?

— Нет, — твёрдо ответил Маурисиу. — Это может быть кто угодно, только не я. По крайней мере, прошлой ночью я был дома. И вообще у меня сейчас совсем другие заботы.

Маурисиу действительно было в те дни не до Катэрины. Всю его энергию поглощало противостояние с Фариной, который перешёл к активным наступательным действиям, заручившись поддержкой капитана Рамиру.

Посулив Омеру скорый перевод на службу в Сан— Паулу, он потребовал, соответственно, и ускорить арест Маурисиу.

Но Омеру, у которого впереди замаячила радужная перспектива, теперь должен был особенно взвешивать каждый свой шаг и поэтому проявил осторожность:

— Если вы помните, я закрыл это уголовное дело весьма необычным способом. И теперь мне придётся здорово повертеться, чтобы открыть его заново и при этом не запятнать своей репутации честного полицейского.

— Тут я вам не помощник, — сказал Фарина. — Я своё обязательство выполнил, теперь ваш черёд!

Омеру мог бы возразить ему, что пока он выполнил обязательство только на словах, но вместо этого предпочёл ответить Фарине более дипломатично:

— Как вы понимаете, такие дела быстро не делаются. На это потребуется время.

— Но я не могу долго ждать, — нахмурился Фарина. — Маурисиу с каждым днём становится всё опаснее, а у меня скоро должен родиться сын! Я просто не имею права подвергать своего наследника опасности.

— Не беспокойтесь, когда ваш сын появится на свет, я уберу Маурисиу с вашего пути, — заверил его Омеру, добавив: — Но в рамках закона! Мне нужно поговорить с психиатром. Возможно, нам удастся запереть Маурисиу в сумасшедшем доме. А уж после этого мы сможем смело, не боясь последствий, продолжить дело об убийстве сеньора Мартино.

— Сумасшедший дом?.. — в задумчивости произнёс Фарина. — Что ж, по— моему, это хорошая идея! Только учтите, его мать не должна ничего знать о нашем сговоре.

— Распространять подобную информацию не в моих интересах, — ответил комиссар Омеру.

Маурисиу, разумеется, не догадывался об их тайном сговоре, но у него и так было достаточно оснований для того, чтобы всерьёз опасаться Фарины. Тот беззастенчиво шёл к намеченной цели, стремясь юридически оформить на своё имя всю фазенду Франсиски.

Однажды он потребовал этого от Франсиски, казалось бы, в самый неподходящий момент. Они говорили о будущем ребёнке, и Фарина, как всегда, мечтал о том, что у него непременно родится сын. Франсиску с некоторых пор это уже начало пугать. Она ведь не имела возможности выбирать пол будущего ребёнка. А что, если родится девочка? Фарина не будет любить её?

— Сын или дочь, какая разница? Это уж как Господу будет угодно, — осторожно заметила она и опять услышала от Фарины:

— Нет, только сын! Мне нужен наследник, который будет носить моё имя.

Франсиску это покоробило, но она всё же попыталась ответить ему в шутливой форме:

— Вы, мужчины, помешаны на сыновьях! Если родится дочь, будь доволен и этим. Я уже не в том возрасте, чтобы рожать ещё раз.

— Я уверен, будет сын, — вновь повторил Фарина и без всякой предварительной подготовки перешёл к главной для него теме: — Кстати, нам надо поговорить о деле. Помнишь, ты однажды сказала, что хочешь перевести часть фазенды на моё имя, потому что я вкладываю в неё свои деньги?

— Я этого не говорила. Ты сам предложил мне так сделать, — справедливости ради заметила Франсиска.

Фарина плутовато усмехнулся:

— Ладно, пусть так, но ты согласилась, что это будет справедливо. Пойми, это нужно не для меня, а для нашего сына. Мы должны позаботиться о его будущем!

Франсиска вроде и не возражала ему, но сказала, что прежде ей необходимо поговорить со своими детьми.

— Зачем? — огорчился Фарина. — Разве не ты хозяйка фазенды?

— Часть фазенды принадлежит им по наследству. Поэтому мы должны вместе принять решение, — твёрдо ответила Франсиска.

Разговор с детьми проходил в присутствии Фарины и вышел очень трудным. Фарина заранее подсуетился, заготовив дарственную, которую оставалось только подписать, и Франсиска долго втолковывала детям, почему они должны поставить свои подписи под этим документом. Основной упор она делала на то, что Фарина вложил в их фазенду большие деньги и вправе претендовать на часть общей собственности.

— Мама, не будь наивной, — взывал к её благоразумию Маурисиу. — Неужели тебе не ясно, что речь идёт не о какой— то абстрактной части фазенды, а о нашей с Беатрисой доле наследства. Твой муж хочет отнять у нас наше наследство!

— Выбирай выражения, Маурисиу! — одёрнула его Франсиска, а Фарина предпочёл ударить пасынка в его больное место:

— Я не обижаюсь только потому, что у тебя не всё в порядке с головой. Вероятно, по этой причине ты и забыл, что вообще не имеешь права на наследство, потому что не являешься законным сыном сеньора Марсилиу. Ты всего лишь сын убитого итальянца!

Франсиске пришлось теперь уже одёргивать Фарину, однако Маурисиу сам нашёл веские аргументы в свою защиту:

— Мне прекрасно известно, чей я сын. Но тот человек, который меня вырастил и воспитал, оставил наследство маме, Беатрисе и мне тоже! Кстати, вы сами же себе противоречите: если бы я не был законным наследником, вы бы не стали сейчас со мной церемониться и уговаривать меня, чтобы я поставил свою подпись на дарственной! Что же до денег, которые вы потратили на нашу фазенду, то я их у вас не просил. Но раз уж вы настаиваете на возмещении затрат, то мы с Беатрисой можем продать часть драгоценностей, доставшихся нам и наследство, и вернуть вам те злополучные деньги!

— Нет— нет, деньги и земля — это не одно и то же, — поспешил отказаться от предложенной ему компенсации Фарина, опасаясь, что другие члены семьи могут поддержать идею Маурисиу.

— Ну да, — язвительно усмехнулся Маурисиу, — дело ведь не в деньгах, правда? Дело в земле, которую вы хотите отобрать у нас, чтобы стать единоличным собственником этой фазенды. Мама, теперь ты, надеюсь, всё поняла?

— Я поняла, чго мне нужно было самой принимать решение, не советуясь с вами, — ответила Франсиска.

Маурисиу посмотрел на неё с горечью и сожалением.

— Мама, мне больно видеть, как этот бессовестный человек сделал тебя марионеткой в своих руках, — сказал он. — Ты можешь подписать эту дарственную, а я обращусь к своим адвокатам и легко её опротестую! Я никому не позволю ограбить меня, Беатрису и тебя!

— Ты не слишком зарывайся, — сердито прикрикнул на него Фарина. — Тебя никто не уполномочивал говорить за всех! У Беатрисы есть своя голова на плечах. Подписывай, Беатриса, и покончим с этим делом. Доля Маурисиу такая маленькая, что практически ничего не значит.

Рассчитывая на поддержку Беатрисы, Фарина и не предполагал, что у неё действительно имелась своя голова на плечах. Ещё после той печальной истории с Марией Беатриса резко изменила своё отношение к Фарине. Марсело тоже перестал ему доверять, но поскольку Фарина считался другом его отца, то в этом случае просто невозможно было не учесть мнение Винченцо. И Марселло прямо спросил его:

— Скажи, отец, ты считаешь сеньора Фарину честным человеком?

Винченцо помолчал, потом хмыкнул и, наконец, ответил:

— Однажды Фарина сам сказал мне: «Честный человек никогда не разбогатеет. Вот ты, например, честный, поэтому и будешь всю жизнь мотыжить землю вместе с женой и детьми». А теперь ты ответь: Фарина — богатый человек?

— Да, он богат и никогда этого не скрывал, — сказал Марселло.

— Ну, вот ты и ответил на свой же вопрос, — печально произнёс Винченцо.

— Маурисиу давно твердит, что Фарине ни в коем случае нельзя доверять, потому что он хочет присвоить себе всю фазенду, — продолжил Марселло. — Раньше я считал это бредом, но потом увидел, как наш друг Фарина безжалостно обошёлся с Марией, и стал думать, что Маурисиу, пожалуй, прав.

— Да, Маурисиу прав, — неожиданно вмешалась в их разговор Катэрина. — Он мог сойти с ума и даже убить человека, но врага он всегда распознавал сразу и безошибочно. Мартино покушался на землю доны Франсиски, и Маурисиу понял это раньше всех. А Фарину он почему— то невзлюбил ещё с той поры, как впервые увидел его у нас в доме. Так что ты, Марселло, будь там настороже! Маурисиу не станет просто так возводить на человека напраслину.

— Ты его защищаешь? — удивился Марселло. — Значит, твоя злость на Маурисиу прошла?

— Да, прошла, — спокойно ответила Катэрина.

— Я этому рад, — сказал Марселло. — Спасибо тебе за очень важный совет, Катэрина. Я буду начеку и не позволю Фарине отобрать землю Беатрисы!

Дома он пересказал жене этот разговор, и вдвоём они решили, что будут всячески защищать интересы своего будущего ребёнка.

Именно поэтому Беатриса и отказалась подписать дарственную, неожиданно для Фарины, спутав все его планы.

— Я не стану отчуждать свою долю наследства, — твёрдо сказала она и обратилась к матери: — Ты можешь располагать своей частью фазенды, как тебе заблагорассудится, но по закону ты не имеешь права наносить ущерб ни мне, ни Маурисиу. Мы тоже наследники этой фазенды!

Услышав это, Фарина вскочил с места как ужаленный:

— Что?! Ты мне больше не доверяешь, Беатриса? Марсело, убеди её! Скажи своё веское мужское слово!

Марселло же предпочёл прикинуться простачком, вяло ответив:

— Фазенда принадлежит Беатрисе, я не хочу вмешиваться.

Маурисиу захлопал в ладоши:

— Браво, Марселло! Браво, Беатриса! Один я ничего не мог сделать, но теперь, когда вы со мной, мы не просто единая семья, мы — сила!

После этой осечки Фарина сразу же собрался ехать в Сан— Паулу, чтобы похлопотать там о скорейшем переводе Омеру на желанную для него должность. Он понял, что комиссар не станет ничего предпринимать в отношении Маурисиу, пока не получит официальное уведомление о переводе на службу в Сан— Паулу. А Фарине было уже невмоготу терпеть Маурисиу в доме, который он теперь считал исключительно своей собственностью.

«Ты не захотел подписать дарственную, зато подписал себе приговор! — мысленно злорадствовал Фарина, сообразив, как он лихо может одержать победу над Маурисиу в этой, казалось бы, безнадёжно проигранной схватке. — Я упеку тебя в психушку на всю жизнь. Тебя признают недееспособным, и я получу долю твоего наследства как твой же опекун, а для Беатрисы тоже что— нибудь придумаю. Она ещё не знает, с кем вздумала тягаться!»

Поездку в Сан— Паулу, однако, Фарине пришлось отложить, поскольку тут одни за другими последовали роды. Первой родила Беатриса.

Марселло было всё равно, кто у него родится, мальчик или девочка, но это оказался довольно крепенький мальчонка, получивший в честь деда имя Винченцо.

Фарина не без зависти посмотрел на Марселло и самонадеянно заявил при всех:

— У меня тоже родится сын! Мне нужен наследник, мужчина, и Франсиска мне его родит!

Жулия, услышав это, шёпотом спросила у Риты:

— А если родится девочка, что тогда будет?

— Не знаю, детка, — так же тихо ответила ей Рита. — Но чует моё сердце, что добра тогда не жди!

А Констанция, увидев, как побледнела Франсиска после такого безапелляционного заявления мужа, сказала ей:

— Ты не волнуйся, он и дочку полюбит! Все мужчины таковы. Мечтают о сыне, а когда появляется дочь, они в ней души не чают!

Франсиске, тем не менее, вскоре пришлось убедиться, что Фарина не таков, как все мужчины: она родила девочку, и он даже не взглянул на свою дочку — тотчас же сел на поезд и умчался в Сан— Паулу.

А там на него неожиданно свалилась большая удача: Жустини попросила подыскать для неё небольшую фазенду с уютным домиком и, главное, предложила Фарине купить её бордель по весьма сходной цене!

Он не поверил своим ушам. Жустини хочет уехать на фазенду и продаёт своё заведение? Этого не может быть!

Но у Жустини были веские причины для столь крутой перемены в её жизни.

Первая из них была трагической. Жустини уже давно болела туберкулёзом лёгких, но до сих пор ей удавалось это скрывать ото всех, кроме Малу, а тут болезнь стала стремительно прогрессировать, и доктор поставил своей подопечной предельно жёсткое условие:

— Если вы не хотите скоропостижно умереть, то вам придётся резко изменить свой образ жизни. Вы каждый вечер пьёте вино, ложитесь спать под утро, дышите табачным дымом, а вам надо уехать туда, где тишина и чистый, свежий воздух. Только в этом случае у вас появится шанс на выздоровление.

Жустини пришла в отчаяние. Как можно бросить всё и уехать на какую— то фазенду?! Кому она там нужна, совсем одна? Кто за ней, тяжело больной, будет там присматривать? Да она гораздо быстрее умрёт в этой глуши от тоски и одиночества, чем здесь от туберкулеза!

Вот в такую горькую минуту к ней и заглянул Маркус. Он пришёл просить Жустини об очередной отсрочке по долговому обязательству, но застал её плачущей, без всегдашних румян, и ужаснулся:

— Ты, кажется, тяжело больна?!

Лучше бы он этого не говорил! Жустини не смогла вынести его скорбного сочувственного взгляда и поспешила прогнать его прочь:

— Как ты посмел войти ко мне без разрешения? Убирайся отсюда немедленно! Никаких отсрочек больше не будет. Я передала твои долговые расписки в суд! Иди домой и жди судебного исполнителя!

Перепуганный Маркус пошёл от неё не домой, а к Самуэлу, Он не мог допустить, чтобы Жустини по решению суда отобрала дом у его матери, поэтому и предложил Самуэлу вернуться к прежнему договору:

— Дай мне деньги, которых бы хватило на оплату моих долгов, и я завтра же приведу тебе Марию. У неё сейчас очень сложное положение, и она согласится на любую работу.

Они ударили по рукам, и уже на следующий день Мария стала работать горничной в отеле, а Маркус отдал долги доне Мариузе и поспешил в бордель, чтобы полностью расплатиться с Жустини.

В тот день ей было совсем плохо, и выглядела она ужасно. У неё даже не было сил сердиться на Маркуса и скрывать от него свою болезнь. Когда он выложил перед ней пачку денег и попросил её отозвать исковое заявление, она отрешённо повела исхудавшей рукой, указывая на небольшую шкатулку:

— Возьми... Они там...

Открыв шкатулку, Маркус увидел там отцовские часы и свои долговые расписки.

— Ты не отдавала их в суд? Ты меня обманула? Это жестоко! — невольно стал упрекать её Маркус, а Жустини промолвила слабым голосом:

— Перестань, Маркус... Какое это теперь имеет значение?.. Я скоро умру... Иди домой, я не хочу, чтобы ты видел меня такой...

Он принялся целовать её руки и твердить исступлённо:

— Нет, ты не умрёшь! Я спасу тебя!

Потом он побывал у лечащего врача Жустини и выяснил, что дни её сочтены, можно уповать только на чудо.

— Я сотворю это чудо! — уверенно заявил Маркус. — Увезу её из города, и там мы проживём вдвоём с ней долгую счастливую жизнь!

Это решение Маркуса и стало второй причиной, по которой Жустини отважилась круто изменить свою жизнь.

Фарину сразу же вдохновила возможность выгодной сделки с Жустини. Ещё бы! Приобрести публичный дом — это значит получить в своё распоряжение неизменно прибыльный бизнес!

— Управляющей я назначу Малу, — тут же решил Фарина. — Мне не хочется афишировать свою причастность к этому бизнесу. Симпатичная фазенда у меня есть на примете. Завтра я туда поеду и обо всём договорюсь. А потом отправлюсь домой за деньгами. Мне надо уговорить Франсиску продать часть её сокровищ.

— Ты только не задерживайся там долго, — попросила Жустини, — а то у меня каждый день сейчас на счету. И не вздумай подсунуть мне такую же фазенду, как мы с тобой всучили Марии. Я думаю, что за это меня Бог и наказал такой жестокой болезнью...